3 + 10

Продолжение разговора «о женщинах». В туннеле тесно, идём не вчетвером, а по двое: Алек с папой, Аня со мной. Аня, усмотрев логику в таком делении на пары, кричит брату: «Алек, ты boy! И папа… (после секундной заминки) …машина». – «Аня, кто тебя научил так говорить?» – «Дедушка!» Тут я поняла, что она имела в виду: «Папа – мужчина!»

Прощальный вечер Хельги. А. идёт в немецко-английский садик. Воспитательницы: «Вы окончательно решили забрать её?» Мать А.: «Да, она уже неделю ходит для пробы в новый садик». Воспитательницы – почти хором: «Да, мы можем это понять…» (В подтексте: да, она слишком хороша для нашего садика… А. лучше всех раскрашивает контурные картинки; видимо, считается особенно продвинутым ребёнком.) Мама А., подавшись вперёд, с жестикуляцией опровержения: «Исключительно ради языка!» Разговорились потом; мама А. долго жила в Америке; в «интернациональном» детсаду, куда А. будет ходить, одна немецкая воспитательница и одна австралийская: «Тоже как бы английский!»

«Stinky Popo!» – ну вот, начинаются ругательства. «Покажи пису» – и детская эротика… И дразнилки: «Плака!» (Алек плакса).

Алек поднял бутылочку, всю в песке, тянет ко рту. Я кричу: «Это бяка!» Алек недоумевает: «Это луце!» И ещё несколько раз повторил. Отчаявшись понять, спросила у Ани, что говорит братик. Она сначала повторила пару раз «луце», потом пояснила: «Это сладкое. Так Хельга говорит». Тут у меня всё и соединилось: Lutscher (от lutschen, сосать), М. позднее пояснил, что Хельга вполне могла так говорить: слово старомодное (потому я его и не знаю).

Сегодня после моей обращённой к М. речи на немецком Аня не перестроилась и заговорила со мной – тоже по-немецки: «Dort steht Lilys Tasse».

«Три толстяка» посмотрели на одном дыхании. Правда, в начале музыка показалась угрожающей – Аня спрятала голову. И в середине, в разгар драматических событий, Алек сказал, что не хочет смотреть. Когда появилась кукла, Аня заявила: «Это я». Утром на следующий день просит платье «как у куклы», уточняет: «у живой куклы».

До сих пор трудности с родом и падежами (кроме случаев, которые выучили); и это «сказаю». Предлоги путаются. Аня начала «тормозить» / «буксовать» (будто пластинку «заело»): «не… не… не…».

Аня подпевает песенкам на диске, Алек иногда тоже.

Алеку трудно сравнивать картинки, отвлекается. Никак не запомнит времена года.

Играли в «скажи наоборот»; Алеку трудно быстро сообразить, путает пары: «Алек грязный!» – «Нет! Я сухой». Правда, и Аня тоже путает («злой» – «нет, хороший»). Множество вариантов сравнения величины (широкий – узкий, высокий – низкий, длинный – короткий…) у нас сведено к одному: «большой – маленький». [Позднее в «русской группе» выяснилось: это даже у старших – пятилетних! – детей может быть так!]

Анины неправильности: «Возьмёла», «сидю», «можу», «помаху» (оказалось – помашу).

Алек хорошо говорит то немногое, что выучил.

Если уж чему научается, так делает это абсолютно правильно. Надевает сандалии всегда «на ту» ногу. И правильно их застёгивает; главное, не ленится не только штырёк в дырочку воткнуть, но и – дальше – ремешок в застёжку.

Аня в первый раз правильно пользуется формами «говорю», «говоришь» (вместо «сказаю» и т. п. – Алек всё ещё не отучился).

Алеку трудно выговорить «сопли»: «слопи».

На этой неделе зашёл разговор о «красоте», и выяснилось, что у Ани твёрдые представления о том, кто красивый, кто нет. Твёрдые – и странные. «Красивые» из мальчиков – только двое: Феликс и… Александр (толстоватый, с сонными глазами).

– А Эмиль?

– Нет.

– Почему?

– Волосы короткие.

– А наш Алек?

– Нет.

– А он почему некрасивый?

– У него T-shirt некрасивый.

Из девочек красивые – Нина, Лилли.

– Рукен?

– Нет. Волосы короткие…

Кстати, выяснилось, что, по Аниному мнению, Рукен мальчик: из-за коротких волос…

Удалось позаниматься наедине с Алеком – впервые пел вместе со мной (заказал песенку сам)! А потом услышала, как он еле слышно поёт-бормочет строчки уже без меня… В состоянии очень хорошо выговаривать все звуки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.