3 + 3

3 + 3

Огромный Meilenstand (веха. – Прим. ред.), М.-ми словами, в Алековом языковом развитии: на вопрос отвечает не «No», a «I don’t».

Давно уже «Алек», но всё ещё «сама» (а Аня «делал» и т. п.).

Анино «уа» вместо «л» (?!).

Алек строит железную дорогу с туннелем, говорит сам с собой: «Train! Eisenbahn-туннель! Train kommt durch. Я нашёл [груз для грузового вагона]! Закыта [закрыл крышку коробки, изображающей туннель]. Теперь акыта!»

Карнавал; кто одет пиратом, кто привидением, 2 кошки, чудесный негритёнок: лицо замазано краской, огромный чёрный кудрявый парик (М. сказал: появление такого персонажа на карнавале в Америке вызвало бы скандал)… Наши – попугай (Аня) и божья коровка (Алек). Вечером прошу Аню рассказать, как дети были одеты, – не помнит! Смогла вспомнить только, что Хельга была с рожками. И Алеков костюм не забыла.

Костюм Алека Аня несколько дней после праздника вспоминает: как только увидит на картинке божью коровку, говорит: «Алек!»

Алек говорит мне «Открыть!», а М. «Open!». (В детском саду тоже начал было просить М. «открыть», но переключился на английский.)

Алек: «Annie’s crying» – опять-таки большой шаг вперёд.

Мешанина у Алека: «Dein сока пить».

«Усвоение» немецкой грамматики: «Ich bin auch nicht» (…) [Я тоже нет, по-русски, звучит вполне приемлемо для разговорной речи…]

Обсуждение вопроса, кто испачкал столик. Оба отказываются признаться. Я заявляю, что тоже не пачкала, папа тем более: его здесь не было. Аня умозаключает, с уверенностью, как будто ничего другого не остаётся предположить: «Дядя испачкал».

Алек болеет, сидит дома со мной (Аня в садике). Он один легче, чем в компании с Аней. Необычно спокойный, послушный. И – разговорчивый. Сам начинает разговор, пытается новые слова применять, спрашивает: «Правильно?»

Второй день снова в садике – замолчал.

Попыталась проверить, что Аня понимает из прочитанного. Просила её рассказывать мне сказки (я болею). На удивление мало усваивает. Из «Мойдодыра», много раз читанного, ничего не помнит?! даже новые слова (умывальник, мочалка). Из «Доктора Айболита», с картинками-подсказками, «рассказать» смогла только пару сцен (звери в Африке ждут и зовут доктора; у бегемотиков животики болят; ну и, конечно, эпизод, где доктор раздаёт зверятам шоколадки). Как же они слушают, ради ритма, видимо?.. (Ясно, что не только ради картинок: М. им пытался читать «Тома Сойера» без картинок – слушали.)

Я попробовала сказки с фабулой, «Сестрицу Алёнушку и братца Иванушку», – ещё одно разочарование. Кое-как кое-что Аня вспоминает – глядя на картинки и по моим наводящим вопросам; но вот ключевые волшебные события, превращения (Иванушка превратился в козлика и наоборот, ведьма обратилась Алёнушкой) как будто не поняла, пропустила между ушей. («Аня, где Иванушка? Куда он делся?» – «Спрятался».) Правда, отдельные фразы отложились в памяти целиком: «Не пей, козленочком будешь». Это я уже замечала: запоминает отдельные фразы (понятные) из сказок («Козлятушки, отворитеся»), из песенок («Но вот пришла лягушка», «Один серый, другой белый спрятались в канавке»).

Аня говорит с первого раза довольно сложные слова. Сороконожка, например.

Звоню. Аня: «Ты Алеку звонишь?» Странное предположение: Алек едва говорит, тем более по телефону…

М., стоя рядом со шкафом, указывает Ане на штаники, положенные на шкаф: «These?» – Аня соглашается, но называет иначе: «Those». М.: ещё один очевидный случай скачка в развитии языка.

М. уже пару раз заявлял, что язык наших детей подтверждает теорию Хомского (американский лингвист. – Прим. ред.). Вот и сегодня опять заговорил о том же. Аня, собранная и стоящая перед выходом, на М.-ов вопрос: «Ready?» – ответила: «Ready to go». М. уверен в том, что оборот в разговорах с детьми ни разу не использовал; Аня, тем не менее, усвоила выражение в грамматически правильной форме.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.