Таинственный монах

Он стал преподавать у нас в школе в конце восьмидесятых, когда в стране внезапно повеяло воздухом свободы. Потертый пиджачок, русая бородка, абсолютно немодные очки в дешевой пластмассовой оправе, сквозь которые просматривались невероятно добрые, умные глаза. В качестве учителя мне порекомендовал его священник Александр Мень, дав будущему педагогу высшую из его уст характеристику: «Дело знает!» Звали учителя Андреем Николаевичем, но это в миру. При пострижении он был наречен иным именем. Так в нашей школе появился таинственный монах.

В те годы появление в детском учреждении священника в церковном облачении было чревато идеологическим скандалом с далеко идущими последствиями. Но в такой вызывающей демонстрации не было большой необходимости. Андрей Николаевич (будем называть его мирским именем), подобно своему учителю отцу Александру, никогда не смешивал жанры, не путал церковь со школой, проповедь с амвона с лекцией и уроком. Глубоко религиозный человек, он имел за плечами классическое филологическое образование. В свои тридцать пять лет в совершенстве владел четырьмя современными европейскими языками и тремя древними. В специализированных гуманитарных классах он вел курсы «Великие книги человечества» (Библия, Коран, Трипитака, Веды) и «Русская религиозная философия Серебряного века». Желающие могли изучать с ним факультативно древнегреческий и латинский языки.

Врожденный такт и деликатность позволили начинающему преподавателю найти верный исповедальный тон в обсуждении с подростками сокровенных вопросов бытия. Никакого нажима, ни малейшей попытки навязать собственное православное миросозерцание в школе, где обучаются дети разных национальностей, чьи родители принадлежат к разным конфессиям. Духовность учителя не декларировалась, но сквозила во всем: в манере поведения, ощущалась в какой-то неуловимой магии общения с классом, но прежде всего просвечивала благодаря глубине и одновременной доступности изложения сложнейших мировоззренческих проблем. Словом, в его лице школа приобрела бесценный клад – человека, чей масштаб личности, можно сказать без преувеличения, сопоставим с интеллигентами Серебряного века.

Слух о необычном преподавателе быстро разнесся по школе. Он оказался востребованным не только в специализированных гуманитарных классах, но и в общеобразовательных и даже коррекционных. Почему бы и нет? Ведь в Евангелии Учитель обращался в первую очередь не к высоколобым интеллектуалам, а к самым обычным людям: рыбакам, плотникам, виноградарям. Как известно, фарисеи и книжники, для которых буква была выше Духа, встретили Благую весть в штыки. Руководствуясь данными соображениями, мы пошли на эксперимент, расширив количество классов, в которых преподавались основы мировых религий. Но одно дело нести Слово в мотивированных гуманитарных классах, и совсем другое – обуздать общеобразовательную вольницу. Ах, если бы сбылась мечта Агафьи Тихоновны, и «губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича», что в переводе на педагогическую ситуацию означает: было бы славно, коль скоро в одном преподавателе могли сочетаться высокий интеллект, деликатность и хватка сержанта сверхсрочной службы, позволяющая мгновенно справиться с любым нарушителем дисциплины. Но Андрей Николаевич, при всех его неоспоримых достоинствах, не обладал одним неотъемлемым профессиональным педагогическим качеством: никогда и ни при каких обстоятельствах он не мог ни на кого повысить голос. На уроках, раскрыв рты, его слушали пять-шесть человек на первых партах, остальным в нарастающем шуме с этого пиршества мудрости не доставалось ни крошки.

Для исправления создавшегося тревожного положения решено было пустить в ход административный ресурс. Иными словами, так спланировать работу администрации школы, чтобы на задней парте на каждом уроке у нашего златоуста обязательно сидел кто-то из волкодавов: директор или один из его заместителей, обеспечивая своим присутствием необходимый порядок. Однако вскоре выяснилось, что таких жертв со стороны руководства школы не потребуется. Педагоги, преподающие гуманитарные дисциплины, наперебой стали предлагать свои услуги в наведении порядка на занятиях у коллеги. Дело дошло до того, что эти учителя были готовы даже на то, чтобы заместитель директора составил им расписание с окнами, что обычно крайне болезненно воспринимается педагогами, лишь бы оказать посильную помощь Андрею Николаевичу. Не новичок в школьном деле, я впервые в своей директорской практике столкнулся с таким неподдельным энтузиазмом коллектива, решившего поддержать молодого специалиста. Обычно подобные поручения воспринимались без особого восторга.

Поразмышляв, я понял, в чем заключался секрет такого внезапного коллективного приступа благородства. Не наводить порядок, а учиться шли более опытные учителя к нашему таинственному монаху. Разумеется, как сказал поэт,

«у советских собственная гордость»

(В. Маяковский).

Она-то и не позволяла им признаться в этом неоспоримом факте, маскируемом под производственную необходимость, якобы заставляющую посещать уроки коллеги. Но, посудите сами, как преподавателям литературы, в силу атеистического воспитания, абсолютно не искушенным в вопросах веры, достоверно и всесторонне трактовать, например, творчество Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, насквозь пропитанное религиозными исканиями? Раньше учителя как-то справлялись со своей задачей в рамках традиционной советской программы, которая по возможности избегала подобных вопросов, делая акцент на социальных и психологических аспектах изучаемых классических произведений. Теперь же, когда рядом на параллели появился искушенный человек, обсуждающий со старшеклассниками именно эти глубинные проблемы, обычный педагог рисковал попасть впросак на собственном уроке, оказавшись не подготовленным к новым для него вопросам учащихся. Ничуть не проще было положение учителя истории, берущегося на свой страх и риск без должной подготовки трактовать историю раскола или реформации исключительно в социально-политическом ключе, да еще и с классовых позиций. При таком подходе волей-неволей получалось, что люди шли на костер исключительно по соображениям материальным, исходя из потребностей желудка.

С появлением нового преподавателя такое традиционное для советской школы объяснение высшего снизу стало невозможным. Словом, хочешь не хочешь, а под благовидным предлогом пришлось идти на выучку к специалисту. Впрочем, и для него из данной ситуации высекалась определенная польза. Поскольку вопросы организации класса автоматически снимались присутствием посторонних на уроке, то это позволяло неординарному педагогу полностью сконцентрироваться на содержании преподаваемых курсов. Между тем очень скоро проблемы дисциплины на его уроках исчезли. Подростки не из самых благополучных семей, поначалу вынужденные обстоятельствами внимательно слушать педагога, не могли не откликнуться на завораживающую манеру преподавания, обезоруживающую искренность и доброту учителя. Они постепенно втянулись и ждали его уроков как манны небесной. Свои управленческие выводы сделал и я. Безусловно, люди рафинированной культуры и высокой духовности должны оплодотворять школу, но их внедрение в учебный процесс требует определенной инструментовки, без чего благие намерения организаторов образования могут обернуться взаимным разочарованием как учащихся, так и тех тонких людей, что приходят в школу с искренним желанием нести детям истину и свет.

К сожалению, все хорошее быстро кончается. Наступали новые времена. Был, наконец, принят Закон РФ «О свободе совести», стали открываться новые приходы; и наш таинственный монах получил назначение, возглавив приход Церкви во имя Нерукотворного Образа Спасителя на Бородинском поле. Новое назначение своего ученика со свойственным ему добрым юмором прокомментировал А. Мень: «Был я у Андрюши в храме.

У меня такое впечатление, что Наполеон ушел оттуда только вчера. Вы, Евгений Александрович, как человек с большим хозяйственным опытом, помогите ему организовать ремонтные работы». На том и расстались, а вскоре отец Александр принял мученическую смерть...

Спустя годы я благодарен судьбе, что подарила возможность и нам, педагогам, и детям общаться с людьми, сочетавшими в себе живую веру и колоссальный интеллект, неустрашимость в отстаивании принципов и чувство юмора. Их живой след до сих пор просматривается в наших делах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.