1.3.1. Руководство чтением детей: российская и западная модели

Ключевые слова:

Чтение. Понимание термина на Западе и в России. Цели. Технологии. Направленность руководства чтением. Портфель читательской рефлексии. Достоинства и недостатки западных технологий. Российские традиции.

Многие из присутствующих на Международном семинаре «Чтение в системе социально-культурного развития личности», прошедшем в СПбГУКИ в последние дни июня 2006 года, обратили внимание на разницу в подходе к обсуждаемому предмету «Чтение» у зарубежных и российских специалистов. Докладчики из Швейцарии, Италии, Финляндии и США, говоря о чтении, все как один остановились на проблеме понимания текста и вытекающей отсюда технологии текстовой деятельности школьников и студентов. Именно в понимании текста они увидели высшую ступень культуры чтения. Повышение уровня понимания взято ими в качестве показателя результативности применяемого для этой цели анализа текста и соответствующего мониторинга – отслеживания успехов учащихся в приобретении необходимых умений.

Что касается российских выступлений, то ключевыми здесь преимущественно были слова «культура», «духовность», «воспитание». На такой результат были нацелены и использованные методические приемы: упражнения, задания, вопросы. Разный подход к чтению определил и разное представление о его роли в социально-культурном развитии личности. Для западных специалистов чтение – это основа успешности образования, информационной и функциональной грамотности человека в целом. Применительно к школьникам чтение всецело поставлено на службу принципу «учись учиться». Российские же участники семинара, не исключая значения понимания текста, видели в чтении главным образом воспитательную, нравственную, творческую миссию. Разница существенная. Не удивительно, что среди уходящих с конференции библиотекарей и педагогов можно было услышать разговоры об образовавшейся у них «каше» в голове. Ясно было только одно – перед нами разные модели культуры чтения. Традиционно российская вырисовалась из объемного материала читательских автобиографий и теоретических работ отечественных ученых, составивших вышедшую в 2006 году в издательстве «Школьная библиотека» хрестоматию «Школа чтения». О ней пойдет речь ниже.

Чтобы разобраться с другой моделью (назовем ее западной), понадобилось самым тщательным образом перечитать книгу научного руководителя Европейского проекта «Международной Ассоциации чтения», создателя школ, отвечающих европейским характеристикам, профессора H. H. Сметанниковой «Стратегиальный подход к обучению чтения» (М.: «Школьная библиотека», 2006). Помог также сборник статей российских участников этого проекта «Школа, где процветает грамотность» (М.: «Школьная библиотека», 2005). Западная методология заложена также и в книгу Т. Г. Галактионовой «Успешное чтение» (2009). Все три книги освещают ту самую модель, которая и была продемонстрирована в выступлениях зарубежных специалистов на упомянутом семинаре «Чтение в системе социально-культурного развития личности».

Базовое понятие «Чтение» в этой модели трактуется как процесс извлечения из печатного текста информации. «Уметь читать, – пишет Наталья Николаевна, – это значит: 1) определять тему; 2) членить речевое сообщение; 3) определять главную мысль; 4) устанавливать логику смыслового сообщения; 5) определять общее содержание смыслового сообщения». Подобный подход к чтению заложен и в книге «Успешное чтение». В той и другой на переднем плане – работа с текстом, под которым понимается последовательность слов и предложений на страницах книги. В той и другой ключевым словом является «понимание». Образовательными целями ставятся освоение приемов эффективной работы с текстом; способов графической организации информации, подходов к структурированию текста, формирование умений найти ключевые понятия, составить план. Все названные цели, как видим, носят сугубо рациональный характер, далекий от жизненных интересов школьников.

Согласно психологическому словарю понимание – это способность постичь смысл и значение чего-либо и достигнутый благодаря этому результат. Понимание не следует отождествлять со знаниями, поскольку возможно знание без понимания. Понимание – предмет науки герменевтики. Не вдаваясь в подробности этой науки, скажем лишь, опираясь на мнение Л. С. Выготского, что суть понимания заключается в том, чтобы ориентироваться в пространстве текста. Понимание текста, по его рассуждению, подобно решению задачи в математике. Оно состоит в отборе правильных элементов ситуации и в соединении их в том или ином соотношении, в придании каждому из них определенного веса и степени важности. Эту же мысль академик A. A. Леонтьев сформулировал так: понимание текста – это процесс перевода смысла текста в любую форму его закрепления, сжатую или развернутую. Оно может быть выражено и графически, в цифровых и иных обозначениях. Как бы то ни было, понимание – это сугубо мыслительный процесс, направляемый вопросами. Более всего в понимании нуждаются деловые, учебные, инструктивные, научные и другие информационно насыщенные тексты. Не случайно H. H. Сметанникова, объясняя подросткам – читателям журнала «Крылья» – суть заданий на понимание текста статей журнала, упоминает компьютер. Это он потребовал исключительной внятности изложения, отчетливых формулировок, железной аргументации, продуктивной работы с большим объемом информации, графиками, схемами, таблицами, инструкциями.

Ведущую роль понимания текста в случае с научным или учебным текстом вряд ли можно оспаривать. Надо, очевидно, согласиться и со стремлением западных технологий добиться от читателей «правильного» понимания такого рода текстов, исключить разномыслие. Не вызывает возражения и результат, на который ориентирована западная модель – функциональная грамотность, т. е. умение пользоваться печатными текстами для бытовых, учебных и производственных нужд. Этот прагматичный, сугубо деловой результат логично вытекает из всей концепции понимания сущности чтения. На него и нацелена западная модель. Она хороша в качестве минимума общения с текстом, несущим информацию. Овладеть техникой чтения и пониманием сути заложенного в текст сообщения крайне важно. Нет сомнения: этим минимумом должен овладеть каждый входящий в жизнь человек, иначе он не сможет существовать в цивилизованном обществе. Но если западную модель рассматривать с позиции гуманитарной, общекультурной, духовной, то она явно не удовлетворяет этим требованиям. Настораживает присущий ей нравственный нигилизм, исключающий ориентацию чтения на воспитание душевных качеств личности.

При анализе западных технологий руководства чтением бросается в глаза игнорирование природы художественной литературы, которая не сводится к информации. Как известно, понимание в восприятии художественной литературы не играет главной роли. Не им определяется влияние искусства слова и не оно регулирует внутренний мир и поведение читателя. Вот что говорил по этому поводу выдающийся отечественный психолог А. H. Леонтьев: «Подлинным и мощным регулятором является не значение. Не понимание. Можно понимать, владеть значением, знать значение, но оно будет недостаточно регулировать, управлять жизненными процессами: самый сильный регулятор есть то, что я обозначил термином „личностный смысл“». Привести к единому пониманию полноценное художественное произведение невозможно. Каждый читатель понимает его по-своему. И не поиски смысла, в конечном счете, определяют мотивы чтения художественного текста.

Когда «понимание» относят к научному или учебному тексту – его можно принять, хотя и тут чтение не обходится одним пониманием. Мысль, заложенная в познавательном тексте, рождает собственную мысль читателя, она стимулирует появление гипотез, соотносится с имеющимися знаниями, побуждает к вопросам, сравнениям. Она может не только приниматься читателем как данность, но и оспариваться, развиваться. Это уже не просто понимание, а творчество читателя, которое всегда уникально. Если научный и учебный тексты представить как исключающие разночтение, наука остановится в своем развитии. Именно в разночтении научных текстов и рождаются открытия. Но не будем сейчас углубляться в затронутую тему. Примем за аксиому: в восприятии нехудожественных текстов пониманию принадлежит ведущая роль. Когда же технологию, применяемую к научной литературе, западные специалисты и те, кто следует их концепции в России, механически переносят на художественную, тут хочется кричать: «SOS!» Вот схема диалога с детьми о стихотворении А. Барто «Наша Таня громко плачет». В этой схеме даны вопросы и предполагаемые ответы на них. Кто? – «Таня, те, кто ее утешает, мячик». Где? Когда? – «В данном произведении». Как? – «На берегу реки, Танечка, тише, не плачь, наша». О чем? – «О плачущей девочке, которая потеряла мячик». Зачем? – «Помоги тем, кому плохо». Проблема? – «Стоит ли сразу плакать?». – Пути ее решения? – «Не утонет в речке мяч». По мнению авторов этой технологии, в ней рассматриваются три вида информации в художественном тексте: фактуальная, концептуальная и подтекстовая. Если бы эта стратегия не подавалась как опыт передовой школы европейского образца, то можно подумать, что речь идет о текстовой деятельности детей коррекционных классов.

Как исключение, такой вариант допустим, но он явно недостаточен, когда речь идет о художественном тексте, требующем эмоциональной и образной включенности читателя. Данная стратегия противоречит природе искусства, одним из видов которого и является художественная литература. Как учебная деятельность она, возможно, и вызывает у детей чувство успеха, но как регуляция чтения художественной литературы эта деловая стратегия уводит детей от искусства, ломает естественное чувственное восприятие, не ориентирует детей на личное отношение к жизненному содержанию текста.

Мой критический взгляд на западный алгоритм текстовой деятельности, примененной к художественному произведению, совсем не означает, что в целом их модель руководства чтением несостоятельна. При отсутствии гуманитарной направленности в западной методике есть много достоинств и концептуального характера, и частных педагогически оправданных находок, к которым нам надо приглядеться и творчески использовать.

Прежде всего заслуживает поддержки взгляд на чтение как на базовый компонент учебной деятельности, обеспечивающий успех школьника по всем учебным дисциплинам. Без чтения нет образования. Этот тезис ставит чтение в центр деятельности всех учебных заведений, придает формированию культуры чтения методологическое значение.

Одна из важных особенностей западных технологий руководства чтением детей – деятельный характер и ориентация на достижение успеха. Обучая детей чтению, им не дают скучать. Их включают в разнообразные виды интеллектуальной работы, где один вид сменяется другим. В результате дети не устают и получают удовольствие от такого обучения. Система умственного труда учащихся, названная парадигмой «изучающее чтение», разработана детально и целесообразно. Здесь выписки и тезисы, проблемные вопросы и перекодирование текста в графические схемы, здесь и презентация собственной работы читателя, и ведение дневниковых записей, сжатие и развертывание текста, распознавание его видов и многое-многое другое. Не удивительно, что дети в результате начинают лучше учиться, работать с информацией, усваивать учебный материал.

Привлекателен в западной технологии обучения чтению ее интерактивный, диалоговый характер, в котором ребенок – субъект деятельности, а не ее объект. Эта технология предусматривает и реализует обучение речевой деятельности, предтекстовое и послетекстовое обсуждение книг, дискуссии, дебаты, размышления вслух при выполнении заданий.

И еще на одно положительное качество западных технологий формирования культуры чтения надо обратить внимание. В ней большое значение придается рефлексии читателя, то есть его самооценке, его размышлению над тем, чего он достиг в результате той или иной деятельности. В этой связи большую роль играет технология, названная «Портфель», позволяющая включить самого читателя в оценочную деятельность собственных успехов. Данная технология направлена на развитие самоуправления своей учебной, в данном случае – читательской деятельностью. В реальной учебной ситуации портфель – это папка, куда учащийся складывает свои работы в области чтения. По ним можно судить о прогрессе читателя. Единицами сбора материала в портфель могут быть творческие работы, проекты, планы, схемы, диаграммы, отзывы и др. Портфель является мотивирующим фактором чтения. Он стимулирует наблюдение и анализ за собственным ростом, развивает рефлексивное мышление, формирует ответственность за результат своей работы.

Очень интересно в педагогическом отношении разработан проверочный лист по написанию читательского отзыва о прочитанной книге. Лист состоит из вопросов, на которые надо ответить «да» или «нет». Вот некоторые из них:

• Есть ли у меня вступление?

• Даю ли я название книги?

• Называю ли я автора книги?

• Объясняю ли я, почему выбрал именно эту книгу для чтения?

• Даю ли я сведения об авторе?

• Определен ли у меня жанр книги?

• Названы ли герои?

• Высказываю ли я в общих чертах мнение о книге?

• Называю ли я тех, кому эта книга могла бы понравиться?

В плане рефлексии читателя по отношению прочитанной книге созвучны рубрики читательского дневника, разработанные в Великобритании. Приведем из него лишь итоговые формулировки, стимулирующие размышления читателя относительно собственных достижений: я прочитал (название книги), я научился, я познакомился, я участвовал, я получил удовольствие, я сделал, я создал, я развил.

Нами названо много достоинств зарубежной модели культуры чтения и технологии ее формирования. Но, как говорит французская пословица, в каждом достоинстве есть свои недостатки, в каждом недостатке есть свои достоинства. Об одном недостатке, касающемся культуры чтения художественной литературы, уже было сказано. Другой недостаток – отказ от воспитания нравственных качеств ребенка, что так важно для русского менталитета. Наша модель чтения в этом отношении значительно выигрывает. Там, где Запад в формировании читателя останавливается (функциональная грамотность), Россия только начинает. Показательно в этом плане сравнить структуру приведенного выше читательского дневника британского школьника, носящего сугубо деловой характер, с вопросами книжной закладки, разработанной в Петербурге и использованной в ряде детских и школьных библиотек, в которой читателю предлагается от своего имени рассказать не о том, что он сделал, а о том, что он пережил, кому посочувствовал, что ярко представил, над чем задумался, что вспомнил, с чем согласился или не согласился, где взгрустнул, как бы продолжил прочитанную книгу. Если культура чтения на Западе строится на мыслительной деятельности читателя и на тренировке его ума, то исконно русская модель прибавляет к этому и ставит в центр духовно-нравственный аспект. Наша модель, по сравнению с «изучающим» чтением, принятым на Западе за основополагающее, значительно более сложная. Она затрагивает не только интеллект читателя, но всю сферу его сознания (воображение, память, восприятие, ассоциации, эмоцию, самосознание и др.) включает в работу все органы чувств. Не столько сам текст интересует читателя, когда он погружен в книгу, сколько жизнь, заключенная в тексте, которая вовлекает его и рождает гамму всевозможных переживаний. Разговор о книге в этом случае – это разговор о жизни, а не о тексте. Из читателя готовят не филолога – интерпретатора текста, а человека, готовящего себя к «творчеству жизни» (H. A. Рубакин).

Как уже было отмечено, российскую модель культуры чтения в ее полноте и красках мы увидели, готовя хрестоматию «Школа чтения», куда вошли несколько десятков читательских автобиографий выдающихся деятелей русской культуры и несколько теоретических работ отечественных ученых. Назову некоторые черты восприятия, наиболее характерные для российского читателя:

– высота гражданских устремлений, рождаемых в процессе чтения великих книг;

– способность откликаться на мысли и чувства персонажей своими чувствами и мыслями;

– яркость воображения, создание субъективно окрашенных образов и представлений;

– эмоциональная включенность в события, изображенные в книге, сопереживание судьбам персонажей;

– идентификация себя с литературными героями, нахождение общих и различных черт;

– возникновение жизненных ассоциаций: от книги – к реальности, от реальности – к книге;

– пристальное внимание к внутреннему миру человека;

– создание идеалов нравственных достоинств человека;

– библиотерапевтический, гуманизирующий эффект чтения;

– чуткость к слову, его многозначности, свежесть и непосредственность восприятия;

– склонность к перечитыванию полюбившихся книг;

– стремление к собственной пробе пера;

– потребность делиться своими читательскими впечатлениями с другими.

Перечисленными качествами (они преимущественно относятся к реакции на художественные произведения) не исчерпывается творческий характер чтения, но и их достаточно, чтобы увидеть многогранность российской модели чтения. Важно отметить, что именно наличием названных качеств определяется нравственное и гражданское влияние полноценной книги на читателя. Чтобы привести чтение в соответствие с традиционной российской моделью, нужна не столько технология, ориентированная на формирование умений и навыков, сколько высочайшее педагогическое мастерство, нацеленное на развитие личности, ее творческого и духовного потенциала. Овладеть западным алгоритмом чтения значительно легче, чем воспитать достойного человека.

Говоря об этом, с горечью надо признать, что подлинное педагогическое мастерство формирования культуры чтения детей уходит в последнее время из наших библиотек. Оно подменятся информационными технологиями, рационализируется, доверяется машине. Как сказал недавно поэт Андрей Дементьев, нам надо вновь учиться воспитывать детей полноценной книгой. Вот почему нам как хлеб нужен нынче не просто библиотекарь, а педагог-библиотекарь в высоком его значении.

Пересадить на русскую почву западную модель с ее информационной однозначностью и технологией текстовой деятельности означало бы упростить, принизить ту высокую духовность российского чтения, какая традиционно присуща нашей нации. О читательском таланте русских людей, о формировании творческого чтения существует огромная литература (из последних изданий о воспитании в ребенке талантливого читателя назовем книгу «Как воспитать талантливого читателя» И. И. Тихомировой (2009), пособие Э. И. Гуткиной «Дети и стихи», а также переиздание в 2005 году книги Л. И. Беленькой «Ребенок и книга»). Западная модель может служить нам как важное дополнение к традиционной, как начальный этап формирования культуры чтения. Цель нашей модели чтения – вырастить не только интеллектуала западного образца, но гуманного, творческого, интеллигентного человека, гражданина своего отечества.

Из всего сказанного можно сделать вывод: западная и российская модели культуры чтения не противоречат, а взаимно дополняют и обогащают друг друга. Наша задача – не подменять российскую модель западной, к чему имеется тенденция, а умело совмещать их, интегрировать, как это делают японские библиотечные специалисты. Информационные технологии нуждаются в гуманитаризации, в свою очередь, гуманитаризация должна органично соединиться с информационными технологиями. России нужна такая политика в области руководства чтением, которая бы увязывала между собой традиционные ценности, без которых Россия теряет свою самобытность, и западные ценности, без которых в России нет прогресса.

Это особенно важно осознать сегодня, когда в теорию и практику педагогики детского чтения России вторглись западные технологии, олицетворяющие идеи рационального, сугубо делового и информационного чтения, подумать, что мы приобретаем и что теряем с приходом иной системы ценностей в эту гуманитарную сферу. Достижения в той или иной сфере принято мерить по ее вершинам: именно они, как говорил Дмитрий Лихачев, «возвышаются над веками и создают горный хребет культуры». Вот почему особую ценность для понимания самобытности руководства детским чтением, как и самого чтения в России, имеет опыт детского чтения выдающихся людей России – цвета ее нации.

В хрестоматии «Школа чтения» (2006), в которой собраны воспоминания о своем детском чтении известных отечественных писателей, актеров, художников, ученых XIX–XX веков, можно уловить нечто общее – национальные черты взаимодействия с книгой, выходящие за рамки функциональной грамотности. Россия – страна традиционно литературоцентричная. Литература, особенно художественная, была для русского человека своего рода Библией, способом бытия, формирующим саму жизнь. Это отношение через семейные чтения передавалось из поколения в поколение.

Если говорить в самом общем виде, то черты чтения российских читателей в детстве во многом совпадают со свойствами самой русской литературы, с ее «сверхлитературным» характером, который поэт Е. А. Евтушенко выразил словами: «Поэт в России больше, чем поэт». В той мере, в какой литература в России больше, чем литература, в той мере и чтение в ней больше, чем общепринятая функциональная грамотность, заложенная в Международный стандарт качества чтения. Так же, как в литературе, Россия в чтении нашла свое самое полное и глубокое выражение. Чтение оказалось главным способом существования русской души, сосредоточием культуры, способом возвышения нации над прагматичностью и повседневностью быта. Оно открывало в самом читателе такие стороны личности, о которых он часто и не догадывался: повышенный интерес к человеку, способность к сопереживанию, побуждение к самовыражению и самостоятельному мышлению.

На первом месте в обеспечении влияния искусства на русского читателя стоит эмоциональная заражаемость как ответная реакция на образное слово, рождающее в сознании зрительные, звуковые, пространственные представления. Характерно в этом отношении название первого российского журнала для детей Н. И. Новикова «Детское чтение для сердца и разума» (1775), где на первое место поставлено «сердце». «Пережить творение поэта, – считал один из великих читателей России В. Г. Белинский, – значит, переносить, перечувствовать в душе своей все богатство, всю глубину их содержания, переболеть их болезнями, перестрадать их скорбями, переблаженствоватъ их радостью, их торжеством, их надеждами». Его собственная реакция на литературные произведения – реализация этой мысли. Ему как читателю была присуща не только сила чувств, но и их «разгул», богатство оттенков – от смеха, радости до глубокой грусти, жалости, сострадания, тоски. Названные критиком эмоциональные черты чтения в наибольшей степени проявлялись у детей. На будущего драматурга Виктора Розова, например, когда он был подростком, произведения Ф. М. Достоевского действовали так ошеломляюще, что он не мог усидеть на месте и прыгал, чтобы успокоиться. Говоря о чувственном характере восприятия российского читателя, надо отметить, что этот характер распространялся не только на отечественную, но и на зарубежную литературу. Достаточно напомнить отношение А. И. Герцена к произведениям Шиллера: «Сколько слез лилось из глаз моих на твои поэмы! Какой алтарь я воздвигнул в душе моей!»

Включение эмоций в восприятие художественного произведения создавало иллюзию личной причастности читателя к сюжетным коллизиям книги. Он испытывал отношение к героям книги как к живым людям. Ребенок стремился воздействовать на события не только в мыслях, он продолжал и трансформировал книгу в играх, рисунках, в поведении, во внешнем облике. Он даже наружностью и привычками старался быть похожим на полюбившегося героя. Евгений Шварц, например, будучи ребенком, создавал театр понравившейся книги, где стремился проиграть, примерить к себе образ того или иного персонажа с соблюдением всех внешних атрибутов. В слиянии читателя с героями и заключалась главная притягательная сила чтения.

Эмоциональность в сочетании с доверчивостью к тексту и соучастием в жизни персонажей обуславливали долговечность книги в духовной биографии читателя. Читательские впечатления детства «вжигались» (выражение В. В. Вересаева) в душу, влияли на характер и поведение молодого человека. Они входили, как говорил Н. В. Гоголь, в «жизненный состав», иногда определяя профессиональную судьбу человека. Желание самому писать, рисовать, импровизировать, познавать, изобретать рождалось у них именно в процессе детского чтения. Пройдя школу сотворчества вместе с авторами книг, читатели чувствовали потребность в собственном творчестве.

Столь сильное влияние книги в детстве было обусловлено еще и тем, что книга пробуждала самосознание российского подростка. А там, где зарождалось самосознание, зарождалось и самовоспитание, поиски и открытие нравственных достоинств человека. И. А. Бунин дивился: «Икак уже различала, угадывала моя душа, что хорошо, что дурно, что лучше и что хуже, что нужно ей и что не нужно ей!» И не только различала и угадывала, но и закрепляла за собой все доброе и отторгала все злое, или, как говорил СТ. Аксаков, «рождала презрение ко всему низкому и подлому и уважение к честному и высокому».

Способность русского читателя находить в себе сходство со всеми характерами и персонажами, видеть в них живых людей, доверяться автору, «принимать к сердцу чужие печали и радости» (К. И. Чуковский), ценить «честное и высокое» породила явление библиотерапии, названное так и обоснованное H. A. Рубакиным. Психологически это явление объясняется перенесением жизненного интереса от себя на другого. Переживая в процессе чтения человеческие страдания и радости, разделяя их мысленно, человек внутренне закалялся, получал опыт преодоления жизненных трудностей, умение жить в обществе по законам толерантности и взаимопонимания.

Отличительная черта русской литературы – ее глубочайший психологизм. Эта черта обусловила привитие с детства российским читателям интереса к внутреннему миру человека. Углубленность во внутренний мир персонажей, способность пережить разные психологические состояния открывала юным читателям сложность окружающих их людей, ценность любой человеческой личности. Великая литература вызывала у юного читателя ощущение человека как единственного в мироздании, который никого не повторяет и никогда не повторится. Не случайно А. И. Герцен в «Записках одного молодого человека» цитирует немецкого поэта Гейне: «Каждый человек есть вселенная, которая с ним родилась и с ним умирает; под каждым надгробным камнем погребена целая всемирная история». Это ощущение сложности человека, осознание его неповторимости помогало растущей душе бережно относиться к людям, страховало от проявления жестокости и унижения по отношению к другим, помогало осознавать себя.

Нельзя не коснуться еще одного элемента культуры чтения российских читателей – философского умонастроения. Открытие «умственных наслаждений» было характерно для юношеского чтения. К философским поискам подталкивала сама русская художественная литература, о которой философ В. Ф. Асмус сказал: «Редкая литература в кругу литератур мирового значения представляет пример такой тяги к философскому сознанию жизни, искусства, творческого труда, какой характеризуется именно русская литература».

Говоря о национальных чертах культуры детского чтения XIX–XX веков, нельзя не заметить такое качество, как желания читающих детей разделить свои читательские впечатления с другими. С отцами любили разговаривать о чтении писатели В. В. Вересаев, Д. Н. Мамин-Сибиряк, художник А. Н. Бенуа, с другом делил свои читательские переживания А. И. Герцен, дневнику доверяли сокровенные мысли будущая меценатка М. К. Тенишева, актриса Н. Л. Выгодская. Читательское творчество перешло у этих людей со временем в мемуары, в собственное литературное, художественное, актерское творчество.

Мы назвали лишь несколько наиболее характерных черт чтения российских детей, которое становилось ключом к чтению на все последующие годы. Все эти черты можно назвать общим словом рефлексия – субъективно окрашенная реакция на образное слово. Читая, ребенок не только получает из книги новые знания и новые образы, он отдает книге свои мысли, чувства, представления. «Мотор развития» в этом случае находится как в произведении, так и во внутреннем мире читателя. Это единство получения-отдачи и обогащает читателя, доставляет ему наслаждение. В нем, очевидно, и скрыта та духовная сила чтения, которая для России является зерном ее национальной культуры, о чем так эмоционально сказал Президент Российской Федерации В. В. Путин на Российском литературном собрании 21 ноября 2013 года.

Составители Российской программы «Поддержка и развитие чтения в РФ», осмысляя ее цели и задачи, учитывая международные стандарты, позволяющие идти России в ногу с развитием цивилизации, не вправе были игнорировать традиции в этой области, которые с максимальной отчетливостью проявились в детском чтении. Освоение национальных традиций культуры чтения и достижений в этой области должно быть заложено в Стандарт школьного образования, в программы ДОУ, в стандарты профессионального образования педагогов и библиотекарей, в просветительскую деятельность среди родителей. Должна быть усилена психологическая составляющая в осмыслении природы чтения. Если мы хотим сохранить отечественную культуру, нам надо чаще оглядываться на наших великих предшественников и ориентироваться на их высоту. Отрыв от национальных корней русской культуры чтения может обернуться огромной потерей для будущего России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.