Родительское понимание

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Родительское понимание

Понимать значит быть свободным от предрассудков и от инфантилизма, вернее, свободным настолько, насколько это вообще возможно, потому что кто же может освободиться от условных рефлексов, приобретенных в раннем детстве? Понимание предполагает проникновение в глубинную сущность вещей, умение не обращать внимания на внешнее. Родителям это трудно из-за сильной эмоциональной причастности. Какой ужас! Что я натворил с моими детьми! Этот вопль доходит до меня из гор писем. Учитель, не связанный такой сильной эмоциональной привязанностью к своим ученикам, имеет гораздо большую вероятность сохранять понимание, ведя ребенка к свободе.

Сколько раз приходилось мне писать отцам, что их сыновья не будут иметь ни единого шанса решить собственные проблемы, если отец не изменит некоторые свои подходы. Например, я указывал, что, если Томми свободно курит в Саммерхилле, а дома его за курение бьют, это совершенно недопустимая ситуация. Вместо курения можете подставить купание, умывание, отлынивание от занятий, сквернословие и т. д.

Никогда в жизни я не настраивал ребенка против семьи. Эту работу делала свобода и, конечно, сама семья, не понимающая, что происходит. Семья просто оказывалась не способной принять вызов, не могла понять результаты свободного воспитания. Хочу на нескольких примерах продемонстрировать неправильный стиль взаимоотношений между родителем и ребенком. Дети, о которых я собираюсь писать, ни в коей мере не являются ненормальными, они просто жертвы среды, в которой не было понимания подлинных нужд ребенка.

Вот Милдред. Каждый раз после каникул она возвращается злобной, конфликтной, нечестной. Она хлопает дверьми, она недовольна своей комнатой, ей не нравится ее кровать и т. д. Требуется более полусеместра, прежде чем она снова становится достаточно уживчивым человеком. Она провела свои каникулы в постоянных взаимных придирках с матерью — женщиной, которая вышла замуж не за того человека. Вся школьная свобода в мире не может дать этому ребенку постоянной удовлетворенности жизнью. Практически всегда за чрезвычайно скверными каникулами дома следует мелкое воровство в школе. Осознание девочкой ситуации не изменяет домашней среды: все тот же уровень понимания, ненависть и постоянное вмешательство в ее жизнь. Даже в Саммерхилле ребенок порой не может избавиться от скверного домашнего влияния, лишенного необходимых ценностей, понимания подлинных мыслей и чувств ребенка. Увы! Ценности так легко не усваиваются.

Восьмилетний Джонни возвращается в школу с мрачным видом, он дразнит и задирает более слабых детей. Его мать верит в Саммерхилл, но отец — поборник строгой дисциплины. Мальчик должен всегда поступать так, как велит отец, и ребенок рассказывал мне, что иногда его били. Что можно с этим сделать? Не знаю.

Я пишу одному отцу: «Ни в коем случае не придирайтесь к сыну. Не злитесь на него и прежде всего никогда не наказывайте его». Когда мальчик приезжает домой на каникулы, отец встречает его на станции. И первое, что он говорит мальчику, — это: «Держи голову выше, парень, не сутулься».

Мать Питера пообещала давать ему пенни каждое утро, когда его постель окажется сухой. Я ответил на это, предложив ему три пенса за каждый раз, когда он обмочит постель. Но чтобы предотвратить конфликт между матерью и мной в душе ребенка, я убедил мать повременить с ее наградой, пока я не предложу свою. Теперь Питер гораздо чаще мочит постель дома, чем в школе. Один из элементов его невроза состоит в том, что он хочет остаться младенцем. Он ревнует к своему маленькому брату. Он смутно чувствует, что мать пытается его излечить. Я же пытаюсь показать ему, что мокрая постель не имеет никакого значения. Короче говоря, мое трехпенсовое вознаграждение поощряет его оставаться младенцем, пока он сам не изживет свой невроз и не будет готов отказаться от этого естественным образом. Наличие привычки указывает на что-то неизжитое. Попытки уничтожить ее дисциплинарными мерами или подкупом приводят к тому, что ребенок испытывает ненависть и чувство вины. Лучше мочиться в постель, чем стать высоконравственным занудой.

Маленький Джимми возвращается после каникул и говорит: «Я в этом семестре собираюсь не пропустить ни одного урока». Его родители всячески побуждали его сдавать экзамен «11+»[66]. Он ходит на уроки неделю и потом не показывается на занятия месяц — еще одно доказательство того, что разговоры всегда бесполезны и, хуже того, могут задерживать развитие.

Как я сказал, во всех приведенных случаях речь идет не о трудных детях. При благоприятной обстановке и родительском понимании они были бы совершенно нормальными детьми.

Однажды у меня был трудный мальчик, пострадавший от неправильных методов воспитания, и я сказал его матери, что она должна исправить ошибку. Она пообещала это сделать. Когда после летних каникул она привезла его обратно, я спросил:

— Ну что, вы сняли запрет?

— Да, — ответила она, — сняла.

— Отлично. Что вы ему сказали?

— Я объяснила, что в игре с пенисом нет ничего плохого, но это очень глупо.

Она сняла один запрет и наложила другой. И конечно, бедный ребенок оставался асоциальным, нечестным, злобным и полным тревоги.

Мое обвинение против родителя состоит в том, что он не хочет учиться. Мне кажется, что моя работа в основном сводится к исправлению родительских ошибок. Я испытываю и сочувствие, и восхищение по отношению к родителям, честно признающим ошибки, которые они совершили в прошлом, и пытаются научиться обращаться со своим ребенком лучшие. Но как странно, что другие родители скорее будут держаться за свой бесполезный и даже опасный свод правил, чем попытаются приспособиться к ребенку. Еще более странно то, что они при этом завидуют любви ребенка ко мне.

Дети любят не столько меня, сколько мое невмешательство в их дела. Я для них — тот отец, о котором они мечтали, когда их настоящий отец кричал: «Прекрати этот грохот!» Я никогда не требую от них ни хороших манер, ни вежливых слов. Я никогда не спрашиваю, умывались ли они, я никогда не требую подчинения, уважения или почтения. Короче говоря, я обращаюсь с детьми так, как взрослые желали бы, чтобы обращались с ними. Я понимаю, что в конечном счете не может быть никакого состязания между отцом и мной. Его дело — зарабатывать для семьи на хлеб насущный, мое дело — изучать детей и отдавать им все мое время и все мои интересы. Если родители отказываются изучать психологию ребенка, чтобы лучше понимать развитие своих детей, они должны ожидать, что проиграют соревнование за душу ребенка. Чаще всего так и происходит.

У меня как-то был родитель, приславший ребенку письмо с фразой: «Если ты не можешь писать без ошибок, лучше не пиши мне вовсе». Эти слова были обращены к девочке, в отношении которой мы подозревали, что она, возможно, умственно неполноценна. Не раз приходилось мне рычать на жалующегося родителя: «Ваш мальчик — вор, он мочится в постель, он асоциален, несчастлив и страдает комплексом неполноценности, а вы приходите ко мне с претензиями, что он встретил вас на станции с грязным лицом и грязными руками». Я — человек, не скорый на ярость, но, когда я встречаю отца или мать, которые не желают или не могут обрести понимание того, что важно, а что пустяки в поведении ребенка, я сержусь. Может быть, поэтому и считают, что я терпеть не могу родителей. И как же я бываю рад, когда мама, приехавшая навестить ребенка, встречает своего замызганного и одетого в тряпье малыша в огороде, сияет и говорит мне: «Не правда ли, он выглядит совершенно счастливым и здоровым?»

И все же я знаю, как это трудно. У всех у нас существуют собственные стандарты ценностей, и мы измеряем других на свой аршин. Возможно, я должен извиниться за то, что я — человек, фанатически относящийся к детям и не имеющий никакой терпимости по отношению к родителям, которые не смотрят на детей моими глазами. Но если бы я на самом деле стал за это извиняться, я был бы лицемером. Правда такова: я знаю, что не заблуждаюсь в отношении ценностей, во всяком случае в том, что касается детей.

Родитель, который искренне хочет изменить свои плохие отношения с ребенком, может начать с того, чтобы задать себе самые простые и приземленные вопросы. Я могу придумать массу вопросов, имеющих отношение к делу: Не потому ли я сержусь на ребенка, что поссорился с женой (поссорилась с мужем) сегодня утром? А может быть, потому, что прошлой ночью секс не принес мне достаточного удовольствия? А может быть, потому, что соседка сказала, что я порчу моего отпрыска? Или потому, что мой брак неудачен? Или потому, что мой начальник отругал меня на работе? Может оказаться очень полезным задать себе такие вопросы. Но по-настоящему глубокие вопросы, определяющие всю жизнь, к сожалению, недоступны сознанию. Очень маловероятно, что раздражительный отец остановится и задаст себе такой каверзный вопрос: Не сержусь ли я на сына за сквернословие потому, что меня воспитывали в строгости, били и поучали, растили в страхе перед богом, в уважении к бессмысленным общественным условностям, в сильном сексуальном подавлении? Возможность получения ответа на этот вопрос предполагает такую степень самоанализа, которая недоступна большинству людей. И очень жаль, потому что ответ мог бы спасти многих детей от неврозов и несчастливости.

Библейская фраза о том, что дети страдают за грехи отцов, на протяжении многих поколений понималась только в ее физическом смысле. Даже необразованный человек мог понять мораль ибсеновских «Привидений», где сын погибает из-за отцовского сифилиса. Но что почти никто не понимает, так это то, что дети гораздо более часто гибнут из-за психологических грехов отцов. Для ребенка существует только одна возможность выскочить из этого порочного круга разрушения характера — раннее руководство со стороны понимающего родителя в направлении саморегуляции.

Следует подчеркнуть, что саморегуляция требует большей отдачи, чем какая-либо установленная система правил. Родителям придется на протяжении по крайней мере двух лет положить немало времени на это, жертвовать своими интересами, и они не должны притворяться, чтобы добиться любви ребенка или его благодарности. Они не должны смотреть на ребенка как на какого-то вундеркинда, который раздает улыбки и исполняет фокусы, когда в гости приходят родственники. Саморегуляция предполагает большую родительскую самоотверженность. Я подчеркиваю это, потому что мне приходилось видеть молодые пары которые полагали, что они обеспечивают условия саморегуляции, тогда как на деле они заставляли ребенка приспосабливаться к их собственным удобствам — пытались, например, заставить ребенка принять такое время укладывания спать, которое соответствовало бы их желанию время от времени отправиться вечерком в кино. Или позже, давая ребенку для игры мягкие бесшумные игрушки, чтобы он не побеспокоил папу во время его «сорока мгновений» отдыха.

«Перестаньте, — кричат родители, — вы не можете так обращаться с нами, у нас тоже есть собственные права в жизни». А я говорю — нет. Не в первые два года. Или, может быть, в первые четыре года жизни ребенка. В первые годы необходимо проявлять наибольшую осторожность, потому что все окружение направлено против саморегуляции, за ребенка приходится осознанно бороться, причем весьма интенсивно.

У меня есть еще несколько советов родителям, которые жаждут дать своим детям хороший старт в направлении саморегуляции и свободы.

Оставлять ребенка в коляске в саду на целые часы — опасная практика. Никто не знает, какие ужасные чувства страха и одиночества может испытать ребенок, внезапно проснувшись и обнаружив себя одного в необычном месте. Все, кому приходилось слышать вопли ребенка в такой ситуации, имеют некоторое представление о жестокости этого идиотского обычая.

Если вы хотите, чтобы ребенок вырос без неврозов, вы не должны — не смеете — стоять от него в стороне. Вы обязаны играть с ним. Не только играть в его игры, но играть вместе с ним, как если бы вы тоже были ребенком, способным участвовать в его жизни и принимать его интересы. А вы не сможете это сделать из-за дурацкого чувства собственного достоинства или чего-нибудь еще в этом роде.

Всегда лучше, если это возможно, чтобы дедушки и бабушки жили отдельно, а не вместе с детьми. Обычно происходит так, что дедушки и бабушки настаивают на установлении жестких правил воспитания детей или же портят их другим образом, видя в них либо только хорошее, либо только плохое. В неправильных семьях у детей четыре начальника вместо двух. Даже в хороших семьях существует некоторое напряжение, потому что дедушки и бабушки большую часть времени не оставляют попыток внедрить свои собственные устарелые взгляды на детство. Дедушкам и бабушкам часто свойственно проявлять чересчур собственническую любовь к внукам. Обычно это случается, когда у бабушки нет настоящего интереса в жизни после того, как ее собственные дети выросли. Третье поколение предоставляет ей случай взяться за единственную знакомую ей работу. Под предлогом того, что ее дочь или невестка некомпетентны в качестве матери, бабушка берет дело в свои руки, и ребенка тащат в разные стороны. В результате он отдаляется от обеих сторон. Для ребенка ссоры означают отсутствие любви в доме, будь то ссоры между мамой и бабушкой или родителями. И даже если ссоры тщательно скрываются от ребенка, это никогда его не обманывает. Он неосознанно чувствует, что в доме нет любви.

Вопрос о школе тоже может быть трудным. Ваша жена, например, стремится отправить ребенка в совместную прогрессивную школу, а вы желаете поместить его в закрытую частную школу. В связи с этим может возникнуть конфликт. Вероятно, наихудших результатов следует ожидать в том случае, если кто-то из супругов принадлежит к католической церкви. Для таких ситуаций у меня нет совета. Идеологические или религиозные расхождения слишком часто бывают непреодолимыми. Могу лишь сказать, что некоторые из моих наиболее трудных учеников стали таковыми в результате разногласий в мнениях родителей о школе. Ребенок, чей отец был против Саммерхилла, но сдался ради мира в семье, никогда здесь существенно не менялся к лучшему, потому что знал, что отец на самом деле не одобряет эту школу. Подобная ситуация трагична для любого ребенка. Он никогда не чувствует постоянства в жизни, боясь, что отец в любой момент может перевести его в строгую школу.

Тем не менее определенного антагонизма между родителем и учителем всегда следует ожидать. Учителя это осознают, и некоторые из них много работают, стремясь установить между персоналом и родителями более тесный контакт. Учителя встречаются с родителями в школе. Отлично! Это следует делать повсеместно. Учителя должны понимать, что они не могут столь же существенно влиять на детей, как родители. Именно поэтому безнадежно пытаться излечить трудного ребенка, если в семье сохраняется та самая атмосфера, которая и сделала его трудным.

Родители должны понимать, что рано или поздно детям необходимо оторваться от них. Естественно, я не имею в виду, что дети должны покинуть своих родителей в том смысле, чтобы никогда больше их не видеть. Я подразумеваю психологический отрыв, избавление от инфантильной зависимости от дома. Для матери естественно пытаться сохранить исключительную привязанность детей. Я знаю много семей, где дочь осталась дома, чтобы ухаживать за престарелыми родителями. В большинстве случаев, как мне кажется, это несчастливые семьи.

Одна часть души дочери побуждает ее выйти в мир и жить своей собственной жизнью. Другая часть, которая отвечает за чувство долга, принуждает ее остаться с родителями. У нее не может не быть постоянного внутреннего конфликта, который проявляется обычно в раздражении: Конечно, я люблю маму, но она порой так меня утомляет!

Сегодня тысячи женщин имеют самую скучную работу на земле — готовить еду, мыть посуду, стирать одежду, гладить, делать уборку. Это бесплатные домработницы, и жизнь их бесцветна. Когда дети покидают гнездо, материнская служба кончается. Гнездо, из которого улетели птенцы, становится одиноким, и следует скорее посочувствовать матери, чем осуждать ее. Материнская тенденция состоит в том, чтобы сохранить свою работу на как можно более долгий срок, даже если она неумышленно причинит этим страдание ребенку. Все это указывает на тот очевидный факт, что замужняя женщина должна бы иметь ремесло или профессию, к которым могла бы снова вернуться, когда ее материнские обязанности будут выполнены.

Родитель — это бог, и к тому же ревнивый бог. Родитель имеет законное право сказать: «Я сделаю из своего ребенка то-то и то-то». Мать и отец могут бить ребенка, терроризировать его, делать его жизнь несчастной. Закон имеет право вмешаться только в том случае, если ребенку нанесены слишком уж большие телесные увечья. Однако он не вправе вмешиваться, какой бы вред ни был причинен душе ребенка. Трагедия заключается в том, что родитель считает, что он всегда действует во благо ребенка.

Великая надежда человечества состоит в том, что родители и впрямь станут действовать во имя добра. Они смогут это сделать, если осознанно примут сторону ребенка в его развитии в направлении к свободе, свободе во всем — в работе, знаниях и любви. Если эта книга помогла хотя бы одному родителю понять, какое огромное влияние, доброе или злое, оказывает родитель, она была написана не напрасно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.