4 + 9

Язык Алека точен и конкретен. «Где мои сладкие вещи?»

В эти дни: разговор с Аней. Аня смотрит на пушинку: «Снег!» Я поправляю (несколько удивляясь): «Это пух». Аня настаивает: «Но я хочу сказать: снег!» То есть хочет использовать образный язык! Я предложила говорить «пух как снег!» – может быть, зря: излишняя для настоящей поэзии точность?

Обнаружился новый метод воздействия: чтобы оделись быстро, можно предложить, пусть устроят «чудо». Я удаляюсь, а когда прихожу, дети одеты! тут надо упасть от удивления.

Соглашаться с «образным видением» трудно: иногда оказываешься в безвыходной ситуации. Например: настаивают, что набезобразничали «монстры» (или «привидения»). С монстрами ничего не поделаешь, с них взятки гладки. Но я, кажется, научилась извлекать «выгоды» из педагогически безвыходного положения: на днях предложила Алеку почистить зубы его монстру – Алек с готовностью согласился. Удивительным образом это вызвало протесты Ани. Она с возмущением кричала, что тут нет монстра, тут только Алек! ещё о себе заявила, что она не монстр, а Аня и монстра у неё нет (!). Что ж, с точки зрения педагогической так ещё лучше…

С утра пришёл папа А. просить, чтоб взяли её для присмотра: взрослых пригласили на свадьбу, а бэбиситтер подвела. А. привели – и вот приятный сюрприз: она говорит с нашими по-английски! Чтобы это оценить, надо помнить вот что: 1) все дети наших англоговорящих и русскоязычных знакомых, общаясь между собой, переходят на немецкий. Многие и с родителями по-немецки говорят (хотя родной язык тех понимают); 2) хотя наши (пока ещё?) так далеко не зашли (при том, что Аня время от времени пробует облегчить себе жизнь, заговаривая со мной на немецком), их общим языком давно уже стал язык детсада. 3) При этом А. – уникум вдвойне: оба её родители – немцы. Просто мама решила учить ребёнка английскому с малолетства: сама она 10 (школьных) лет прожила в Америке.

Удивительный факт: иноязычные родители в Германии, встречаясь, сетуют – детей, которые говорили бы между собой на ином, кроме немецкого, языке, днём с огнём не найти. и вот, когда такой ребёнок находится, он оказывается… немцем!

Кажется, я готова отказаться от убеждения, что родителям НАДО говорить с чадами только на своём родном наречии. А., благодаря маме, вполне прилично овладела бытовым английским, в следующем году пойдёт в билингвальный сад, затем в билингвальную школу – у девочки реальные шансы говорить на английском, как на родном. Остаётся аргумент, связывающий выбор языка и степень близости с родителями; но логика в этом случае не срабатывает: если даже К. когда-нибудь в будущем станет трудно общаться с дочерью на неродном языке, что помешает ей в трудных случаях прибегать к родному?

Английский А. на первый взгляд кажется едва ли не лучшим, чем Анин: более беглый, чуть более длинные предложения. М. говорит, речь А. не без ошибочек. Она, видимо, усвоила от мамы типичные просчёты немцев, даже тех, что говорят по-английски отлично.

Во всяком случае, А. делает не больше ошибок, чем Аня. (Надо будет проверить впечатление: я сделала запись.)

Остаётся, конечно, «утешающее» соображение, что наши трёхъязычны, к тому же близнецы (по книжкам, неизбежно отставание). Но не «уравновешивает» ли наши трудности тот факт, что К., мама А., – не носитель языка, который привила дочери?..

Мне кажется, что немецкая речь А. развита… хуже английской: довольно невнятная – как недавно Алекова русская.

М.-во объяснение «феномена А.»: родители настроили её говорить в эти два дня по-английски – потому не действует динамика языкового поведения в детсадовской группе, где все, хотят того или нет, общаются на немецком. А. сознательно выбирает язык у нас в гостях, целеустремлённо следует выбору.

Так или иначе, пока А. у нас, наши (!) оказываются инициаторами перехода на немецкий.

А. и со мной говорит по-английски – при том что слышала, что я обращаюсь к Алеку и Ане по-русски, да я и объяснила, что мой язык – русский. Если заговариваю с А. по-немецки, отвечает на английском – и только если упорно продолжаю использовать немецкий, он побеждает. Некоторые авторы книжек уверены, что предложенный детям язык определяет общение, – но, кажется, начало разговора всё же не так важно.

На следующее утро. Забирая А., её родители несколько развеяли мои радужного оттенка иллюзии. Оказывается, приезжал из Америки на две недели брат К. После 25 лет в США он говорит только по-английски, немецкий же его не без акцента и даже не без калек! То есть всё это время А. тренировалась в английском – и по инерции всё ещё продолжает двигаться в русле чужого языка. Вообще же А., как рассказывает её мама, дома чаще всего переключается с языка на язык.

Но К. и другое сказала: А. гордится тем, что в состоянии говорить на двух языках. Досадно: я ведь знала, насколько это мощный мотив и стимул. отчего ж мы никогда на эту тему с детьми не говорили?

Попробовала объяснить малышам, почему стоит гордиться многоязычием и упражняться в нём постоянно. Вроде поняли, согласились. Посмотрим, что из этого выйдет.

Алек впервые исполнил функцию папиного секретаря: в первый раз грамотно принял телефонный звонок. Дэлси позже рассказала об этом М. с преувеличениями. Будто бы ребёнок был крайне вежлив: «I’m sorry, but…» На деле Алек был деловит и лапидарен. По его рассказу, он говорил с «папас фрэндс» так: «Papa is not here. He is gone to the work» (правильно to work – т. е. сказал с одной ошибочкой!).

Сидит на «втором этаже» кровати, кажется, хотел выбрать новые трусики в шкафу (забираются наверх, чтобы добраться до полки в шкафу). Спрашиваю, почему переодевается. Отвечает:

– Мне не нравятся эти трусики.

– Какие же тебе нужны?

– Я хочу домашние!

– Домашние трусики?!

Не поверила и была права: наклонившись, нашла брошенные на пол влажные. Воображения на то, чтобы спрятать, не хватило… Но спонтанная выдумка о «домашних трусиках» – остроумная.

В России.

Алек «прошёл» на руках (вися) по горизонтальной лестнице на площадке возле школы. Научился, стоя ногами на противоположных стенах в коридоре, взбираться где-то на метр-полтора. Залезал таким образом выключать свет в ванной.

Ксюша играет с детьми. Почти научила Аню скороговорке «Ехал грека…» При этом действовала дидактически мудро: называя слово, нужно было бросать-перекатывать мяч. Девочки начали с повтора отдельных слов, потом перешли к блокам по 2 слова.

«Отдыхали», поднимаясь в коридоре между стенами, в горизонтальном положении (ноги упираются в одну стенку, руки в другую). Аттракцион навёл Ксюшу на мысль показать взрослым «концерт».

Аня выразила пожелание: купить особые туфли. Должны быть «палочки» на туфлях (каблуки).

Ксюша играет с ними в молчанки (кто дольше промолчит) – это нам совсем не на руку! Тут же подумалось со стыдом: нельзя же только целесообразные игры отбирать…

На кладбище Аня, усвоив объяснения М., спокойно говорит о том, что в могилках похоронены люди. Что под землёй лежат косточки (это уже из сказок? «Крошечка Хаврошечка», например). Однако дома подходит встревоженная, с вопросом: «Когда я буду большая, дедушки нет? И бабушки?» Чувствуется, что смерть не кого-то, а дедушки и бабушки ей не нравится. Объяснила, что можно сделать так, чтобы прожили подольше: не расстраивать, помогать.

Алек, как всегда упрямый / с чувством собственного достоинства, не желает переодеваться в пижаму в том темпе, какой задают папа и дед. «I’m talking now with mom!» Разрешила одеваться, как хочется: и сесть, чтобы надеть пижаму, и сделать паузу, чтобы попить.

Аня напоминает нам с М., что в России не надо говорить по-немецки. Но сами они так и не перешли на русский, когда говорят друг с другом.

М. жалуется, что многие английские глаголы (какие уже знали!) заменяют по немецкому образцу на do: «Do the door open!» (ср.: Mach die T?r auf!) Put (on), take (off), turn, get, open, close – всё соединяют с do…

Наблюдение М.: квази-архаизация (искусственная архаизация) английского благодаря многоязычию (точнее, благодаря русскому языку). «Мне хочется» ? «me wants» – вообще-то это древняя форма, из тех времён, когда процесс думания представляли как пассивный, как случайное событие. (Теперь разве «me thinks» ещё возможно.) Похожие формы есть в исландском.

Аня говорит теперь гладко. Освоила полностью формы женского и мужского рода и корректирует Алека.

Зато у обоих размножилась новая ошибка: «Я никогда видела…» и т. п. – калька с немецкого отрицания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.