5 + 11

Аня: «Если я ты была бы, я бы его шлёпнула». Немножко неловко сформулировала.

Не перестаю удивляться Алеку. Гуляли в парке рядом со школой; решили заблудиться. Алек потащил нас через чащу на крутую гору, потом вниз к ручью. Ане было всё ещё интересно – Алек решительно сказал, что пора домой, увлёк всех назад той же дорогой, теперь уже знакомой: той же – чтобы не блуждать. Всегда делает то, что хочет, и твёрдо знает, чего хочет. (Для школы это не совсем хорошо: там в почёте не твёрдость характера, а дисциплина, послушание.)

Алеково «should have been buying» – влияние школы? А у Ани из школы: путает lay и lie. (Очень распространённая в Америке и в Австралии ошибка, М. утверждает, до 90 % американцев сейчас говорят неправильно). Видимо, усвоила от кого-то в школе.

На занятии по русскому языку в русской школе. Дети читают. Странное: дети в основном из русских семей, но, как и в Пренцлауэр Берге (где в основном смешанные семьи), говорят по-русски с акцентом. Не отличают л и ль («челёвек», «всплеснуля», «принесля», «гляз», «лёжка»), произносят и вместо ы («на побивку», «син», «грозний»), произносят мягкие согласные с призвуком й («трйяпок», «на деревйе», «живйет»). Ж мягкое (жираф, жизнь, широкий) – обратное влияние грамоты на произношение? Можно бы ожидать, что и вообще говорят так, как читают (дорожного, солдат, сегодня – без редукции гласных, с г вместо в), но этого всё же не происходит.

Закончили с детьми чтение «Читарика-Смешарика». Наконец-то… Главки раза в 2–3 длиннее, чем может осилить ребёнок 5-ти лет. Дидактическое задание часто побеждает художественное: фабула сама по себе не интересна, интрига затухает, уступая место учёбе. Странные пропорции разминок и текстов. Бесконечные разминки отвлекают от сюжета, самоцельны, читать их не хочется – потому и пользы от них нет. Ближе к концу рядом с тренировками ради тренировок вдруг являются длиннющие тексты для самостоятельного чтения – то есть со слишком элементарным соседствует едва посильное для ребёнка. Если всё задумано для более старших, то зачем нужны «разминки», они ведь адресованы тем, кто не умеет или только учится читать? Алек, как всегда, – индикатор меры интересного в книжке. Продвигались по «Читарику» с трудом, завлечь в чтение (даже не увлечь…) становилось всё труднее, несмотря на то, что в конце уже просто выбирала более-менее интересные места… Жаль: были ведь любопытные находки. Видимо, коммерческий принцип вынуждает авторов работать быстро и, как следствие, небрежно.

Что-то читать нужно (хотя бы для того, чтобы скорость чтения увеличилась) – мы снова перешли на «загадочные записки». Теперь они должны стимулировать самостоятельное сочинительство (этим будем заниматься в «русской группе»). Времени придумывать что-то серьёзное не было – просто разбросала клочки послания от «зай…» (Алек предположил, что это Gr?ni, то есть Rabbit-Hood, Аня – что Lucy, обоих зайцев давно уже не видно, затерялись где-то.) Прочитали вопль о помощи (просьбу спасти от колдуна) – и сразу же начали фантазировать, что? спасателям надо взять с собой. Сначала детям приходили в голову банальности вроде верёвки или мешка, чтоб колдуна связать и поймать. (Ни пистолет, ни лук брать не захотели! пожалели злого волшебника?) Отобрали полезных помощников. Пришлось усложнить задачу: а как найти колдуна? Аня предложила пригласить лошадку, Алек – собаку, чтоб взяли след зайчика-жертвы. А что если колдун умеет становиться невидимкой? Алек предложил взять водяной пистолет и стрелять в воздух: капли повиснут на одежде, невидимку заметим. Подумали – решили взять порошок: он обрисует контуры невидимого тела.

Странное. Аня за ужином вдруг спросила М.: «Do you understand Russian?» (Не обращала внимания на попытки М. не только понимать, но и говорить по-русски?! Или просто сомневается в объёме языковых знаний?) И попыталась проверять-учить: «Can you say чашка?» – «Чашка» – «That’s cup. Can you say зелёный?» – «Зелёный.» – «That’s green!» И дальше в том же духе со словами очки, глаз… Алек сунулся внести свою лепту: «Глазы!» – М. не без злорадства поправил: «Глаза!» Однако на слове «ложка» и М. попался: произнёс ж звонко. Аня торжествовала: наконец-то смогла реализовать желание поучить папу…

Уже второй раз: спрашиваем, кто лучше всех учится в школе, – Алек отвечает (на полном серьёзе), что он; Аня подтверждает.

На другой день. Зайчик прислал записку: колдун подслушал наши разговоры и решил превратиться в… (конец записки не нашли). Алек сразу же придумал ответный ход: заслать в лагерь противника… лазутчика (слово предложила я, выслушав описание того, чем маленький синий монстр из шоколадного яйца должен будет заниматься). Хотели писать друг другу, чтоб нельзя было подслушать, что? мы планируем; но это сложно, в итоге просто перешёптывались. Предложение Алека: он берёт с собой синюю птицу, она будет клевать всё вокруг, то одно, то другое: проверять, не колдун ли это (если колдун, он вскрикнет от боли). Аня, застеснявшись, предложила смешное: она, мол, пройдётся, колдун… в неё влюбится. Если он превратился в камень, камень покатится вслед за Аней, тут-то колдуна и поймаем. Алек усовершенствовал: смастерим принцессу, раскрасим, колдун влюбится… и т. д.

Кстати, о синей птице. Алек назвал её «он», я попробовала поправить, но он настаивал: «А я хочу, чтобы это был он», – т. е. хочет птицу-мальчика. Ничего не возразишь – а путаница усугубляется.

Алек нашёл «Свинозавра» М. Яснова, не мог оторваться, листал, читал и смеялся, пока не устал. Пробовали и сами называть фантастических существ-мутантов (полслова + полслова). Аня выдумывает новые слова быстрее, пришлось её удерживать, чтоб дать Алеку возможность думать. (Вот и опять приходится искусственно задерживать её рост: занять её некому, М. работает.)

Попробовала новый «метод» завлекания в чтение. Писала бэби-слова детей – предложила угадывать, что это, и писать слова правильные. Алек почти сразу учуял, что его обучают, и – отказался! «Я думал, это будут рассказы, как тот, где бэби плакал, а это занятия!» Аня же увлеклась и занималась с воодушевлением. Повод для… расстройства: ведь как раз с Аней и заниматься не надо: она читает уже довольно быстро, главное, сама ищет, что почитать (листает книжки, как только увидит что-то написанное большим шрифтом – прочитывает). И, подспудно, ощущение, что мой настрой несправедлив по отношению к Ане. Разве что не останавливаем её, дожидаясь, пока брат догонит… (Но это уж был бы полный абсурд; всё равно, что тушить свечку ИЗ-ЗА того, что лампочка не светится, что-то вроде того.)

Алековы проблемы с родом, «А что это для?» – приводят в отчаяние: удерживаются! Попробовали упражняться («спорить»: «Я решила…» – «А я решил…»). Как и раньше: во время «тренировок» ошибки практически исчезают! (Только в возвратных глаголах путается, не слишком хорошо усвоил, как образуются формы.) Опять говорит замедленно (правда, в целом правильно – правильное спряжение, синтаксис).

Играли в рифмы – без особых находок; раньше рифмы были интереснее; неужели «творческий» запал и потенциал иссякли?

В школе пару дней назад: Алек не исполняет или не сразу исполняет требования, разрушил сделанные другими поделки. Он молчал, поспешили его наказать (сняли с «выставки» в коридоре его картины). Когда он, наконец, разговорился, выяснились меняющие дело детали: одну игрушку испортил не он, другую хотел поправить – она развалилась неожиданно; взрослые, кому попытался рассказать о проблемах, не поняли или времени не имели разобраться. Подошла к К. Б. поговорить – «Он такой чувствительный» (не больше, чем другой ребёнок, с которым поступили несправедливо). Вдруг выяснилось, что Алек «опять» (!) плакал в уголке. По дороге домой расспросила – оказалось: плакал оттого, что отставал от других детей, потому что не понял задание, – а никто из взрослых, опять-таки, не нашёл времени расспросить и разъяснить (и это в маленьком классе!). Малыша-дошкольника (по старым меркам) упрекают в нежелании учиться – а он на самом деле старается, да ещё и расстраивается оттого, что не всё получается! Мы толкуем об индивидуальном подходе (что бы такое выдумать, чтоб ребёнок захотел учиться?) – а всё так просто, ничего сверхординарного не надо, никакого даже особого «интереса» к заданиям, только немножко внимания и справедливости!

Вот как это действует: похвалила – Алек на одном дыхании «прошёл» «От-точки-к-точке-алфавит» («Dot-to-dot Alphabet»): соединил точки на 64 страницах! Старался (и перестарался: сделал много ошибок, теперь потихоньку исправляем).

М., провожая детей в школу, рассказывал историю о том, как бритты восстали против римлян, и о знаменитой битве между теми и другими (бритты проиграли её, потому что, отступая, наткнулись на собственный лагерь). Алек, как всегда, плёлся далеко позади и как будто пропустил историю мимо ушей. Но на пути домой вдруг спросил: почему Баудека (Виктория) сделала такую нелепую ошибку: взяла семьи солдат в поход? Одно из двух: или Аня пересказала ему услышанное (но когда?), или он всё же каким-то чудом (на значительном удалении!) воспринял историю. Но тогда приходится усомниться в правоте Биддалфа, который пишет: мальчики так быстро растут, что их слуховые трубы отстают в росте, так что мальчики действительно не слышат многого, что им говорят родители! Всё они слышат, когда хотят. (У них, наверное, быстрее всего растут фильтры в ушах, отсеивающие «ненужное»…)

Сами затеяли игру «в ресторан». Аня-«официантка» подошла с бумажкой и карандашиком спросить, что я заказываю, для убедительности перебросила полотенце через руку. (Только потом я сообразила, откуда жест: из любимого фильма о «Битлз» «A Hard Day’s Night». Дедушка Пола в казино, проигравшись, изображает официанта и таким образом пополняет кошелёк.) Я «заказала» и «съела» – и потребовала счёт (не удержалась, использовала возможность закрепить навыки письма). Совместными усилиями написали счёт, рассчитались…

Алек, как и Аня, пару раз сказал lay вместо lie. (Как и у Ани, определённо из школы.) М. попробовал поправить. Алек заспорил: для детей дети авторитетнее взрослых… Когда М. услышал lay во второй раз, осмеял: «LIE DOWN not LAY DOWN! You can’t “lay” in your bed unless you’re a chicken. If you lay down in your bed, you’ll have a bed full of eggs, and that would be very uncomfortable to sleep on». Алек и Аня засмеялись, Алек исправил ошибку.

Аня говорит вместо «жду тебя» – «жду для тебя». Неожиданная калька… с английского! (Алек раньше, как и другие русско-немецкие дети, калькировал немецкое управление: «жду на тебя».)

Аня и Алек играют в каких-то животных, маму и бэби. Аня требует, чтобы Алек изобразил, будто сосёт молоко (как в книжке): «Ich bin Deine Mama; Du must aus mir so trinken». [Я твоя мама. Ты должен из меня вот так пить.] Алек сообщает, что выпил ванильное молоко, какао и манго («Jetzt habe ich Vanillemilch, Kakao und Mango ausgetrunken»). Как всегда, его комментарий обнаруживает «детскую» изнанку «взрослых» представлений…

М.: Алек начал употреблять местоимение женского рода, но (всё ещё) не склоняет его: то есть she употребляет и вместо her.

Читали (продолжаем читать) «Летающее счастье» О. Чайковской. Перед тем, как начать, спросила, как звали кота. Алек: «Вральф»; комбинация из имени пса Ральфа и вранья кота Васьки.

Алек: «We’ve been here. And saw that». Я не поняла: почему разные формы? М. объясняет: без паузы можно бы и иначе сказать: «We’ve been here and seen that»; с паузой достаточно в первом предложении соотнести прошедшее и настоящее. Всё-таки удивительно: я сижу и думаю над грамматикой, а ребёнок, не размышляя, интуитивно находит верное решение!

Аня увидела на рынке шкуры. «Look, they did a cover» (надо made).

Взрыв потребности читать. На улице читают всё подряд: вывески магазинов, ценники в витринах, афиши, рекламу… При этом Алек старается читать латиницу… по-русски! Opel – «орёл!» Конечно, не со всеми буквами это получается. Указала ему на это – услышала в ответ: «Но я хочу читать по-русски!» Он хочет делать то, что лучше умеет.

Наш восторг (Аня читает по-английски!) сменился подавленным настроением: Аня читает английские надписи – по-немецки.

Алек, кажется, теперь откровеннее с посторонними. Чужой тёте начал рассказывать о школе. Печально сообщил, что не слишком быстро (nicht zu schnell) всё делает. И не очень хорошо говорит по-немецки («Deutsch kann ich nicht so gut»). (Что, можно сказать, сразу же и продемонстрировал: сообщил, что у него 5 «Lerner» – вместо Lehrer.) Но и хвастался знанием языков: тем, что английский сам выучил, «думая» («Ich habe das selber durch Denken gelernt»)! Тётя ехала с нами в автобусе, услышала, что говорим (играем) по-русски и по-английски, включилась в игру. Женщина, видимо, из ГДР, немножко говорит по-русски. Дети учили её считать на разных языках.

По дороге домой выяснилось ещё и то, что они опять путают город и страну, где живут. Пришлось устроить «интервью» («Представим: вот вы выросли, победили в соревновании, около вас толпятся журналисты с микрофонами, спрашивают: в какой стране живёте? в каком городе?» М. спрашивал по-английски, я по-русски, дети друг друга – по-немецки). Алек, как ни удивительно, справлялся с вопросами лучше Ани.

Перед днём рождения – итоги.

В немецком У АЛЕКА – ошибки в склонении, есть ошибки в спряжении нерегулярных глаголов (gegehen). (Мы перестали заниматься немецким, надеясь на школу.)

В английском – отдельные ошибки У ОБОИХ:

• всё ещё путают do и make;

• look (вместо watch) a movie;

• «Me is cold / hot» (у Ани, кажется, благодаря школе ошибка уходит);

• by вместо with и at или притяжательного местоимения: «I have it by me», «by Lily’s place», «It’s by her» (где надо бы It’s hers);

• from вместо of;

• say вместо tell (у Ани – редко);

• вместо want Acc.+ Inf. – «want that (+ предложение)»;

• «It’s easy that I do it» вместо It’s easy for me to do that: сложное предложение с that вместо более элегантной конструкции.

У АНИ:

• английское произношение – по немецкому образцу: «стаккато» (М.);

• What is that for a.?.. (вместо What kind of… is that?; строит фразу по немецкому образцу: Was f?r ein Ding ist das?)

• go вместо went (впрочем, эта ошибка не обязательно связана с многоязычием детей).

Иногда (всё ещё) заменяет английские слова немецкими: недавно забыла lady bug!

У АЛЕКА (помимо ошибок в местоимениях, связанных с родом):

• «look on» вместо look at;

• nothing вместо anything;

• «can be that it happens» вместо it might happen;

• длинные слова / предложения «сокращает»: говорит то, что запомнилось.

Это старые ошибки. Из новых:

• away вместо gone (по образцу немецкого ist weg);

• «I’m hearing / seeing that…» вместо I hear / see that…

В русском – ошибки только У АЛЕКА:

• старое «Что это для?» – но по моему требованию поправляется сам;

• всё ещё держится путаница в роде, даже когда говорит о себе («чтобы я могла»), правда, и верные формы тоже можно услышать;

• попадаются ошибочки в глагольных формах (вдруг говорит «принесить» вместо принести) – хотя вообще-то со словообразованием и спряжением нет проблем.

У АНИ нет принципиальных ошибок – только «ошибочки» (т. е. ошибается только тогда, когда формы образуются не по модели, а по конкретному образцу, или когда сталкивается с исключениями).

За завтраком Алек: «for the big ones», для обозначения взрослого. Деление на «маленьких» и «больших» – от меня или из немецкого («die Gro?en und die Kleinen»). По английски надо бы «adult» / «grown-up». В Америке говорят the big ones (в разговорной речи the big uns, the big ’ns), но в другом смысле: что-то большого размера / кто-то большой. Бесспорный позитив в том, что Алек не калькирует из русского и немецкого (где прилагательное используется как существительное), а образует слово по законам языка!

Нам и сейчас нелегко. Но уже есть ощущение, что некий важный барьер мы преодолели.

Это значит – выбранные нами пути оказались в целом верными.

Можно ли было иначе, лучше?.. Для нас это вопрос праздный (путь пройден). Читателям, надеюсь, удастся продвинуться дальше нас. Ведь для них точка, где мы остановились, превратится в отправной пункт!

Если другие родители хотя бы выйдут на орбиту тех же размышлений – значит, книга свою задачу выполнила…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.