5. Политика неблагоприятных условий

5. Политика неблагоприятных условий

Предложение поговорить о влиянии семьи на успех и неудачи неимущих детей может вызывать дискомфорт. Реформаторы образования предпочитают обнаруживать главные препятствия к успеху внутри самой школьной системы и воспринимают как символ веры то, что решения для преодоления этих препятствий можно найти в том же учебном классе.

Те, кто относятся к реформе скептически, наоборот, часто обвиняют в неуспеваемости бедных детей внешкольные факторы, но когда они начинают перечислять эти факторы – а я прочел не один такой список – склонны выбирать те, которые не особенно связаны с функционированием семьи.

Вместо этого они выделяют в основном обезличенные влияния, такие как токсины окружающей среды, небезопасность питания, неадекватное здравоохранение и жилищные условия, а также расовую дискриминацию.

Все эти проблемы важны и действительно существуют. Но они не указывают на самые большие препятствия к академическому успеху, с которыми сталкиваются бедные дети, особенно очень бедные дети: это семья и обстановка, которые создают высокие уровни стресса, а также отсутствие безопасных взаимоотношений с родителями, которые позволили бы ребенку справиться с этим стрессом.

Так почему же, ища главные причины неуспеваемости, связанные с бедностью, мы склонны игнорировать те, которые, как говорит нам наука, приносят наибольшее количество вреда, и вместо этого фокусируемся на «вымышленных злодеях»?

Думаю, на то есть три причины. Первая состоит в том, что наука сама по себе не слишком хорошо понятна и не слишком хорошо известна людям, и причиной этого недопонимания отчасти является то, что в ее высокую информационную плотность трудно проникнуть извне. Всякий раз как приходится использовать термин «гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковый», чтобы доказать правильность своей позиции, начинаются проблемы.

Самые большие препятствия к академическому успеху, с которыми сталкиваются бедные дети: это семья и обстановка, которые создают высокие уровни стресса, а также отсутствие безопасных взаимоотношений с родителями, которые позволили бы ребенку справиться с этим стрессом.

Во-вторых, тем из нас, кто не живет в бедных семьях, как-то неловко говорить о семейной дисфункции в таких домохозяйствах – и это вполне понятно. Неприлично обсуждать воспитательные практики других людей в критическом тоне на публике. Особенной грубостью это выглядит, когда вы говорите о родителях, не имеющих тех материальных преимуществ, которые имеете вы. А когда человек, делающий такие замечания, имеет белый цвет кожи, а родители, о которых он говорит, чернокожие, всеобщие уровни тревожности еще больше возрастают. Это разговор, который неизбежно вытаскивает на поверхность болезненные проблемы американской политики и американской психики.

Наконец, существует еще тот факт, что новая наука, изучающая неблагополучие, во всей ее сложности, бросает настоящий вызов некоторым глубоко укоренившимся политическим воззрениям как левого, так и правого толка. Либералам эта наука говорит, что консерваторы правы в одном очень важном пункте: характер имеет значение. Не существует более ценного оружия против бедности, которым мы могли бы снабдить обездоленных молодых людей, чем сильные стороны характера, которыми в таких впечатляющих количествах обладают Кифа Джонс, Кевона Лерма и Джеймс Блэк: добросовестность, выдержка, устойчивость, настойчивость и оптимизм.

Недостаток типичной консервативной аргументации состоит как раз в том, что на этом она и останавливается: характер имеет значение… и на этом все. Общество может сделать не так уж много, чтобы помочь бедным людям сформировать и как-то развить более совершенный характер.

Тем временем все мы, остальные, оказываемся за бортом проблемы. Мы можем распекать бедняков, мы можем наказывать их, если они ведут себя не так, как мы им велим, и на этом наша ответственность заканчивается.

Но на самом деле эта наука предполагает существование совершенно иной реальности. Она говорит о том, что сильные стороны характера, которые так много значат для успеха молодых людей, не являются врожденными. Они не возникают в нас по волшебству, в результате удачи или хороших генов. И они не являются просто вопросом выбора. Они укореняются в химии мозга, они формируются, в измеряемых и предсказуемых аспектах, средой, в которой дети растут. Это означает, что все мы, остальные – общество в целом – можем сделать очень многое, чтобы повлиять на их развитие в детстве.

Сильные стороны характера, которые так много значат для успеха, не являются врожденными. Они не возникают по волшебству, в результате удачи или хороших генов. Они формируются средой, в которой дети растут.

Теперь мы уже немало знаем о том, какого рода вмешательства помогут детям развить эти сильные стороны и навыки, начиная от рождения и на всем пути вплоть до окончания колледжа. Родители являют собой превосходный инструмент таких вмешательств, но они – не единственный инструмент. Трансформирующая помощь также регулярно поступает от социальных работников, учителей, священнослужителей, педиатров и соседей.

Мы можем спорить о том, по чьему ведомству должны проходить эти вмешательства – правительства, некоммерческих организаций, религиозных институтов или комбинации всех этих трех типов учреждений. Но мы больше не можем говорить, что мы ничего не можем сделать.

Когда защитники нового способа мышления в отношении детей и неблагоприятных обстоятельств их жизни доказывают свою позицию, они часто опираются на экономику: нам как нации следует изменить свой подход к развитию ребенка, потому что это сэкономит нам деньги и улучшит экономику.

Джек Шонкофф, директор Центра развития ребенка в Гарварде, убедительно говорит о том, что эффективная программа поддержки для родителей из бедных семей, пока их дети еще малы, будет значительно менее дорогой и более эффективной, чем наш нынешний подход, когда мы платим за более позднее вспомогательное образование и профессиональную подготовку.

Джеймс Хекман пошел в своих вычислениях еще на шаг дальше, рассчитав, что система Perry Preschool приносит американской экономике от 7 до 12 долларов осязаемой выгоды на каждый вложенный в нее доллар.

Но, как бы ни были сильны эти экономические аргументы, аргумент, который вызывает во мне наибольший отклик, является чисто человеческим. Общаясь с молодыми людьми, растущими в неблагоприятных условиях, я не могу не обращать внимания на два момента. Прежде всего, это чувство гнева из-за того, чего они уже лишились. Когда Кевона говорит о том, как в миннесотской средней школе ее отправили в класс WINGS смотреть кино и есть попкорн, в то время как другие дети учили математику и метафоры, я чувствую себя так же, как чувствовала себя Элизабет Шпигель, когда осознала, сколь немногому научился Джеймс Блэк во всем, что выходило за пределы шахматной доски: меня буквально душит ярость за Кевону. В результате теперь ей приходится трудиться в два раза усерднее. И, надо отдать ей должное, она действительно трудится в два раза усерднее.

И это ведет к моей второй инстинктивной реакции: чувству восхищения и надежды, с которым я наблюдаю, как молодые люди совершают трудный и часто болезненный выбор – следовать по лучшему пути, уйти в сторону от того, что могло казаться их неизбежной судьбой.

Джеймс, Кифа и Кевона, чтобы переделать себя заново и улучшить свою жизнь, трудятся намного упорнее, чем трудился я сам, пока был подростком. И каждый день они втаскивают себя еще на одну ступеньку вверх по лестнице, ведущей к более успешному будущему.

Но для нас, остальных, недостаточно просто аплодировать их усилиям и надеяться, что когда-нибудь, в один прекрасный день, их примеру последует больше молодых людей. Они забрались на эту лестницу не сами. Они стоят на ней лишь потому, что кто-то помог им сделать первый шаг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.