Мифология взросления: архетип «вечного подростка»

Мифология взросления: архетип «вечного подростка»

Известно, что инфантилизм – затянувшееся детство. Однако удлинение детства – объективный исторический процесс, который имеет важный гуманистический оттенок. Испокон веков прогрессивные силы общества выступали против так называемой ранней взрослости. Например, в «Капитале» Маркса описывается борьба английских рабочих за продление детства, против эксплуатации детского труда на капиталистических предприятиях. А если обратиться к более ранним социальным формациям, то там сроки детства были, как правило, еще короче. В наше время дети обладают правом на детство. Дать детям детство – что может быть гуманнее и достойнее этой задачи? Решение ее позволяет психологам и педагогам говорить о формировании системы «развитого детства» – и пафос этого понятия легко оценить. Современное детство удлиняется, растягивается. Оно включает и отрочество, и раннюю юность. На эти возрасты начинают распространяться особенности детского поведения. И отношение к подростку и юноше у многих взрослых все более становится прямым продолжением отношения к ребенку. Получается, что формирование системы «развитого детства» – явление неоднозначное. И этот факт не осознается педагогами и родителями. Как следствие сегодня нередко можно встретить рассуждение: прежде было лучше. Лучше потому, что дети быстро взрослели, раньше вступали в самостоятельную (производственную жизнь). И вывод, который, как правило, не формулируется впрямую, но предполагается: а, может быть, вернуться назад, к рабочему подростку 1920-х годов, не зараженному вирусом инфантилизма?

Правильному пониманию места детства в системе общественных отношений вредит распространенное представление, что все это этапы подготовки к «настоящей жизни» (тогда детство – это не жизнь). Не является ли ложной эта поза взрослого всезнания и превосходства? Не рождает ли она такого же ложного умиления (ах, детство, ах, эти трудные подростки), а вместе с тем и пренебрежения к взрослению?

Для анализа проблемы обратимся к архетипическому комплексу «вечного подростка».

Начнем рассмотрение архетипического комплекса вечного подростка (puer aeternus), оставив в стороне восторженные дифирамбы «Внутреннему Ребенку», что столь популярно в современной психотерапии.

Пуэр (puer aeternus) – архетип, имеющий определенную смысловую форму: ресурс бессознательного, пробуждающий волевое побуждение и эмоциональную насыщенность как отдельных индивидов, так и коллективных масс. Он естественным образом пробуждается в подростковом возрасте и дальше имеет свое развитие в истории человека, семьи, народа, исторического общества.

Комплекс Пуэра – достаточно устойчивый паттерн восприятия и поведения, который может проявляться в отдельных областях жизни (лишь частично окрашивая рисунок личности, Эго) или же доминировать по своему преимуществу (подчиняя и увлекая не слишком развитое Эго), что является отдельной темой персоны – Пуэра[41].

Рассмотрим различные степени проявления и разные стороны Пуэра – «Вечного Подростка» в жизни индивидов и сообществ.

Архетип «Божественного Подростка» встречается в мифологии в образе прекрасного юноши. Большое распространение и влияние он получил в древнегреческой культуре, с ее изобилием богов – сыновей, не имевших постоянной семьи, но преданных своему окружению и матери. Это, как правило, молодые мужчины, герои, исполняющие наказы своих отцов или матерей, прекрасные жертвы – аккадо-шумерский Думмузи, скандинавский Бальдр, это (часто безбородые) поэты, охотники и воины. У них нет своей социальной системы, они ее не создают – это не цари и не отцы.

Архетип «Вечного Подростка» имеет некоторую общую территорию с архетипом Трикстера (культурного героя, хитреца, насмешника, плута, жертвы своих проделок). Он находится в причудливом сочетании зависимости и борьбы за независимость по отношению к родительским архетипам Отца и Матери. Можно предположить, что в значимых очевидных или тайных (и теневых) отношениях он будет с архетипом Сенекса (как мудрого Старца).

Среди ролевых архетипов Пуэру подобны степени Пажа и Рыцаря. Паж это пока еще потенциал развития, концентрированный, многообещающий, но неразвитый. Обычно при этом присутствует ориентация на внешние правила, инструкции или социальные отношения, в соотношении с которыми Паж является лишь субъектом их применения и воли. Рыцарь – уже динамический, развитый принцип. Активный, целенаправленный, в соответствии с характером своего принципа. Рыцарь подчинен своему идеалу без всяких сомнений и центрирован на своей цели, не будучи способным заметить что-либо в окружающем пространстве, если это не связано с искомым им «Граалем». В его мире прежде всего существует «Я» и «Они» («хорошие и свои» или «плохие, чужие»), остальное – камни. (Так писатель Т. Пратчетт говорил про хищников, для которых мир делится на то, что можно съесть, с чем можно спариться и камни.)[42]

Если XVIII век открыл Западу ребенка (поразительным аргументом для человека русской культуры может быть портрет обнаженной четырехлетней Елизаветы Петровны, дочери Петра Первого – и это после многовекового византийского канона изображения семьи государя), то XX век определенно подарил миру культ подростка, своего рода универсальную молодежную культуру.

В настоящее время среди социальных психологов распространены декларации об инфантилизации взрослых поколений. В анропологических исследованиях полагается, что каждое новое поколение, воплощающее в себе архетип Божественного Подростка, способно принести в мир нечто новое, идею, принципы, восприятие, цели[43]. Даже ценой потери отдельных индивидов, ценой судьбы целых поколений и ценой жертв, полезных или бесполезных. Поколения, отдавшие себя этому архетипу, дают некий новый импульс (ценный, обманчивый или ложный – другой вопрос) цивилизации.

Именно в этот, подростковый и юношеский, период встречаются яркие попытки воплотить в себе самом социальные идеалы как общей культуры, так и субкультур. В современной культуре – «мифологическим» ролевым примером может быть кто угодно из личного «мифологического» или легендарного пантеона подростка. Но по его или ее образу и подобию юная личность способна выстраивать свое поведение, делать свой выбор, выковывать характер. В обычной жизни вне социальных катаклизмов у подростка немного шансов стать основной пассионарной силой в жизни общества, где социальный порядок регулируется старшими поколениями. Однако в кризисные периоды именно юное поколение способно стать движущей силой перемен и разрушений, в своем беззаветном служении некоему абстрактному идеалу в том числе. Известным примером могут служить многочисленные революционные движения XX века.

Возрождение архетипа. Личностное и социальное развитие способствует укоренению и остепенению человека. Архетип Пуэра как психологическая установка человека воспроизводится им в отношениях с младшими поколениями. Как ресурс архетип дает некий новый «наивный» взгляд на мир, инициативу и энтузиазм, своеобразный юмор, искренность и прямолинейность, честность, но также и трикстерство, озорство, веселье.

Стоит отметить, что естественным возобновлением контакта с «вечным Пуэром» является проживание совместной жизни с детьми и подростками, собственными или уже внуками. Отсюда, в частности, мучительное желание пожилых людей «нянчиться с внуками», даже требование «родить им внуков». К старости эта связь нередко становится желаемой и радостной. Это также возможность освежить и упрочить контакт с архетипом Пуэра, уже в новых и крайне благоприятных для взрослой личности условиях. Таковы веселые и покровительствующие детским проказам деды.

Для принятия архетипа Пуэра нужно ему отчасти уподобиться. В социуме это характерно для символически «молодежных» видов деятельности: в спорте, актерском мастерстве, ремесленном и научном совершенстве, в военном деле или политике, или, иначе говоря, в профессиональных субкультурах, в которых приток молодых поколений всегда очевиден и необходим.

«Одной из самых искаженных попыток найти контакт с утерянным Пуэром можно назвать педофилию, как из роли взрослого, который уподобляется в своих действиях ребенку, предлагающему некую игру (это одна из тактик), так и из роли “пожирателя” детства – это наиболее темное проявление сценария, в котором взрослый лишь использует слабость и наивность ребенка-под-ростка»[44].

Определенной разновидностью возбуждения архетипа Пуэра способны быть импульсивные поступки, игровое поведение, случайные или нелегитимные любовные отношения, начало новых дел и предприятий.

Варианты возобновления контакта с архетипом Пуэра разнообразны, и для того, чтобы была очевидна шкала выборов при встрече того или иного явления Пуэра в социальной действительности, необходимо понимать какую-то часть его природы.

Можно анализировать архетип Пуэра не только как чистый источник, но и как архетипический комплекс, присутствующий в той или иной степени в личности многих людей. Это набор достаточно характерных черт и особенностей, позволяющих получать ресурс от архетипа. Его проявление может быть обоснованным или неуместным, адаптивным или дезадаптивным, социально благоприятным для отношений или нет, ровно также удачным для личностного развития. Это зависит от его места, времени и проявлений, в значительной степени от личного выбора, но и от внешних социальных условий среды.

Ориентация на легкие удовольствия, непосредственные впечатления без их осознавания, вне фокусировки на значимых жизненных целях способны быть как свойством отдельной личности, так и специфической характеристикой молодых городских поколений. Последние живут вне социальных катаклизмов и атмосферы жизни высших социальных слоев в спокойные времена (обычно и там они заканчиваются с молодостью). В этом смысле бытие в заметной степени способно предопределять сознание. Не только реальность, но и культура: современный культ гламура прививает поиск блестящих приключений и удовольствий, стремление к идеальной форме без осмысления и содержания. Большинство потребителей такого культурного продукта способно уйти в «мир фантазий, идеалов и грез», оформляя и закрепляя разрыв между мечтой и реальностью, характерный более для подросткового периода, нежели для деятельной молодости и тем более зрелости. Современный мир, с легкостью предлагающий уход в виртуальные вселенные, безусловно, не только дает своего рода компенсационное утешение посреди подросткового внутреннего конфликта индивида, но и предлагает остаться в этой «иллюзорной утробе» великой Майи, избегая серьезных личных вызовов и испытаний реальности. И цикл культовой эпопеи «Матрица» – предупреждение об этом.

Склонность к многочисленным необязывающим любовным связям также считается признаком незрелого отношения к партнеру, определенной инфантильности. «В этом случае Пуэр ищет в каждой женщине мать – образ совершенной женщины, все отдающей мужчине и лишенной каких-либо недостатков. Он пребывает в постоянном розыске богини-родительницы и всякий раз влюбляясь в женщину, неизбежно открывает, что предмет его страсти – обычный человек. Подобное поведение часто сопровождается жаждой романтической любви, свойственной подросткам»[45]. При преобладании условных черт Пуэра в большей степени человеку будет свойственна (в некоторой сфере жизни или по жизни в целом) некоторая наивная беспечность или идеализм, привлекающий мошенников и любителей поживиться за чужой счет. Искренность, свобода и непосредственность – это то, что подкупает в состоянии и проявлении комплекса Пуэра. Эти качества способны стать социокультурными клише определенных течений и субкультур.

Отсутствие самостоятельных социальных и этических вызовов в подростковом периоде способно как исключить вероятность связи с архетипом Пуэра (и тогда подросток приобретает готовую модель взрослого из своего ближайшего окружения), так и оставить индивида в малоосознанном, психически застрявшем состоянии «социального овоща», неразвитого Пуэра. При этом стоит учесть, что слишком тяжелые и серьезные испытания в период становления Пуэра способны деформировать личность (направить ее к цели выживания любой ценой) вплоть до отсутствия возможности ее развития.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.