Занавеска на скрижалях

Я оканчивал Педагогический институт имени В. И. Ленина. Учился в главном корпусе, что на улице Пирогова в Москве. Старинное здание, в котором главная аудитория именовалась тогда Ленинской, поскольку именно в ней выступал по случаю вождь мирового пролетариата. Соответственно, сакральное место института было украшено его изречениями, выбитыми на мраморных досках, своего рода скрижали коммунизма.

Недавно по делам службы я оказался в своей альма-матер. Естественно, потянуло в любимую со студенческих лет аудиторию, где сама атмосфера хранит память о выдающихся лекторах: Лосеве, Утченко, Кобрине и других ученых, составлявших гордость отечественной гуманитарной науки. Аудитория все та же, но появилась новая деталь, дань новому времени: ленинские цитаты, стыдливо прикрытые матерчатыми занавесками.

Неожиданно для самого себя, вновь превратившись в бесшабашного студента, раздвинул одну из шторок:

«Следует поднять учителя на недосягаемую высоту»

(В. И. Ленин).

Послание вождя из прошлого в будущее, которому так и не суждено было реализоваться за все годы советской власти, а в последующую после краха утопии эпоху оно уже звучало как издевка. Вот его и прикрыли от греха подальше занавеской. Так дешевле, нежели вкладывать средства в ремонт аудитории. Другая версия: кто-то дальновидный не спешит уничтожать священные письмена. Подумалось, а вдруг настало время расчехлить старые лозунги, тем более сегодня, когда только ленивый не призывает в свою поддержку тени прошлого. Какая разница, кому принадлежала верная и полезная мысль? Взять на вооружение – и на полной скорости вперед! С головой, повернутой назад? Но такой своеобразный способ передвижения чреват ДТП.

Осторожно, с сожалением задернул шторку. Даже в этой, на первый взгляд бесспорной и греющей душу педагога, мысли вождь ошибся. В чем? Столкновение с цитатой из прошлого всколыхнуло целый дремлющий на глубине сознания пласт советского воспитания и неожиданно выбросило на его поверхность ответ в чеканной формуле другого священного текста: «Никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». От себя добавим к этому перечню избавителей государство. Ему-то и адресовал свой призыв Ильич. Слов нет, оно обязано осуществлять свое попечение на ниве образования, хотя бы из чувства элементарного самосохранения. Но как только его длань начинает распространяться на все, без изъятия, сферы образования и воспитания – пиши пропало.

Это прекрасно понимал замечательный русский педагог прошлого века С. И. Гессен: «Формальная и фактическая монополия государства способствует только деградации образования, делая из него орудие воспитания молодежи в духе господствующей общественной группы, она делает из образования орудие так называемых общественных интересов или даже среды, с помощью которого преходящие правительства хотят упрочить и расширить свою власть». Естественно, что с таким ясным осознанием величайшей опасности государственной монополии в образовании Сергей Иосифович закончил свой жизненный путь в эмиграции.

Нет, не стоит дожидаться, пока кто-то большой и сильный затащит нас на небывалую высоту. Думать так – означает взращивать и лелеять в себе рудименты рабской психологии. Восхождение требует прежде всего личного мужества, которое невозможно без чувства достоинства и привычки опираться в жизни на собственные силы. Укреплять эти единственно надежные и верные основания профессионального и человеческого роста – важнейшая задача ближайших десятилетий. Такой вот рой мыслей пронесся в голове по поводу зашторенной цитаты и в связи с готовящимся тридцатилетним юбилеем школы.

Тридцать лет назад мы пришли в школу-новостройку молодыми людьми. Пройден большой путь, педагоги, совершившие его, имеют неоспоримые заслуги, которые должны быть отмечены на юбилее. Между тем по государственным канонам юбилеем, который дает право на награды работникам, официально считается лишь пятидесятилетие учреждения. Из чего следует, что в год тридцатилетия школы реально я, как руководитель, могу рассчитывать на один значок «Почетный работник образования» и три грамоты родного министерства (из расчета одна грамота на сто человек). Такие вот щедроты государства. Не надо быть великим провидцем, чтобы предвидеть: мало кто из основателей школы доживет до ее славного пятидесятилетия. А их надо возвеличивать при жизни, нарушая печальную российскую традицию, подмеченную еще А. С. Пушкиным: «Они любить умеют только мертвых». Жалею государство, у которого вечно чего-то не хватает: бумаги на грамоты, металла на почетные значки.

Заказываю у своих выпускников-ювелиров знаки из золота высшей пробы для тех, кто проработал в нашей школе все тридцать лет, серебряные – для тех сотрудников, чей стаж в нашем учреждении составляет двадцать пять лет. Ювелиры постарались, не взяв с меня за работу ни копейки. Тонкие учительские руки, оберегающие нежный росток – душу ребенка. Такой знак отличия можно получить лишь в нашей школе.

Юбилей проходит на арене Большого цирка на проспекте Вернадского. А где еще можно собрать три с половиной тысячи выпускников? Разумеется, дело не только в количестве посадочных мест. Цирк – мое первое место работы и особое праздничное состояние души, его очень точно выразил Б. Окуджава в стихах, посвященных Ю. Никулину.

Цирк – не парк, куда вы ходите

грустить и отдыхать.

В цирке надо не высиживать,

а падать и взлетать,

и под куполом, под куполом,

под куполом скользя,

ни о чем таком сомнительном

раздумывать нельзя.

Все костюмы наши праздничные –

смех и суета. Все улыбки наши пряничные

не стоят ни черта перед красными султанами

на конских головах, перед лицами,

таящими надежду, а не страх. О Надежда,

ты крылатое такое существо!

Как прекрасно

твое древнее святое вещество: даже если вдруг потеряна

(как будто не была), как прекрасно ты распахиваешь

два своих крыла над манежем

и над ярмаркою праздничных одежд, над тревогой завсегдатаев,

над ужасом невежд, похороненная заживо,

являешься опять тем, кто жаждет не высиживать,

а падать и взлетать.

Но какой же цирк без парада-алле? Под звуки марша по подсвеченной всеми огнями лестнице откуда-то из поднебесья на арену цирка спускаются все педагоги, они постепенно заполняют арену. Три с половиной тысячи выпускников стоя рукоплещут своим учителям. Так начинается наш праздник, который мы делаем себе сами. Между прочим, это одна из главных объединяющих идей школы, которую мы исповедуем все годы: чем сложнее окружающая жизнь, тем больше должно быть праздников. Нервы нам будут мотать все кому не лень, но праздник себе можем сотворить только мы. Тридцать лет это «и жизнь, и слезы, и любовь».

После торжественного награждения отцов и матерей – основателей школы – наступает грустная минута. Звучит песня: «Опустела без тебя земля». На огромном экране поочередно появляются лица педагогов, не доживших до светлого дня юбилея. Зал встает, в руках у выпускников зажигалки. Три с половиной тысячи огоньков в притихшем цирке в память ушедших учителей.

Тем временем шоу набирает обороты. Да-да, не надо стесняться этого слова. Не юбилейное мероприятие с длинными пресными речами и славословиями в адрес виновников торжества, а яркое, запоминающееся духоподъемное зрелище, сделанное нами с учетом всех законов восприятия современного человека, избалованного нынешними техническими средствами. Но у нашего шоу есть, по крайней мере, два неоспоримых преимущества, заведомо обрекающих его на успех: теплый дружественный зал, воспринимающий все происходящее с огромной отдачей энергии, и непосредственное участие в нем виновников торжества. Проще всего, готовя юбилей, последовать традиционной схеме: торжественная часть плюс концерт. Вежливые аплодисменты и скучающие лица будут вам наградой. На этом пути не достигнуть эмоционального накала, не высечь искру, из которой возгорится пламя, обжигающее душу. Но ведь в этом и состоит сверхзадача праздника.

«А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосердней и праведней она» (Б. Окуджава).

И совсем другое дело, когда в роли действующих лиц и исполнителей не наемные артисты, а сами педагоги и выпускники. Учитель лишь до тех пор остается учителем, пока он не утерял способности удивлять своих воспитанников, даже если им сегодня уже за сорок. Не будем забывать, что рядом с ними в цирке сидят их дети, наши нынешние ученики.

Легко сказать «удивить», да еще на такой специфической площадке, как арена цирка. Это не драматический театр, тут не схалтуришь. Трюк либо получается, либо нет, он, как и работа с детьми, не терпит фальши. Семь потов сошло с нас, пока, наконец, удалось достигнуть приличного уровня исполнения. Мне самому пришлось в сжатые сроки похудеть на семнадцать килограммов. А как же иначе? На арене пришлось скакать на лошади наравне с юными наездниками и прямо с этой живой «трибуны» обращаться с поздравительной речью к выпускникам всех лет. Что делать? Положение обязывает, директор школы всегда должен быть на коне, невзирая на возраст.

С годами все наши номера и дивертисменты обрастут легендами, войдут в мифологию школы, которая будет передаваться из поколения в поколение. Именно на такой мифологии держится корпоративный дух, предопределяющий долговечность существования наиболее успешных компаний и фирм. Вслед за руководителем тряхнуть стариной пришлось и педагогам. Шквалом аплодисментов принял зал их появление в ледовой сюите. Прекрасное скольжение демонстрировали новоявленные фигуристы в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет. Буквально накануне премьеры во время репетиции одна учительница сломала руку. С полными слез глазами она произнесла удивительную фразу, которая говорит о многом: «Я вас так подвела».

Как относиться ко всему происходящему? Как к странностям деспота-директора, принуждающего педагогический коллектив с риском для жизни выполнять несвойственные ему функции? Кто-то, наверное, со скептической улыбкой так и оценит шутовские наклонности чудаковатого руководителя. Бог им судья. Свою внятную позицию я выразил в финале представления из-под купола цирка.

Снова туда, где море детей.

Школа, как цирк, с судьбою своей.

Фальши не терпят ни дети, ни трюк,

Легких путей не бывает здесь вдруг.

Полжизни учить – смел и дерзок наш трюк.

Класс замирает, все смолкает вокруг.

Зная об этом, дамы в ложах вздохнут,

Скажут с улыбкой: храбрый шут, добрый шут.

Педагог, как циркач, так что же?

Не стремится он стать вельможей,

И соблазны от нас далеки, далеки,

Но удачи не так редки.

За тридцать лет еще мелодия не спета,

Мой конь, как птица, по кругу мчится.

Дождем душистым на манеж летят букеты,

Нет, не закончен еще наш век,

Но ускоряет все же время бег.

Цветы роняют лепестки на песок,

Никто не знает свой отмеренный срок.

Сквозь годы было нам пройти суждено,

Мы снова вместе, значит – все за одно.

О, радость греться у такого огня,

Биенье сердца не удержишь, любя.

И это счастье, я скажу, не тая,

Всегда быть в школе – судьба моя!

Должен заметить, что петь с трапеции крайне неудобно, но чего не сделаешь, чтобы подняться на недосягаемую высоту. Мы с коллегами сделали это без посторонней помощи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.