Девочка и мальчик

Девочка и мальчик

Известный факт: девочки начинают говорить (повторять слова) на восьмом – девятом месяце, мальчики – на десятом – двенадцатом (Валерий Павлович Белянин).

И всё же: наверняка принадлежность к племени девочек или мальчиков не самый существенный фактор из тех, что определяют успех многоязычного воспитания.

И ведь на любое правило всегда найдётся исключение…

К тому же, может статься, родители, не ожидая от мальчиков бурного прогресса в речи, сами «помогают» исполнению своих ожиданий. Например, больше занимаются с девочками, думая, что именно они уже готовы к дальнейшим шагам в языке. Неудивительно, что девочки и в самом деле оказываются впереди!

* * *

Кажется, очевиднее всего «гендерные» корни отличий в речи проявились в занятиях наших детей и, как следствие, в отборе слов.

Мы не настраивали на определённые, «подобающие» полу, игры – дети сами выбирали, чем заниматься: куклами, машинками или чем-то ещё. Аня нередко присоединялась к Алеку, играющему, скажем, с поездами, а Алек то и дело нянчил кукол: помогал сестре кормить и одевать их. Но в целом выбор совершался в соответствии со «стереотипом»: Аня чаще предпочитала игры с персонажами («социальные»), Алек больше интересовался «техникой».

(из письма) О технике замечу: растёт племя младое… Александр уже сейчас наломал из техники дров едва ли не больше, чем вы вместе взятые (понятно, пока в доступных ему масштабах). Из последних подвигов – переносная телефонная трубка, 2 видеомагнитофона и телевизор… (2+1)

В их 2+10 я попыталась предложить детям поиграть в «лица» (игра типа фланелеграфа: на шершавую поверхность прицепляются – с помощью липучек – губы, глаза и т. д. Можно передать эмоции: вот лицо сердитого человека, вот – расстроенного, вот – счастливого…). Аня тотчас включилась в игру, Алек не проявил интереса. Было ясно, что дело не в недостатке усидчивости: сын уже тогда был готов бесконечно долго разбирать-собирать какую-нибудь машинку… Это – к теме «социальных игр», более любимых девочками. В одном британском эксперименте над кроватками младенцев подвешивали мобиле и изображения лиц; выяснилось, что мальчики предпочитают мобиле, девочки – лица. Различие склонностей, как утверждают психологи, сохраняется и в зрелом возрасте: женщины больше ориентированы на общение и более чувствительны к эмоциональной атмосфере контакта. Они, например, дольше выдерживают взгляд в глаза и дольше улыбаются…

Понятным образом различие в предпочтениях наложило печать на словарный запас. Это чётко просматривается всё в той же таблице, изготовленной, когда детям исполнилось 2,5 года.

Анин запас слов, обозначающих ощущения и оценки, окружающих и отношения и т. п., оказывается намного бо?льшим, чем у Алека (Аня знает те слова, что произносит Алек, и ещё те, что приведены в «её» столбце таблицы).

У Алека же сравнительно велика доля слов, означающих машины и действия с ними.

Некоторые особенно интересны.

Это, например, сразу же потрясшая воображение масина (машина), названная впервые по-русски и сразу же именно в таком виде отложившаяся в памяти (хотя слово трёхсложное!). Русское масина, позднее в правильном виде – машина, прочно утвердилась в Алековой речи, не уступив места более простым немецкому auto и английскому car. Кажется, это единственное слово, продержавшееся без иноязычных «соответствий» до Алековых 6 лет…

Train (позднее Алек называл его Eisenbahn и домики) и малёт (то есть самолёт) надолго стали наиболее частыми словами Алековой речи.

Как и глагол нашего маленького «любителя открытий» акика ‘открыть’.

Или как немецко-интернациональное словечко капут, одно из сразу выученных и излюбленных («слово месяца», «слово-откровение»). (Алек, с присущей ему консервативностью, довольно долго использовал слово капут в искажённом виде: папут, – уподоблял звуки? а может, повлияло слово папа?) Это универсальное слово означало многое: не только факт поломки игрушки или устройства, но и вообще наличие некоего непорядка. То есть употреблялось в смысле ‘здесь что-то не так’…

Итак: то обстоятельство, что наши близнецы – мальчик и девочка, проявилось и в их поведении, и в их речи.

И определило разницу в уровне речевого развития.

Уже когда нашим детям исполнилось 1,5 года, определилась разница в их языковом состоянии. В возрасте 2,5 года дистанция стала довольно заметной. А дальше? Начиная с этого времени разрыв между речевым уровнем наших малышей увеличивался.

Оба слышат лучше ударные слоги и усекают слова, но в различном объёме. Повторяли за мной «около стадиона», получилось «диона» (Аня) и «о?на» (Алек). [Анины слова оказывались более длинными!]

Аня начинает говорить длинными предложениями. Алек говорит короткие: «малёт летит».

Аня считает уже и по-русски до 8. Алек – до 2. (2+10)

Для Алека, видимо, оказалась перегрузкой встреча с третьим языком в детском саду, или, точнее, со множеством новых людей, говорящих на новом языке. Что девочки легче входят в новый «коллектив» – стереотип; но в нашей жизни он полностью подтвердился…

* * *

Нашим детям нелегко давались грамматические формы, связанные с родом. Да и в определении пола они довольно долго путались.

Алек даже в возрасте 2,5 лет словом «мама» обозначал и папу тоже. (Случалось и наоборот: называл папу мамой; мы для него были как бы единым существом, для которого подходили оба слова…)

Да и у Ани уже в 3+1 встречалось такое:

Усвоила, что она девочка, а Алек мальчик, говорит об этом убеждённо (на вопрос, кто мама и папа, получила ответ, упрощённый, что девочка и мальчик). Но когда я спросила, кто Феликс, Амели, Леннарт, ответила без исключений неверно! По-немецки правильно сказала только в одном случае. М. говорит, по картинке называет пол правильно.

Ничего исключительного, как я позднее выяснила, в самом факте путаницы не было. С. Н. Цейтлин в книге «Язык и ребёнок» пишет: «Известно, что дети до двух – двух с половиной лет не могут ещё постичь различий между естественными полами. Так, Женя Гвоздев до двух с половиной лет говорил об отце в женском роде, а о себе – даже до 3 лет»[6]. (Правда, далее в книге отмечается, что с девочками подобного почти не случается. То есть они реже ошибаются, «определяя» половую принадлежность.)

Необычны в нашем случае разве что два момента.

Во-первых, связанные с категорией рода грамматические ошибки, как уже говорилось выше, задержались у наших детей дольше, чем это обычно бывает. У сына – даже дольше, чем в речи многоязычных малышей!

В 2005 году на конференции «Детское двуязычие» в Санкт-Петербурге Елена Дизер прочитала интересный доклад. Прослеживалось развитие речи трёхъязычной девочки (с русским, немецким и английским языками) и двуязычного мальчика (немецко-русское двуязычие). У девочки, как сообщила автор доклада, с 5 лет 9 месяцев нет ошибок в родовом согласовании в русском и английском, в немецком – редкие ошибки (в формах среднего рода). У мальчика ошибок почти нет с 4 лет (те, что встречаются, связаны, главным образом, опять-таки с усвоением среднего рода)[7].

Я почти не отмечала ошибок в роде в речи Ани начиная с возраста 4+9 (в формах мужского и женского рода, во всяком случае). (Точное время освоения родовых форм во всех языках теперь уже, к сожалению, не восстановить: причина в том, что Анина речь особого беспокойства не вызывала, редкие ошибки в роде не фиксировались – теперь трудно сказать, когда они сошли на нет…) У Алека же связанные с категорией рода ошибочные формы уходили… и возвращались. Даже в 6 лет мы отмечаем их в речи сына во всех языках – и не только в среднем роде! Алек может сказать о себе «могла», рассказывая о сестре, сообщить: «Аня уронил», – или назвать сестру «he»…

Второй специфический для нашей семьи момент заключается в том, что обычные истолкования путаницы в полах и родах – не подходят.

Вот объяснение, которое первым приходит в голову: мама больше времени проводит с сыном, в итоге он перенимает особенности её речи. Однако в нашем случае дело не просто в том, что Алек усвоил «женский» речевой образец из маминой речи (ещё и удвоенный «женской» же речью сестры). Аня ведь довольно долго говорила о себе… в мужском роде!

Если я усиленно поправляла Алека и казалось, что он выучил мужской вариант, Аня сразу же начинала тоже использовать мужской…

Как-то очень своеобразно «гендерная» принадлежность наших малышей переплелась с их «близнецовством».

Кажется, корни Алековых затянувшихся проблем с родом в том, что рядом с Алеком растёт сестра-близнец, и «женские» грамматические формы из её речи переходят в речь брата.

К этому добавляется тот факт, что Алек – мальчик. Могут возразить: описанный в статье Е. Дизер Алекс К. (её сын) избавился от ошибок раньше! Однако сравнивать языковую ситуацию в семье Дизер и нашей нужно очень осторожно. Ведь Алекс К. не трёхъязычен, а двуязычен, к тому же растёт в одноязычной семье (родители, с родным языком русским, общаются с сыном преимущественно по-русски же)…

Я не считаю, что нашла окончательный ответ на вопрос о сути наших (особенно Алековых) трудностей с категорией рода. Может быть, поэтому «решения» оказались недостаточно эффективными?..

Я начала придумывать специальные игры, чтобы установились правильные родовые формы. Повторю, когда Алек сосредоточивался на задаче использовать подходящие формы, он… говорил правильно! Но в повседневной речи ошибки упрямо возвращались…

Ошибочные родовые обозначения держались прочно, казались неисправимыми, и я испытала огромное облегчение, когда Аня, наконец, начала использовать правильные формы. И поправлять Алека! (После 5 лет он эти поправки из уст сестры воспринимает большей частью спокойно – хоть Аня порой и бывает нетерпелива, – прислушивается к ним, пытается исправиться…) Аня, как всегда, – источник оптимизма для мамы с папой. Если один близнец сделал-таки решающий шаг в языке, сделает и другой. Хочется верить…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.