Языки, образ мышления, стиль жизни – и вопрос об идентичности. «Кто они?»…

Языки, образ мышления, стиль жизни – и вопрос об идентичности. «Кто они?»…

3 языка – 3 представления о мире. 3 идентичности – «шизофрения» (так представляли себе детское многоязычие ещё в 60-е годы)?

На нас когда-то произвела сильное впечатление гипотеза Сепира – Уорфа: язык не отражение мира, а призма, опосредующая, определяющая мышление. Язык заставляет его носителей думать так, а не иначе.

Язык говорит человеком. Мы ведь воспринимали тему в контексте идей французов о «власти языка»…

Потому, наверное, оказались внутренне готовы принять этот поворот: носители разных языков видят мир по-разному, думают о мире по-разному. (У Уорфа: основу западной картины мира образуют существительные; мы членим мир на предметы. А кто-то видит… непрерывное движение: индейцы хопи, например, всегда – о чём бы ни шла речь – отмечают интенсивность процессов, переменчивость или стабильность состояний…)

Наверное, справедливо предостерегают от «национального» поворота в размышлениях о языке: если верно, что материнский язык создаёт специфическую национальную картину мира, получается, что люди разных наций, в общем-то, не могут понять друг друга. Этот поворот, пишут, опасен и потому, что ведёт к национализму, и потому, что приводит к отвержению детского многоязычия.

Всё же филологу думать о коренной разнице языков и неискоренимом несовпадении менталитетов интересно. Этих размышлений не избежал, наверное, ни один думающий о языке литератор.

О немецком и русском языковых мировоззрениях написал превосходные эссе Б. Хазанов. Вот некоторые из его будящих фантазию метафор. О «мужской дисциплине» немецкого свидетельствуют порядок и жёсткость в конструкциях, «мужская напористость» звучит в немецких междометиях, «как бы оснащающих […] язык – крыльями», – однако немецкий язык размахивает этими крыльями, «ползая по земле»: «мужской тяжеловесностью» поражают громоздкие глагольные формы, «торжественный поезд инфинитивов»; всё в этом языке так далеко от «капризно-текучей женственности русского»…

Освободиться от соблазна «романтических» идей трудно (да и стоит ли?). Но можно дополнить их, выбрав новый угол зрения, достаточно широкий и вместе с тем более погружённый в быт. Иногда бывает полезно снизойти до банальностей…

Иначе говоря, стоит вспомнить о тех, кому разница языков и образов мира открывается не в философских размышлениях, но просто потому, что эти люди ежедневно и ежечасно пользуются то одним языком, то другим.

Может быть, и верна соблазнительно красивая идея, что носители языка находятся у него в плену – и говорящих на ином наречии по-настоящему не поймут никогда. Но поставим вопрос так, чтобы ответ был ближе к практике: насколько это верно, когда, для каких «носителей языка» верно?

Человек, который только свой язык знает, никогда не выезжал за пределы своей страны и мыслит так, как здесь принято, – да, находится в плену своего языка и всего, что за ним стоит, то есть образа мыслей и стиля жизни. А теперь представим себе того, кто задумался о мире, учит языки. Или и вовсе выехал жить за границу. Он ведь получает возможность взглянуть на мир другими глазами…

По-немецки нужно уже в начале предложения разгоняться для будущего действия (ich will, ich werde…), по пути задуматься о времени, причине, образе и месте этого действия, – и лишь затем перейти наконец к действию как таковому. А по-русски в общем всё равно, в каком порядке думать и действовать (действовать ли вообще… думать ли вообще…). Вольному воля (или полный произвол)… Так было – так будет?

Мультилингв, ставший более или менее «своим» в стихии нескольких языков, становится свободнее, он может выбирать язык, мысль, стиль. При этом он задумывается о языке (языках). С большинством многоязычных детей как раз это и происходит. И с нашими детьми так было. Один и тот же предмет называется eine Hose и штаники. Русских часов почему-то несколько (хотя предмет один), немецкие – женского рода (как мама), английские – неодушевлённое, отчуждённое «оно». О спорте легче рассказать по-английски, чем по-русски. Не нужно быть Набоковым, чтобы заметить это: как там по-русски skateboard?..

У детей расширяется кругозор, они могут сказать обо всем, о чём хотят, и наиболее точным образом. Они могут выбрать подходящий стиль общения и сообщения, рациональный и «сверхорганизованный» немецкий или «вольный» русский. Или выберут английский, в котором с деловой хваткой и ещё более строгим, чем в немецком, «распорядком» времени уживается игра, полёт фантазии, гэг, нонсенс. У многоязычных детей всегда в распоряжении «переключение кода». У них, к тому же, есть принципиальная возможность выстроить и нечто своё, оригинальное…

Потому…

Можно ломать голову над вопросом, что первично, язык или мысль, является язык инструментом или призмой восприятия и мышления, – а можно и так сказать: это спор о курице и яйце.

Можно спорить о том, действительно ли разница между языками настолько глубока, что понимание невозможно, действительно ли материнский язык непереводим. А мультилингв отмахнётся: это вопрос не теоретический, а практический. Ведь были и будут попытки выразить «невыразимое», и «непереводимость» текста – всего лишь гипербола не уверенных в себе переводчиков.

Можно до умопомрачения искать симптомы раздвоения «растроения» и «расстройства» личности – а родители многоязычных детей вспомнят излюбленное выражение Достоевского: «гражданин мира»…

* * *

На наш взгляд, проблемы «трёх идентичностей» в нашей семье не возникло. Распознавать и подсчитывать их сторонние наблюдатели время от времени всё же пытаются.

Я это уже в разных версиях слышала: она «американский» ребёнок, а он «русский». […] Как я понимаю, дело в том, что Аня всегда беспечно улыбается, у Александра всегда романтическое / трагическое / озабоченное / полное тревоги и т. п. выражение лица – оно-то, как я понимаю (я, ошеломлённая, не расспрашивала), и воспринимается как «русское». (2+1)

Наши знакомые «опознали» некие вполне шаблонные представления о русских: за нами, к сожалению, не числятся «позитивный настрой», уверенность в себе и своих правах и воля к действию, столь необходимые, чтобы добиться своего, пробиться в жизни, sich durchsetzen. А это в западном мире имеет бо?льшую ценность, чем – традиционно – в России… Уже говорилось: немецкие мамы – можно услышать на площадках – иногда сознательно детей настраивают: «Не уступай! забери же у него / неё машинку! она твоя!»

Размышлять о «национальном характере» – неблагодарное занятие. Плоды его уместны разве в публицистике и эссеистике («мнения») или беллетристике («очуждение» представлений). В быту же ступающего на эту скользкую дорожку то и дело заносит в стереотипы, а то и в предубеждения. Из последней ловушки есть, правда, достойный выход: перевернуть медаль и присмотреться к обратной стороне. Один наблюдатель увидит бесплодные сомнения в себе, «уныние» и «нытьё», другой – «глубину», святое недовольство собой и вечный поиск (пресловутое «а спокойствие – душевная подлость»)…

Впрочем, когда речь о детях-мультилингвах, практика всё равно любые выводы опрокидывает. Сын наш всё тому же sich durchsetzen в конце концов научился, да ещё как!..

Наши дети оказались не только «под перекрёстным огнём» мнений, но и на перекрёстке традиций воспитания. Особенности характеров в итоге оказались уравновешены (не стёрты – именно уравновешены). Потому, наверное, «национальное» в них теперь далеко не очевидно, во всяком случае, больше не бросается в глаза.

Взрослым, надо добавить. Ведь это всё – глазами взрослых. А как сами малыши себя понимают?

Аня пожаловалась: в садике не дают хлеба. Объясняла ей, что немцы почти не едят хлеб к обеду, как и американцы (папа, например), в отличие от русских, которые едят много хлеба. мама, например, русская, всегда ест обед и ужин с хлебом. Аня: «И я русская!» Так «покупается» национальность… (4+3)

Нам, честно признаться, не слишком интересно задаваться вопросом, кто у нас растёт: «немцы», «американцы» или «русские». Но детям мы этот вопрос всё же пару раз задавали.

Поинтересовалась, кем хотят быть, когда вырастут: немцами, русскими, американцами или всеми. Аня: немцем. Алек сначала: всеми. Когда я пояснила, что нужно будет выбирать, что в лучшем случае можно быть американцем и русским, выбрал последнее (немцем быть не хочет). А ещё сказал, что хочет остаться в Леголенде… (5+5)

Обескураживающий – но и воодушевляющий ответ. У них ещё будет время разобраться в себе – и отождествить себя (а ещё лучше – что-то в себе) с миром «русским», «немецким» или «американским». Пока же – пусть пользуются правом оставаться просто детьми. Из счастливой страны Леголендии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.