увлечённо. Их рисунки мы потом видели на выставке во Дворце.
Прежде чем мы расстанемся (через год...), хочу помочь каждому увлечься каким-то нужным и интересным Делом. Стараюсь пошире раскрыть двери в мир, познакомить ребят с умными, талантливыми, порядочными людьми. Не допустить, чтобы они были замкнуты только на школе, на этой школе! Тому классу, моим старшим, повезло больше: они попали в хорошие руки – после III класса, а первые три года они «паслись» в ТЮЗе, часто встречались с Сергеем Павловичем Денисенко, завлитом. Это удивительно богатая личность, человек широкого кругозора и яркого таланта. Каждый наш поход в ТЮЗ мы разбирали «по косточкам», начиная с программок – ничего подобного ни в одном театре я никогда не видела. В них были тонкий юмор, раешный стих, загадка и тайна, густо замешанные н| иронии,– поди разбери, чего больше. И игра, зовущая окунуться в атмосферу театра, подсказывающая зрителям его законы.
С этими ребятами мы редко бывали в театре – «подвесная» смена... Жизнь наша была – сплошной театр.
Известна детская фраза: "Я для тебя плачу!", т. е. если нет зрителя, то и плакать нет никакого смысла. Дети – артисты. Мы много говорим о значении игры в жизни ребенка, но почему-то забываем об игре-театре. Это нечто находящееся на полпути между ролевыми играми (в дочки-матери, в «магазин» и т. д.) и социальными ролями. У каждой игры свои законы, у каждого актера свое амплуа.
Моя Таня Л. – актриса «широкого профиля». Она обожает работать на публику, причём в буквальном смысле. На сцене это тихая скромница, практически безголосый ребенок, которому, чтобы молвить относительно громкое слово, этак меццо-форте, надо основательно
поднапрячь непривычные связки. На перемене..,
о, на перемене!.. Слов не хватает! Ракета – с соответствующим звуковым оформлением. К счастью, Татьяна обладает незаурядным чувством юмора, поэтому мы с ней ладим.
В I классе они с подружкой Наташей Г. подвергали меня мощным атакам, массированному воздействию. Пользовались приёмом, который я называю "брать измором". Приём этот был у них отработан на ближайших родственниках и отшлифован до полного блеска. Если рассматривать атаку с позиции житейской – можно озвереть, но если с позиции театра – получаешь большое удовольствие. (К вопросу о том, что недостатки – это такие достоинства...)
Подходит на перемене Татьяна:
– С.Л., можно Наташа со мной сядет?
– Нет.
Они славные девочки – каждая в отдельности. Вместе они составляют новое качество, взрывоопасное сочетание – а я жить хочу!
Совещание в уголке. На переговоры отправляется Наталья. Услышав "нет", возвращается и подталкивает Татьяну. Та подходит уже с более несчастным лицом, чем прежде: надо как-то тронуть мою зачерствелую педагогическую душу. Опять "нет". Атакуют с двух сторон. Вокальное оформление бесподобно!
– Ну С. Л.! Ну мо-о-жно, а-а-а?..
Нет, это надо записывать на нотной бумаге. Вокализ!
Ноют уже несколько минут. Ноют в полной уверенности, которую породил весь предшествующий опыт; для того чтобы "нет" превратилось в "да", надо просто добавить оттенков в вокал, проныть чувствительнее. Такая игра пропадает! Такой спектакль – для одного зрителя, да и тот неблагодарный!
Сели вместе – сделали по-своему. Поглядывают на меня: как отреагирую. Молча взяла Наталью за руку, молча отвела на место.
А вот на сцене у них пока не идёт.
В этом году жизненный репертуар заметно расширился. Опоздала на 10 минут Татьяна. Опаздывать на работу у нас не принято, это уже ЧП – для "старичков", новенькие пока таких вещей не понимают. Входит – наготове полные глаза слёз:
– У меня иголка в животе! – и слёзы пролились.
– Покажи, а? – говорю весьма заинтересованно и с долей сочувствия: надо же проявить участие к человеку, у которого иголка в животе!
– А её уже нет, мне тетенька вытащила, – и слезы мгновенно высохли.
На уроке изо проверяю, как они дома закончили эскиз витрины. Наталья поднимает на меня честнейшие в мире глаза.
– С. Л., я всё нарисовала, только у меня склеилось!
И на лице досада: эх, пятерка сорвалась!
– Это ужасно! – я опечалена ещё больше Натальи.
Печаль моя не имеет границ! Бросаюсь выручать
несчастного ребенка: пытаюсь разъединить листы – куда там, сделано на совесть... А как же пятёрка?! Все-таки разнимаю: белый лист основательно измазан белой же краской и склеен с предыдущим...
Каждый такой случай становился объектом самого подробного, самого пристального коллективного анализа, изрядно сатирического по форме. Ну, кому захочется хотя бы раз в месяц быть в центре ТАКОГО внимания!
На сей раз Наталья стала жертвой собственной лени. Она не приучена преодолевать препятствия, а эскиз витрины требовал кроме полета фантазии немалой дозы пыхтения, на что моя Наталья пока не способна. Выкрутиться – это и проще, и привычнее.
Как неимоверно тяжело заставить себя трудиться! Искренне сочувствую и Наташе, и другим детям, Понимаю их, потому что сама – необыкновенно ленивый человек. Правда, никто об этом не знает, потому что жизнь складывалась странно: всё время надо было работать. И ни разу не представилась возможность развернуться моей безграничной лени во всей красе и полноте.
Так вот и живу двойной жизнью: снаружи вроде труженица, а внутри – о!– на боку лежать и то лень.
Ну как я могу ругать детей за лень?! По правилам ведь надо сначала отругать, и хорошенько, а потом привести светлый, оптимистический, положительный пример: "Вот я в ваши годы..." Или так: "Вот я на вашем месте..."
Лучше промолчать. Пусть выручает театр.
Есть у нас в репертуаре прелестное стихотворение Л. Квитко "Лемеле хозяйничает".
Мама уходит, спешит в магазин:
– Лемеле, ты остаешься один.–
Мама сказала: — Ты мне услужи:
Вымой тарелки, сестру уложи.
Дрова наколоть не забудь, мой сынок.
Поймай петуха и запри на замок,
Сестрёнка, тарелки, петух и дрова...
У Лемеле только одна голова!
Схватил он сестренку и запер в сарай.
Сказал он сестренке:– Ты здесь поиграй!
Дрова он усердно промыл кипятком,
Четыре тарелки разбил молотком.
Но долго пришлось с петухом воевать –
Ему не хотелось ложиться в кровать.
Это "театр одного актера". Учили мы стихотворение в I классе, а всерьёз разрабатывали уже во II, когда артисты научились гибко переключаться, свободно интонировать. Учили все, а выступала Инна. Но её многие могли заменить и заменяли при необходимости.
Выучить слова – только первый шаг. Потом и начинается работа: интонация, темп речи, мимика, взгляд, жест, пауза, переходы от одной роли к другой. И всё это не по причине чьей-то прихоти, не на пустом месте, а от характера персонажа. Есть у Лемели определенные качества, которые мы обнаружили при обсуждении. Как их донести до зрителя? Какие понадобятся средства?
Вот эта самая надобность и порождала удивительную. интонационную и пластическую выразительность. Получился любопытный сплав: потребность+интерес+умение, который и поражает зрителя.
Готовят монтаж (тот самый, "резиновый"):
– Петя, читай выразительнее!
Но выразительность-то идёт от чувства, чувство – от интереса, интерес – от потребности. Так откуда возьмётся выразительность у Пети, читающего такое:
Москва взметнула кроны и поднебесье,
В цеха свои торопится Москва.
Она любой из тысячи профессий
Открыла горизонты мастерства.
(Хотелось бы узнать, какие чувства испытывал поэт, сочиняя такое... Или увидеть сам процесс, поприсутствовать, услышать, как читает автор. Интересно, смог ли он сам выучить наизусть?)
Кричит малыш, связки надрывает, чтобы хоть количеством возместить отсутствие качества, а учительница не унимается:
– Петя, а ещё выразительнее можешь? Постарайся! Ты бери пример с Маши. Послушай, как выразительно у неё получается.
Нет, Петя, не бери пример с Маши. Она копирует. В сочетании с косичками и бантиком её рулады вроде и производят умилительное впечатление, но ведь фальшиво всё это! Девочку учат – и научат-таки!– имитировать, изображать чувства, которых нет в помине. Научат на свою голову: многих уже научили...
В стихотворении Л. Квитко Лемеле – смешной, бестолковый, неумелый (главное определение, с которого начинается анализ). Потом это имя стало нарицательным.
– Сидит наш лемеле Вася и укоризненно смотрит на иголку. И думает: "Что же ты, такая-сякая иголка, не шьёшь?" А иголка лежит себе – и ни с места. Не шьёт– и всё тут! Очень трудная работа попалась ребенку: сама не делается. И тут Вася догадался: надо позвать С.Л. и сказать ей, что лемеле Вася не понял, как шить, Абсолютно ничего не понял. И тогда С.Л. всё за Васю сделает.
Смеются.
– Вижу, что сейчас найдутся ещё желающие свалить свою работу на других, поэтому мы с Васей вам покажем... фокус. Кто тоже не понял, как шить, слушайте Васю.
Вася работает и отвечает на мои наводящие вопросы.
– С чего начнёшь? Так, верно. Делай. Что дальше? Молодец. Следующая ступень? (И т. д.)
Сделали, показали ребятам. Получилось вполне прилично.
– А теперь скажи, я хоть раз подсказала тебе?
– Может, показала?
– Не-ет, – во весь рот улыбается Вася.
– Ты всё сделал сам, да ещё и другим объяснил? Так?
– Ага!
– Выходит, ты и знал, и мог сделать сам?
– Ну да!
– Так зачем же ты просил меня помочь?!
Пожимает плечами, улыбается.
– Вот, оказывается, какая помощь нужна ребёнку!
Ему лень было шевелиться, и он пригласил С.Л.!
Такие прививки делаю довольно часто.
Ох, как тяжело научиться и научить преодолевать лень, воспитать чувство ответственности за дело и за свои поступки! По всем вопросам у нас среди педагогов дискуссии: кто виноват? С какого возраста приучать к ответственности? И т.п. Много, слишком много разговоров, мне кажется, ведь ответы совсем просты: виноват сам, а приучать – с пелёнок.
На первом уроке нет Татьяны.
– Почему нет Тани? Заболела?
– Я за ней зашла, а она сказала, что в школу не пойдёт, а будет смотреть по телевизору фильм,– сообщает Наталья.
У нас шок. Такого никогда не бывало – работу променять на развлечение. Еле успокоила возмущённых сотрудников.
Татьяна явилась ко второму уроку.
– Что случилось сегодня? Хочу напомнить, что иголка в животе уже была.
Она, мгновенно уловив общий настрой,– рыдать:
– Наталья всё наврала! Это ей мой брат сказал, что я буду кино смотреть, а я такого не говорила!
– Мы так и подумали. Не мог уважающий себя человек ради кино прогулять работу, верно? Так что нам просто показалось, что тебя не было на уроке. На самом деле ты, конечно, была и трудилась не покладая рук.
Со всех сторон посыпалось то, что накопилось:
– Она в шапке-невидимке сидела!
– Тане надо "пять" поставить за работу!
– Ой, покажите мне её работу, что-то не вижу...
– И не увидишь. У неё работа-невидимка получилась!
Попались таким на язычок! Никакого сочувствия у этих детей! Эх, сюда бы парочку методистов воспитательной работы! Они бы пристыдили нечутких, безпощадных детей, приголубили плачущую девочку и объяснили ей, что прогуливать нехорошо. И непременно бы спросили, будет ли она ещё прогуливать. (Этот вопрос вообще среди них очень популярен.) Дитя, осушив слезы, с облегчением заверило бы, что прогуливать не будет. А назавтра явилось бы в школу не ко второму уроку, а к третьему, потому что фильм по телевизору двухсерийный. Тогда методисты сделали бы вывод, что метод, безусловно, правильный, просто доза мала. И прописали бы ребенку еще 57 бесед...
А меня бы сурово осудили и отметили, что всё я делаю не так, т.е. не по-книжновоспитательному. "Работать вы не умеете. Вам просто повезло: дети попались замечательные". Это заключение я храню как образец педагогической премудрости (а что дети замечательные – так это я и сама знаю).
Татьяна больше не прогуливала и даже умудрялась не опаздывать, что стоило больших усилий. Их с Наташей путь в школу был настолько извилист, что больше смахивал на лабиринт. Надо обойти все дворы, перепрыгнуть через все лужи, а тут ещё и стройку затеяли – там каждый день что-нибудь новенькое, – словом, много, очень много важных дел у двух девочек по дороге в школу.
До чего трудно вырабатывать привычку (именно привычку!) к добросовестному выполнению своих обязанностей. Всё рывками, всё через силу. В конце I класса, вроде, дело пошло на лад, а сейчас треть – новенькие, да и «старички» далеко на все в порядке: отступать-то легче. Опять не чувствую поддержки дома. Перед уроками труда приходится выслушивать длинный перечень уважительных причин, по которым детей безусловно надо освободить от всяких трудовых усилий, немедленно предоставить им возможность всласть побездельничать на уроке, но при этом единицу, конечно, не ставить.
– Я забыл...
– Я потерял...
– Я положил, но не знаю куда...
– Нечаянно порвал...
– Случайно сломал....
И тому подобное.
Работа с тканью. Делаем книжечку для талонов. (Мы делаем только нужные, полезные вещи: игольницу, футляр для ключей, газетницу, прихват, шкатулку для всякой мелочи и т.д. И только из отходов: тряпочек, коробок, банок, – словом, из того, что люди обычно выбрасывают. Именно такое мышление, только в более широких масштабах, понадобится будущему.)
– У нас дома нет кнопок..,
– А у нас ниток нет. Никаких...
Послушаешь – руки опускаются. Контроля дома нет, а в одиночку такую махину не сдвинешь.
Ввела тематический учет по труду. Каждый обязан
сделать и сдать все изделия. Троечные, сляпанные кое-как, не принимаю, всеми средствами давлю в этом направлении, чтобы стыдно было даже приближаться к контролеру с недоделкой в руках. Требуется помощь – пожалуйста, направляю консультантов, их у нас уже много. В трудных случаях помогаю сама. Но халтуре – никаких послаблений.
Идёт к столу Алёша П. Идёт и глаза прячет: вместо красивой, тщательно сделанной игрушки, каких уже много на столе, несёт сдавать какой-то утиль. Да ещё "в нагрузку" пытается вручить целый список причин и объяснений.
– Алексей, эти игрушки – ты же знаешь – мы подарим малышам из детского сада. Посмотри, какие замечательные вещи лежат – ребята постарались. А теперь представь: приходим мы в детсад, показываем малышам сценки, потом дарим игрушки – одному грузовик, другому коляску (беру в руки, любуюсь, показываю Алёше), а третьему что достанется, вот этот хлам? А может, подарим твои объяснения? Или парочку причин, по которым ты не смог – не сумел – не захотел – поленился сделать? Ну, что, может, всем покажем твоё "произведение"?
– Ой, нет, не надо! – Алеша бежит переделывать.
Вот так понемножку учимся прогнозировать, предвидеть результаты своих действий: страшен человек, не видящий ничего дальше своего носа.
Стараюсь пропитать моих тружеников мыслью: всякая халтура недопустима, – её всё равно придётся исправлять, но уже с большими затратами усилий, времени, а то и с крупными неприятностями. Брак в работе должен стать вначале крайне невыгодным, а потом и внутренне невозможным. Не умеешь – научим, не получается – поможем, но если не хочешь – сам себя накажешь. И никаких послаблений и скидок: он ещё маленький. Вырастет – поздно будет. Стараемся полностью исключить вариант "авось сойдёт".
Это внешнее давление – ровное, постоянное, основательное. Усиливается и внутреннее давление. Помогают театральные методы.
Хочу процитировать небольшой отрывок из повести-сказки Э. Успенского "Гарантийные человечки".
"В этот день хозяйская девочка Таня очень устала. Потому что её хорошая половинка Юшечка всё время помогала маме: стирала платьице, испекла блинчик, вынесла на помойку разбитую чашку и протерла пол на кухне. Плохая половинка Яна тоже очень устала. Она весь день лазила куда не надо. Разбила чашку, испачкала платьице, пролила воду на кухне и кидалась блинчиком в соседскую девочку".
Для того чтобы легче было в себе что-то перебороть, надо отделить это качество от своего "я" и дать ему имя, персонифицировать. А бороться с другим гораздо приятнее, чем с собой.
– Как в девочке Тане было две половинки, плохая и хорошая, так и в нашем Алёше, да не только в нём, а в каждом человеке сидит целая компания: умный и глупый, добрый и злой, трудолюбивый и ленивый, храбрый и трусливый. Сегодня в Алеше проснулась Лень. Проснулась, зевнула, потянулась и пошла командовать: "Не делай ты эти игрушку! Вот ещё, для какого-то там малыша стараться. Ты же совсем переутомился: целую полоску приклеил к коробочке, да ещё и криво! – разве можно так надрываться! Отдыхай. А сладим – как сляпали, авось не заметят". Тут заговорила Гордость: "Ну нет, нам наша рабочая честь дорога. Не можем мы вместо вещи хлам сдавать, а потом стоять и краснеть". Послушал Алеша их спор и думает: "Конечно, Гордость права, но ведь она заставляет работать, а Лень предлагает отдохнуть. Надо её послушаться".
Всё это говорю после того, как Алёша сделал отличную игрушку, победил Лень. Он сидит смущённый и гордый, ребята слушают о его борьбе с большим интересом, потому что касается это каждого, все через это проходят.
Хороший приём. Помогает усилить внутреннее давление, вызывает желание бороться со своей "не такой" половиной, делать себя человеком.
Но где бы найти панацею?.. Через некоторое время с заранее виноватым видом идёт – всё-таки идёт! – сдавать собаку без ушей Виталик. Знает, что не приму, но идёт. (Силён внутренний враг!) Виталик – человек добросовестный, но вот не устоял...
Учитывая былые заслуги его на трудовом поприще, меняю тактику,
– Ой, бедная собачка! Это кто же тебя без ушей-то оставил? Неужели Виталик?!
Собачка (у неё подвижная голова) грустно кивает.
– Ах, он такой-сякой! Сам-го, небось, с ушами...
Картонная собака уныло кивает. Морда у неё печальная, хвост опущен.
Виталик голову опустил, уши – помидорного цвета.
– Что мы с собакой тебе скажем, знаешь?
– Переделать халтуру! – Виталик точно скопировал мои гневные интонации.
Я расхохоталась – так похоже получилось.
– Совершенно верно! А ты ожидал чего-то другого?– С восторгом: – Ах, какая восхитительная халтурочка! – А дальше ласково и сладко: – Давай, деточка, мы её, у-тю-тюшечку, чуточку переделаем.
Тут уж расхохотался Виталик. Минут через десять принёс не собаку – загляденье.
Опять пытаюсь положить на ложку два горошка: Виталину гордость расшевелить и научить ребят разрабатывать ситуацию театральными методами. Есть стоп-кадр – собака без ушей. Из него можно сделать целое кино, причём продолжений у кадра много. Сколько разработчиков, столько и продолжений.
В III классе мои усилия дали неожиданный урожай.
А пока я бьюсь, стараясь разорвать порочную цепь, чтобы заменить в ней звенья. Цепь такая: начал работу – наткнулся на препятствие – появились отрицательные эмоции – пропал интерес – бросил работу. Главное звено, с которого начинается поломка, – препятствие. Расположить бы после него другие звенья: препятствие – появились положительные эмоции – усилился интерес – волевое усилие – радость (дело сделано) – уверенность в своих силах и гордость.
Только так и может образоваться крепкий, надежный стержень личности. В основе его – дело, преодоление, гордость. На жиденькой основе мечтаний, самокопаний и прожектов, замешанной на безделье, никогда ещё не вырастало ничего порядочного. Мои сотрудники таких материй пока ещё не понимают – и не надо. Пускай лучше переживут и прочувствуют на собственном опыте, что этот путь к Человеку единственный. Иного нет.
В конце года мама Наташи Л. рассказала:
– Были мы в гостях. Дочка хозяев тоже во II классе. Пошли они с Натальей играть в другую комнату. Через некоторое время девочка бежит: «Мама, ты только посмотри, что Наташа умеет!» И показывает целую кучу самодельных игрушек. Все начали смотреть и хвалить Наталью. Спрашивают, где научилась, а она: «В школе, на уроках труда».
Хорошее чувство пережила Наташа – гордость умельца. И ведь не стала хвалиться, никому ничего не рассказала, т. е. приняла как должное.
...Какую-то странную суету мы устроили: спорим до хрипоты о так называемых молодежных проблемах, проблемах подростков и т. д. Да нет их, этих проблем! Все мы решаем в течение всей своей жизни один вопрос: как прожить её радостно и с пользой? Конечно, если здорово постараться, поставив всё с ног на голову, с малолетства и до седых волос внушать человеку, что он не живёт, а "готовится к жизни" (в колбе сидит, что ли?), тогда-то уж можно получить целый букет проблем, на радость теоретикам от педагогики: проблему досуга, а точнее, пустоты и скуки, проблему общения, а точнее, полного неумения общаться, проблему самоутверждения (не знаю, как можно самоутверждаться без дела и мастерства в нём), проблему отцов и детей, которая, кстати, благополучно отмирает сама, если и отцы и дети заняты интересным и полезным делом.
В процессе увлекательной и трудной работы как-то всё само собой налаживается – и общение, и эмоции. И отпадает надобность самоутверждаться путём чесания правой ногой за левым ухом. Работа естественна и всё вокруг себя делает естественным и простым.
Во второй четверти мы взялись за еще одно дело (мало нам театра!) – стали учиться бальным танцам. Всем классом. Цель поставили высокую, как всегда: принести пользу и радость себе и другим. Во Дворце культуры открыли хозрасчетный кружок специально для нас – Витина мама постаралась.
Первое занятие прошло на "ура": ритмика, которую они давно полюбили, бальные и эстрадные танцы, и над всем этим великолепием – неотразимый Андрей Юрьевич. Но на следующий день заныли руки-ноги: не привыкли к таким нагрузкам. Собрались было заныть и дети, да передумали: засмеют. Энтузиазма поубавилось, но зато резко возросло количество уважительных причин:
– Я забыл, когда занятия...
– А я не знал...
– У меня нога болела.
– А у меня – голова.
Как обычно.
30 ноября трамваи не ходили. Наши трамваи – это чудо техники. Думаю, что только в одном случае они хорошо себя будут чувствовать – если их уложить в коробку и перевязать ленточкой. От наших, пока ещё даже не сибирских морозов доблестные трамваи цепенеют. И чем крепче мороз, тем больше шансов прогуляться на работу пешком.
В школу меня принесло ветром. Ветер жуткий и t –32°. Занятия в школе отменили, хотя все дети живут рядом, и ничего бы не случилось, если бы пришли и учились.
(Помню в детстве, когда по радио объявляли, что в связи с морозами занятия в школах отменяются, мы отправлялись на лыжах в рощу. Бояться морозов, считалось верхом неприличия. Такие же эталоны ввожу в классе.)
Мои дети, как обычно, явились все. И занимались без всяких скидок на погодные условия. После уроков сказала:
– Товарищи, на нас свалилась большая радость. Сегодня мороз, детям надо сидеть дома, чтобы носы не отвалились, так что на танцы не пойдём. Ура!
("Слабо!" – приём "улицы".)
Что тут началось!
– Как это не пойдём! Это маленьким надо дома сидеть, а мы ведь взрослые.
– Не отвалятся наши носы, не бойтесь.
– Это что, из-за какого-то мороза пропускать занятия, что ли?!
– А если всю зиму будут морозы, мы так и будем дома сидеть?
– Сегодня совсем даже и не холодно. Никакого мороза и нет.
Забили аргументами. Голосуем. Все "за". Подчиняюсь большинству. И тихо ликую.
Идём на танцы и попутно проводим практическое за-нятие на тему "Что такое мороз и как с ним обращаться". Наши теоретически подкованные дети полностью безпомощны во многих житейских вопросах. Я бы сказала: опасно безпомощны. Они теряют варежки, шапки, сменную обувь и даже пальто, не говоря уж о карандашах и резинках. Они могут пойти гулять под дождём в сандаликах. У них плохой аппетит на всё, кроме конфет, которые они сосут не переставая. Они не стригут ногти и не моют руки, пока кто-то не заставит. В сухую погоду они умудряются найти-таки лужу, единственную на весь микрорайон, и перемазаться в ней до ушей. Они простывают неизвестно где и болеют неизвестно сколько. А детский травматизм! Это страшная тема. Но у нас в моде умилительно-смешливый тон, когда речь заходит о детских проделках и ошибках. В моде примерно такое же отношение, как к алкоголикам. Сидит в трамвае пьяный, куражится, несёт ахинею, а вокруг смеются его ’плоским шуткам, подбивают на новые "подвиги". Так было. Человек втоптал в грязь самое лучшее, что дано природой, – свой мозг, стал жалким и ничтожным – это не смешно. Наконец-то мы это поняли. Но бездумное, легкомысленное отношение к детям, точнее к миру детства, внешне благополучному, осталось. По сути, мы смеёмся над тем, что дети не умеют "вписываться" в жизнь, не могут сохранить себя, своё здоровье, не в состоянии обслужить себя, помочь себе. Ничего не изменится к лучшему, пока мы, взрослые, не поймем, что это НЕ СМЕШНО, и не подойдём к проблеме по-новому.
Мы с ребятами вырабатываем сейчас новое мышление, новую систему ценностей. Работа эта идёт второй год, не прекращаясь ни на один день. В нашем сегодняшнем окружении всё это кажется нелепым, непонятным и ненужным. Но мы терпеливо гнём свою линию, работаем на будущее: престижно быть крепким и здоровым, а болеть, особенно простудными заболеваниями, – стыдно.
И это совсем не безжалостная, а, наоборот, самая гуманная позиция. Тебя, ЧЕЛОВЕКА, какой-то ничтожный залётный микроб уложил на обе лопатки! А знаешь почему? Подраспустился: физкультурой не занимаешься, холодной воды боишься, в меню у тебя вместо супа конфеты, вместо второго блюда жвачка. На улице бегаешь – спина парится, а грудь льдом покрывается, лень застегнуться? А ноги почему промочил? Не хватило ума лужу обойти? Теперь кашляешь, чихаешь, из носа бежит – красавец! Посмотри на Егора, на Славу, на Катю. Стройные, подтянутые, бодрые, никогда не простывают, занимаются спортом, хорошо учатся – потому что здоровые. Твой микроб к ним тоже залетал, хотел напасть – так еле спасся. Удирал, только пятки сверкали.
Не знаю, сверкают ли пятки у микроба, но приём действует отлично. К серьёзным болезням у нас, конечно, отношение другое. Мы тебе сочувствуем и постараемся помочь, но ты постарайся больше не болеть, видишь, как мы огорчены, нам тебя очень жаль. Как хорошо быть здоровым! Старайся беречь здоровье. Не надейся на больницу и лекарства, надейся на себя.
Мы уже многое умеем: пройти под дождём и не замочить ноги, сделать в классе генеральную уборку и остаться чистыми, прозаниматься 4 урока и не оставить после себя ни одной соринки, даже дежурным нечего делать. Теперь вот учимся не обмораживаться.
Закутались хорошенько, закрыли лоб, нос, щеки и отправились на танцы. Шли короткими перебежками – ветер в лицо. Раза три заскакивали в подъезды, проверяли друг друга, не обморозился ли кто. Растирали лица – и опять вперёд. Пришли в ДК целые, румяные и очень довольные – такие трудности преодолели! Но лень не побеждена, она только временно отступила.
Через несколько занятий договорились, что "дальние" ребята (они живут ближе к ДК, чем к школе) пообедают дома и будут ждать нас в последнем подъезде. Там мы встречаемся и идём на танцы. Таня, Наташа и Гоша не пришли. Ни в подъезд, ни в ДК.
На следующий день Татьяна, глядя на меня детски-ясными глазами, сообщает:
– Мы ждали, а вы за нами не пришли!
– Да что ты говоришь! Правда?! Ну, что ж это мы так, а? Подвели вас... Ай, как нехорошо!..
От такой концентрации сарказма в голосе вспыхивают даже закалённые уши Татьяны. Но она все-таки не в силах отказаться от мысли поразить мою чёрствую педагогическую душу испытанным детским взглядом и бормочет что-то вовсе несуразное:
– Мы правда-правда вас там ждали... только мы не знали, где этот последний подъезд... Но мы в нём были.
Ребята с любопытством выслушивают оправдания Татьяны, но тут не могут удержаться от хохота. Смеётся и Татьяна, поняв нелепость своих доводов. Гоша пока не дорос до такого уровня взаимопонимания и только хлопает ресничками, не найдя на сей раз уважительных причин.
Упорно не ходит на танцы Света. Идёт она только в одном случае – если я веду её за руку. Нет, она не противится, более того, идёт довольная и танцует охотно. Но самой собраться! переодеться! прийти! – нет, это выше её сил. Так и водим её по очереди, то я, то подруга Лена, которая очень любит танцевать.
Через раз приходит Женя Н. У него своя драма: вышла замуж сестра, которая была для мальчика самым близким человеком. Он бросил школу, сидел дома в полном отчаянии, которого не умел объяснить. А дома тяжело: больная мать развелась с отцом-алкоголиком, но разменять квартиру не может, так и живут под одной крышей. И ничем я Жене помочь не могу. Только пытаюсь вытащить из безпросветного настоящего в более ласковое к нему будущее. Но он не знает другой жизни, а в этой ему плохо. В школу вернулся, но с танцев удирает с какой-то злой бравадой, хотя танцевать ему нравится, он ритмичен, музыкален, быстро всё схватывает. Чувствую с его стороны упорное сопротивление. Завелись «дружки» из IV класса, учат его курить, ругаться, завлекают в свою жизнь, свою систему ценностей. Взяться и за них бы вплотную, но люди, которые за них отвечают, предпочитают ничего не замечать, а ложкой моря не вычерпаешь. Долго и трудно пришлось Женю "отбивать". Приняли его в секцию самбо (в виде исключения – маленький!), и дело пошло на лад.
Словом, научиться хочется, танцевать хочется, выступать хочется, но если для этого надо после уроков переодеваться, собирать сумку, обедать, отрываться от стула да ещё и идти, поскольку никто не хочет отнести ребенка на руках, – нет уж, увольте, такие труды не для нас.
(Никак забыла, что наше бремя, время достижений, перевыполнений и благополучных рапортов? Ни слова ведь не сказала о тех 27 сотрудниках, которые не пропускают занятий, трудятся в поте лица и на уроках, и на танцах, у которых уже образовалась хорошая привычка к преодолению. Они втянулись в напряжённый ритм жизни, и он им нравится. Там пока всё в порядке, и я не оглядываюсь. Всё нормально, так и должно быть. Но вот эти десять меня очень безпокоят.)
И когда подходит после занятий Света и радостно сообщает: "А я уже всё время хожу, не пропускаю занятий. И у меня немножко получается, правда же?", я могу по достоинству оценить её победу над собой. Более того, она стала приходить на занятия даже тогда, когда (редко, правда) их пропускала Лена. А этим уже можно гордиться: появляется самостоятельность в поступках.
И вот итог полугодовых усилий: в конце апреля отчётный концерт в ДК. Участвуют все коллективы.
Смотрела я концерт из зала, как совсем посторонний человек, – полезно бывает на что-то привычное взглянуть со стороны. Наконец объявляют танцевальную композицию. Звучит полонез, на сцену выплывает настоящий цветник: сияющие и взволнованные лица, красивые костюмы и платья (ДК заказывал в ателье). Все такие подтянутые и счастливые. Кружатся в вальсе. Свету ведёт совершенно неотразимый Денис. Накануне он куролесил на репетиции и его уже хотели отправить домой, но он очень просил простить его и разрешить выступить. Обещал постараться и слово сдержал. Света тихо сияла. Я впервые увидела на её лице столько прекрасных человеческих эмоций. (В начале года на нём можно было прочитать только пустое равнодушие и скуку.) Третья часть композиции – в современных ритмах. Зал долго аплодировал: выступили замечательно. Потом состоялось обсуждение, на котором одна дама, кажется руководитель кружка, высказала такое мнение:
– Всё хорошо, но не надо было выпускать на сцену последнюю пару. У меня не было эстетического удовольствия, когда я на них смотрела.
Вот это позиция! Да, пластика Дениса оставляет желать лучшего. Да, Света – полная девочка. Но их старание, их праздничные лица, мне кажется, доставили зрителям больше удовольствия, чем халтурная игра иных профессионалов, которую мы нередко видим па сцене.
В атаку на эту позицию!
Я. Наша задача, задача школы – образовать, и эстетически тоже, всех детей. Не избранных – всех! А ваша прямая обязанность – поддерживать школьного учителя в этом нелёгком деле. Даже если это не доставляет вам эстетического удовольствия.
Она. Но ведь и мы, ДК, записываем в кружки всех, без исключения, детей, которые к нам приходят.
Я. Ничего подобного! У вас идёт отбор, да ещё какой – в два этапа. 1-й – как бы естественный: приходят записываться далеко не все дети, а только те, которые чувствуют склонность к танцам, пению, рисованию и так далее. Как правило, это дети развитые, из благополучных семей. К вам Инна сама прибежит, она и поёт, и танцует, и в театре играет, и рисует, и учится отлично. А Света ни за что не пришла бы к вам, ни в один кружок, так как никаких склонностей да и желаний не обнаруживала, кроме двух – есть да на печи лежать. Но кто же её-то будет развивать, тормошить, учить? Прозанималась полгода, и оказалось, что девочка-то способная. Вы видели её сегодня? Это же самый счастливый человек! Жаль, что не познакомились вы с ней в начале года... Дальше 2-й этап – искусственный отбор. Пришёл к вам ребёнок, записался в кружок. И вот время идёт, а у него никак не получается. У других выходит, а у него нет. Останется он в кружке? Нет. Он тихо и. незаметно уйдёт. В кружке останутся так и так самые — не скажу способные – подготовленные. А куда пойдёт этот, который отстал ещё на старте – и из-за нас же, взрослых? Кому он нужен? И потом, понимать и ценить искусство, а через него и других людей – это огромный труд, многолетний труд, радостный труд, вкус которого можно почувствовать, только попробовав самому.
Худсовет поддержал мою позицию.
Регулярные занятия танцами принесли плоды. Ребята стали раскованнее, пластичнее. Более ловкими стали движения... и улучшился почерк. Дети научились ценить время, не. тратить его попусту, стали организованнее. Увереннее стали держаться и на сцене.
Выступаем часто: ребята постоянно должны чувствовать, что их труд кому-то нужен, что они могут, если постараются, принести людям радость.
Ещё в ноябре мы пригласили в гости I класс. Их
учительница Людмила Георгиевна заинтересовалась нашей работой. Сценки первоклассникам очень понравились, и Л. Г. попросила помочь им создать такой же театр. (До этого ни один человек в школе – я имею в виду учителей – ни разу не выразил ни малейшего любопытства. Удивительно...)
У нас с Л.Г. обнаружилось много общего: мои дети – лучшие в мире, это понятно, но оказалось, что и её дети – тоже лучшие в мире! Мы подружились.
Мои второклассники фактически стали шефами первоклассников, называли их "наши малыши".
Первым делом стали учить проводить музыкальную зарядку. Ходили к первоклассникам по очереди, по двое. Сначала показывали, потом отрабатывали с ними каждое движение.
Зарядка понравилась. За помощью обратились и другие учителя, а мои ребята всегда была рады кому-то помочь. В нескольких классах стала проходить музыкальная зарядка под руководством моих добровольных консультантов.
И вот тут-то наконец администрация заметила появление в школе музыкальной зарядки. Более того, ,иа педсовете пунктуально отметила все классы, где ее проводят. Кроме нашего. В наш адрес, как обычно, неслась ругань. Учителя молчали. -
Нас (и меня и ребят) постоянно унижали и чернили в глазах учителей, а их в школе около ста. Слова не давали. Ни в коем случае. Метод такой в просторечии называется "катить бочку". Катится, подпрыгивая, железная бочка с жутким грохотом, лязганьем и уханьем – какой эффект! (Потому что пустая...) Остановить ее – и тишина. И все удивляются: что же там так гремело? Останавливать бочку мне не позволяли. Наоборот, заботливо подталкивали: пускай катится, создаёт общественное мнение. Так и получилось: в коллективе нас не знали (и не стремились узнать), но каждому было точно известно: я – плохая, класс – ужасный.
Это не ТАКАЯ администрация, это ТАКАЯ борьба, ТАКИЕ её методы.
Но вернёмся к зарядке. Следующий шаг – театр.
После уроков к нам приходят первоклашки и с широко открытыми глазами, ушами и даже ртами почтительно внимают моим артистам, авторитет которых, они признали сразу и безоговорочно. А артисты – уже не артисты, они режиссеры. Довольнехонькие режиссеры: учить других тому, что умеют сами, делиться радостью стало для них потребностью.
Разбились на группы, передают малышам свой прошлогодний репертуар. А я смотрю на них и лишний раз убеждаюсь, что человеку обязательно нужны младшие братья и сёстры. Чтобы было о ком заботиться, кого опекать и защищать, учить и помогать. И чувствовать себя сильным, добрым, умелым. И становиться человеком ответственным, способным принимать решения и выполнять их.
Одна из наших бед – инфантилизм. До седых волос модно ходить в "молодых", которых, соответственно, надо кормить, одевать. Мало того, решать за них, отвечать за них – смотреть противно. А ведь уже второклассники — вполне взрослые люди, которым многие проблемы по плечу, хотя и мал у них жизненный опыт.
Оля с Инной передают «Кто виноват?» и очень довольны своими ученицами. Алёша Щ. ставит «Ку-ку» А. Барто, занимается с мальчиком, которого Л. Г. предложила на главную роль. Вижу, дело туго идёт: Алеша что-то ему объясняет, втолковывает – нет, не доходит. Развёл руками, идёт ко мне:
– Ничего не получается.
– Почему?
– Он не берёт.
Как точно выразился! Я старалась наглядно, образно показать ребятам, как тяжело работать с человеком, пытаться дать ему знания, если он сам не проявляет активности, не старается усвоить. Вязкая, нудная и безрезультатная работа. И вот Алёша испытал это на себе и сумел замечательно выразить.
Пошла вместе с. Алёшой, послушала – да, действительно, мальчик "не берёт". Сидит и кое-как повторяет за Алёшей вялым голосом. Не в тонусе, нет энергии, азарта. А рядом другой – даже подпрыгивает:
– Можно я попробую, а? Ну, пожалуйста!
Конечно, можно!
И дело пошло. Этот, другой, не то что берёт, из рук выхватывает. Глядя на него, и тот загорелся, стал разучивать другую роль в этой же сценке.
Вообще вопрос активности ребят чрезвычайно инте-ресный. Бывают дни, когда они только заходят в класс, а я уже вижу: день полетит кувырком, если не принять экстренных мер. (Как бы помог здесь детский психотерапевт, а именно специалист по музыкотерапии!) Входят в класс перевозбуждённые, расторможенные, "не в себе". И не один-два, а почти все. Но бывает, и чаще всего на следующий день, – спад. Идут и спят на ходу. Такой день ещё труднее: попробуй-ка поработать в сонном царстве. Дети таращат пустые глазенки и погружаются в глубокую дрему, как только возникает угроза шевеления мозгами. Но проходит эта фаза, и класс становится нормальным – дети в меру активны, работают энергично и весело.
В I классе мне удалось разгадать тайну внефазовой дремоты, не имеющей, казалось бы, никакой закономерности; На самом деле закономерность была, только искать её надо было... в программе телевидения.
– Товарищи, кто из вас ложится спать в 9 вечера?
Лес рук.
– А кто вчера лёг в 9?
Уже, не лес, а непролазная чаща. Какое счастье мне привалило: передо мной сидят совершенно образцовые дети!
После уроков ненароком интересуюсь:
– Да, а кто из вас вчера вечером смотрел фильм по телевизору?
Опять лес рук. Это уже становится загадочным... Фильм шёл до полуночи – две серии.
– Знаете, я до конца его не досмотрела... Может, вы мне расскажете, чем там все кончилось?
И мои примерные дети бросились меня просвещать, перебивая друг друга.
Вот как все просто, оказывается.
Всё чаще приходится слышать в школе:
– Вместо того чтобы телевизор смотреть, ты бы лучше об уроках думал.
Противопоставлять учебу телепередачам – это своими руками выигрыш превращать в проигрыш, из плюса делать минус. Кругом видим одни недостатки. А недостаток – это такое достоинство...
Эх, дали бы мне развернуться на этом поприще. Я бы первым делом издала каталог мультфильмов. С аннотациями. То же самое и с "Ералашем". У нас в этой области работают замечательно талантливые люди – сценаристы, режиссеры, художники. Но находятся они в положении Золушки.
Читаю программу ТВ. Подробно указаны и названия передач и даже имена участников, ведущих. А потом: "19.15 –мультфильм". И всё. Иногда указано название, и тогда, если я фильм видела, могу заранее настроить ребят на восприятие, создать определенную установку.
Нам бы так писали: "20.15 – художественный фильм". И сидите, товарищи взрослые, гадайте, то ли все дела бросать и бежать к телевизору, то ли от него. Что бы мы сказали, если бы с нами так обошлись? А с детьми можно? Но ведь это гораздо опаснее! Мы-то сумеем отличить шедевр от халтуры, а дети принимают из наших рук всё подряд и всё подряд считают хорошим. И в результате:
– Ты любишь смотреть мультфильмы?
– Да!
– А какие тебе больше всего понравились?
— Все! – не раздумывая.
Вот такая всеядность. Умных, глубоких мультиков он наверняка не понял, так как тут требуется немалая работа: предварительная установка, – просмотр – анализ, осмысление – просмотр. Только тогда приходят понимание и радость. Радость на хорошем, глубоком уровне, радость со-чувствия и со-понимания. Но есть ведь радость и от того, что на экране просто движутся рисованные фигурки. Пустых, бездарных мультиков он тоже не поймёт, как не понимают, что тиражируют псевдоискусство и сами их создатели. Подделки эти вырастают на почве полного неуважения себя как автора, презрение к зрителям-детям (сю-сю!) и наплевательского отношения к своей работе. Скачут и суетятся на экране зайчики и белочки, болтают глупости приторными до отвращения голосами, а в зале или у телевизора сидят дети и пропитываются пошлостью, поскольку отличить истину от фальши не умеют.
После просмотра (без установки, на следующий день всё не так, как надо бы) обязательно обсуждаем мультфильмы, спорим. У ребят появляются вопросы, и это замечательно. Они пытаются разобраться в отношениях героев.
В фильмах – медведи, коты, гусеницы, а отношения-то человеческие, проблемы человеческие, нравственные категории человеческие. Обсуждаем мы только то, что достойно обсуждения. Когда нравственные задачи на экране пытаются решить неубедительными эстетическими средствами, получается ложь. И я хочу, чтобы дети умели отличать ее от правды, чтобы не стали всеядными потребителями, а потом равнодушными и к искусству, и к морали в равной степени людьми. Мало ли мы таких уже вырастили! А образец правды – Олег Табаков – кот Матроскин. Это же гигант, личность!
Я бы ещё издала книжки лучших мультфильмов: кадр – текст. Лучшие определила бы по итогам самого широкого обсуждения. Вообще-то, такие книжки и наборы открыток есть, их издают, но, видимо, весь тираж отправляют в Антарктиду: если бы куда поближе, я бы сумела раздобыть для ребят. Правда, несколько книжек, далеко не самых лучших, мне удалось летом купить. Для этого пришлось поехать в Москву, в чёрной маске ворваться в помещение Всесоюзного бюро пропаганды киноискусства и поставить вопрос ребром: книжки или жизнь?! Работники бюро после долгих раздумий выбрали жизнь и согласились продать мне 12 книжек. Похуже. С лучшими они не расстались, несмотря на мои разбойничьи методы добывания материалов для воспитания детей.
В начале года смотрели интересный мультфильм "Он попался" ("Союзмультфильм", 1981). Некоторые моменты я... конспектировала – а что прикажете делать?
В лесу стало известно, что Зайца поймал Медведь. Белка собирает команду спасать Зайца. Идёт к его друзьям.
Бурундук. Я сейчас... я не могу... у меня ангина и ногу сломал. Эту. Нет, вот эту. А что ты ему скажешь?
Белка. "Как не стыдно!"
Бурундук. А он скажет: "А вот и не стыдно!"
Белка. Скажу "Позор!"
Бурундук. А он тебе по шее, по шее.
Белка. Бобер, идём Зайку спасать. От Медведя.
Бобер. А от какого? От белого или от бурого? Если от белого, то они в наших краях не водятся, ну а если от бурого, тогда совсем другое дело!
Подобные мультфильмы входят как составная часть в наши театральные занятия. В мечтах, конечно, иначе, чем в действительности. Там – школа полного дня, там наряду с библиотекой есть фонотека и видеотека. Мультфильмы в комплекте со сценариями и методическими разработками (необязательными, бери то, что тебе и твоему классу подходит). Когда такое будет! Но для того чтобы это было завтра, надо пошевеливаться и что-то делать сегодня. Мы делаем всё, что можем.
А можем мало. По свежим следам используем на уроках фрагменты недавно увиденных мультиков и "Ералаша", но время идёт, и детали стираются в памяти ребят, а вернуть, вспомнить — невозможно. В фильме, как и в нашем театре, моделируются ситуации, обнажающие жизненные позиции и отношения. Если говорить всерьёз, по-взрослому о людях и их непростых проблемах, дети не поймут, заскучают, так как еще не доросли. Но в фильме те же проблемы – есть добро и зло, и, пытаясь остаться в стороне, неизбежно переходишь на сторону зла; есть отвага и трусость, "добро с кулаками" и демагогия, заменяющая поступок рассуждениями, – словом, вполне взрослые проблемы изложены языком искусства, который доступен детям. И, что очень важно, без нотаций. Дети понимают, задумываются, теоретически определяют свою позицию. Потам, в театре, практически проигрывают ситуации, вживаются в разные роли. Теперь они лучше готовы встретиться с непростыми житейскими проблемами. Они узнают демагога и труса в любом обличье, увидят за всеми словесными выкрутасами, так как обратят самое пристальное внимание не на слова, а на поступки. Они вооружены.
Разумеется, и. любое происшествие мы подвергаем самому подробному анализу: причины, последствия, мотивы поступка, иные варианты. Столь же ярко высвечиваем и незаметные на первый взгляд случаи, пустячки, в которых тем не менее вдруг проявляется скрытая черта или новое созревшее качество. (Такие проявления я называю протуберанцами.)
Ездили мы ещё в сентябре в кинотеатр "Пионер", смотрели замечательный фильм "Айболит-66" (я бы его включила в программу школы полного дня). ("Я бы сделала, я бы включила..." – только дай ей волю!)
Едем обратно. Ведут себя прилично, сдержанно. Но вот, казалось бы, мелочь, не заслуживающая внимания. Сидит женщина, рядом стоит Наташа Л. И захотелось Наташе