ИГРА В ОДНИ ВОРОТА

В советское время существовал журнал под названием "Семья и Школа". Наверное, предполагалось, что именно в этих двух организациях происходит основное воспитание. Правда, такая схема упускает множество других детских коллективов, от дворовых компаний до летних лагерей. Кроме того, в таком названии семья и школа как будто даже противопоставлены.

Но если у вас больше одного ребёнка, то детский коллектив начинается именно в семье. Скажу больше: именно этот коллектив помог мне разобраться в том, как возникают проблемы в садиках и школах. Поэтому, если хотите совсем простого совета — наличие трёх детей гораздо быстрее приведёт вас к просветлению. Однако не будем забегать вперёд. Начнём с самого тяжелого случая — когда ребёнок один.

Азарт и награда

«Неожиданно легко обучились сегодня играть в футбол. Раньше, на улице, это не работало. Кит любит пинать мяч, бегать за ним, но игра с воротами — никак ему не давалась.

А сегодня я показал дома на игрушках. Сделал из кубиков ворота, из других деталей конструктора — забор. В ворота посадил Винни-Пуха и корову, ну и стал показывать, как они играют, забивая маленький мячик то в одни ворота, то в другие. Кит моментально подключился, когда я сказал "Ты играй за корову". И как забивать в ворота, и как защищаться — всё сразу понял. Когда борьба стала напоминать американский футбол, я расширил площадку, вместо ворот поставил две коробки, взял мяч побольше, и пару игрушек побольше: Шрека и Тигру. Тут уже борьба пошла напрямую между мной и Китом. А ещё через пять минут играем третью версию: поле — вся комната, в качестве корзин — два больших картонных пакета. И играем уже сами, без кукол.

Думаю, в следующий раз точно так же объясню ему банковскую и биржевую систему. Тем более что брокеры сами себя называют "быками" и "медведями", в зависимости от любимой стратегии. Типичные плюшевые игрушки.» (декабрь 2006)

Эту историю можно было процитировать в главе «Скрытые миры». Но есть одна особенность, которая отличает футбол от стрижки, туалета, плавания и других примеров той главы. Футбол — это фикция. Борьба за символическую, вымышленную ценность в виде «гола». И результат игры — тоже фикция, условность. Неудивительно, что мой двухлетний сын не видел смысла запинывать мяч в определенные ворота. До тех пор, пока я не показал ему выдуманную радость побед и выдуманную печаль поражений.

Понимание этой виртуальности игр пришло ко мне не сразу. Я ещё долго занимался самолюбованием, описывая в дневнике, как ловко мне удалось занять ребёнка какой-нибудь игрой. Тем более что подобных активных папаш немного. Гуляя по утрам с трёхлетним Китом, я наблюдал одну и ту же картинку. Мамашки сажают деток в песочницу с мешком игрушек, а потом просто торчат в сторонке, как ленивые надзиратели. А дети сидят в кругу своих игрушек, ни черта не понимая. Когда видят кого-то нового с интересной игрушкой, бросаются к нему. Только тут мамашки спохватываются, разнимают, растаскивают по углам… В общем, гасят общение и снова уходят в пофигизм.

Другое дело я! Залезаю сам в песочницу, показываю сыну, как с машинкой играть. Как песок набрать в кузов, поехать, выгрузить… И обнаруживаю вокруг себя ещё нескольких пацанов 3–4 лет, молча протягивающих мне свои машинки. А мамашки вокруг на скамейках сидят. Пришлось слегка поменять игру: устроили общие гонки.

В другой день — похожая история с кучей детей в песочнице, которые видят нового мальца с большой красивой машиной, и все бросаются к нему. Кого-то пихнули — слёзы, разборки. Мамаша на этот раз оказалась необычной: вынула из сумки куклу в виде волка, и давай с ребёнком разговаривать от имени волка. Дескать, что же ты не делишься игрушками, мы же договорились… Видно, у них давно такое волкоговорение практикуется.

Кит мой тем временем тоже рванулся к чужой яркой машинке. Я перехватываю его на полпути, отвожу в сторону, беру первый попавшийся мячик. Закапываю. Кит тут же догадывается, что делать: берёт совок и начинает "разминирование". Ещё два раза повторили — и вот уже все остальные дети тоже лезут мячик выкапывать. Закопал им ещё несколько игрушек в разных местах песочницы, все бросились "разминировать". Включая и того пацана, который с новой машинкой пришёл. А машинка его теперь брошена и никому не нужна. Ну и я конечно горжусь опять. Не умеете вы, мамашки, воспитывать пацанов!

Однако волк этот говорящий меня зацепил. Это ведь тоже была игра. Стало быть, ребёнку можно впарить через игру что угодно. С чего они вообще взяли, что маленьким детям надо делиться? Даже главный коммунистический педагог и певец коллективизма Макаренко русским языком написал: у ребёнка до 5–6 лет проходит стадия индивидуальной игры, когда ему нужно позволить играть одному и не навязывать компаньонов. "Можно прямо утверждать: чем лучше ребенок играет в младшем возрасте в одиночку, тем лучшим товарищем он будет в дальнейшем. Если ребенок играет один, он развивает свои способности: воображение, конструктивные навыки, навыки материальной организации." [68]. Да я и сам видел эти навыки трёхлеток во всей красе:

«Подаренный конструктор Кит унёс к себе в спальню и спрятал под кровать. Вообще, очень хомяческие у него появились привычки. Сел за стол, начал есть салат. Потом вскакивает:

— Я пойду пописаю! Только мою еду не берите!

А вот коварный план общения с лучшим другом:

— Я возьму с собой к Феде палку с огоньками. Федя скажет: "Дай мне поиграть!". А я скажу: "Не дам! Это моя палка!»

Были недавно в РИО, купил ему там малахитового дельфина. Дельфина он решил подарить маме. И подарил. На следующий день говорит:

— Знаешь, я маме подарил только хвост дельфина. А остальной дельфин пока что мой!» (январь 2008)

Но чем я лучше той мамы с волком? Она с помощью игры учит делиться игрушками, хотя трёхлетке это ни к чему. А я устраиваю бессмысленные соревнования по пинанию или выкапыванию мячиков. Нужно ли это детям?

Добавил сомнений и Кит, который, научившись играть в соревнования, стал чересчур бурно реагировать на проигрыши. Вроде ещё год назад он совершенно не впечатлялся такими условностями, как счёт в футболе — а теперь готов рыдать каждый раз, когда ему гол забьёшь.

Некоторое облегчение нам принесла присказка «Это была всего лишь тренировка, зато ты научился лучше играть». Но в целом ощущение было неприятное. Словно азарт — это результат моего обучения.

И главное, штука-то вроде полезная. Даже за символическое вознаграждение ребёнок готов делать всякие хорошие дела. Но только ты порадовался результату, как понимаешь, что интерес к хорошим делам не сильно повысился. Зато азарт борьбы распалился, и уже ищутся хитрые способы обойти правила, а то и самостоятельно использовать наградную систему:

«В новом саду на Кита пожаловались — дерётся. Я с ним поговорил, мол, не надо драться с теми, кто не хочет. Во вторник прихожу и спрашиваю воспитательницу: ну что, дрался? Она говорит — не просто дрался, а ещё и предлагал другим детям подарки, если они будут драться. В общем, организовал турнир. Я ей посоветовал придумать им какое-нибудь другое соревнование. Кстати заметил, что сами пацаны к этому нормально относятся, и Кит через эти игры сразу подружился с двумя, Максимом и Тимофеем. Подкалывают друг друга, когда из садика выходим. И никто вроде не обижается. Ну, воспиталкам не понять, конечно». (декабрь 2008)

Неоднозначные игры с наградами продолжились в школе. В чём смысл пятерок? C красным дипломом легче устроиться на работу? Попробуй-ка объяснить первокласснику такую сомнительную связь с событиями, которые произойдут через полтора десятка лет.

Поэтому я, не особо задумываясь, сказал Киту, что тех людей, которые получат больше всего пятерок, в конце года наградят… ну, как-то. На доску почёта повесят.

«Кит после каникул задержался на лишний день у деда, и был очень недоволен, что пропустил школу. Не успел я ему намекнуть, что отдых на природе вообще-то полезен, как он сам говорит: “В саду или в первом классе я бы тоже был рад прогулять. Но теперь ведь Н.Г. обгонит меня по количеству пятерок”. У них там ещё непростая система расчетов: двойка убивает две пятерки, тройки тоже как-то вредят.» (ноябрь 2012).

Правда, школа притормозила с доской почёта. Пришлось ввести свою награду: пообещали за сто пятёрок подарить лонгборд. Ежу понятно, что модная доска на колёсиках оказалась более желанным призом, чем доска почёта. Но это не решает проблему «отложенной награды», которая слишком далека и не связана с предметом обучения. Хотя некоторым кажется, что именно на такой системе можно построить учёбу. И для этого даже есть «научное» обоснование.

Во многих книгах, посвященных мотивации, цитируют «зефирный эксперимент» Уолтера Мишела [69]. Во время теста экспериментатор предлагает 4-летнему ребёнку выбор: либо съесть кусок зефира прямо сейчас, либо получить два куска, подождав 15 минут. Конечно же, нормальный ребёнок, живущий по принципу «счастье это сейчас», выбирает съесть сразу. Однако некоторые терпят, чтобы получить побольше, но попозже. Впоследствии (через несколько лет) выясняется, что у этих терпил оценки на экзаменах SAT лучше, чем у тех, кто не откладывал удовольствие.

Таким образом возникает иллюзия, что всем учащимся нужно равняться на прилежных терпил, которые высиживают на уроках в ожидании годовой награды (в идеале — загробного рая). Но вот вам простое опровержение «зефирного эксперимента»: если в качестве экспериментатора использовать не постороннего мужика, а мать ребёнка, которой он доверяет, результаты теста будут другие; и можно только приветствовать тех нормальных детей, которые не верят постороннему мужику, заманивающему их зефиром.

Мы пошли другим путём. В том же первом классе я познакомил Кита с олимпиадами, где результаты и награды ближе и реальней.

«Обсуждали отличие олимпиадных задач от обычных. Кит говорит, что в олимпиадах ему нравится “сам процесс” решения необычных задач, а не только награды. И я вдруг подумал, что противоположностью азартных игр должен быть именно craft, медитация на процессе создания чего-то нового и красивого». (ноябрь 2012)

Здесь сформулирован очень естественный принцип обучения. Возможен ли он в классической школе? Увы. Школе не хватает предметной деятельности в самом буквальном смысле, когда "предметы" — не строчки в дневнике, а физически ощутимые объекты, работа с которыми даёт и удовольствие от творческого процесса, и наглядный результат собственной деятельности. Близкая и понятная награда, которая не требует виртуальных пузомерок.

Интерес к такой деятельности у детей огромен. Ещё до школы Кит увлекся физико-химическими опытами и радиоэлектроникой. В шесть лет он взял полистать астрономический атлас — и через час пересказал мне страницу про кометы; так я узнал, что он уже умеет читать. А его сестра Ева уже в четыре года безошибочно называла по снимкам все планеты Солнечной системы, и просила купить ей "детскую марганцовку для опытов". Потому что это наглядно и интересно.

«Пошли мы с Лёвой встречать Кита с кружка ракетомоделирования — а у них там уже идут запуски первых ракет! Когда начался этот кружок, я боялся, что с учётом модных веяний им будут подсовывать какие-нибудь готовые лего-наборы. Но нет, всё честно: сначала чертежи, потом клей, картон, дерево и фольга. Всё своими руками с нуля, терпеливо и аккуратно. И через пару месяцев — бах, полетели! И даже парашюты выбросили на высоте, чтобы мягкая посадка получилась.» (ноябрь 2013)

А потом они идут в школу. И выясняется, что самые интересные вещи в школе не изучают вообще. Связь с реальностью ограничивается учебником "Окружающий мир", где предлагается запомнить те же три несчастных камня (слюда, гранит и кварц), которые были сорок лет назад в моём учебнике на таком же уроке "Природоведения". Как должно быть скучно на этих уроках Киту — после ежегодной ярмарки камней на ВДНХ, после сталактитовых пещер Крыма и собственной коллекции минералов в трёх коробках.

Точно так же и астрономия, которая ежедневно на небе, и химия, которая ежедневно на кухне, почему-то считаются очень секретными дисциплинами, изучать которые можно только в самых старших классах. А в началке вместо этого — линейная виртуальная пузомерка "пятёрок" вокруг столь же виртуальных "общих знаний", которые ни к какой живой деятельности не привязаны.

И это касается не только обычных школ, но и культовых математических, которые лидируют в рейтингах. Работы руками там ещё меньше, зато абстрактных предметов — ещё больше. Они даже субботу крадут у детей ради этого, выставляя "шестидневку" как некое крутое достижение.

А значит, логичный ответ — повернуть свою избушку к лесу передом, к школе задом:

«Кит вернулся из своего первого похода без родителей. Научился делать две вещи, особенно необходимые в зимнем лесу: чай из чаги и нитроглицерин. Вообще в четвёртом классе внешкольное образование у него уже совсем затмевает школьное. Пять кружков — химия, астрономия, география, радиоэлектроника и техническое творчество. Выбрал самостоятельно, ходит с удовольствием, и рассказывает каждый раз с интересом, чего они там делали. Всё бесплатно, к слову сказать. В спорте, правда, наметился тайм-аут: после айкидо, спортивной гимнастики, футбола и школы лонгборда он пока что не определился, чем дальше заняться. Бассейн забраковал из-за хлорки.

Что же касается обычной школы, то его дневник в этом году я впервые открыл только в ноябре. И обнаружив там целых три тройки в четверти, совершенно не ругался. Более того, идея поступления в более продвинутую гимназию постепенно вытесняется идеей о том, что школа должна быть, наоборот, простая и незаметная. Чтобы не мешала внешкольным занятиям.» (ноябрь 2014)

Забавно, что взрослики сейчас с пафосом «открывают» подобные принципы образования, которые детям всегда были понятны. Можно брать любую популярную теорию — и находить её во фразах моих детей, сказанных в начальной школе. Например, удовольствие творческой деятельности переизобретает Дэниел Пинк в книге «Драйв» [47], он даже придумал специальное название — Мотивация 3.0. Тем временем профессора психологии пишут научные работы про другое модное явление, замаскированное словом «прокрастинация». Мне же достаточно открыть дневник:

«Кит сообщил, что знает смысл жизни: получение удовольствия. Ну, думаю, подслушал где-то. Решил его проверить. Как же, спрашиваю, получать такие удовольствия, которые требуют делать много неприятных дел — например, пахать на работе, чтобы съездить в отпуск. Кит объяснил, что на отпуск надо откладывать, но при этом часть денег тратить на небольшие удовольствия по ходу дела — например, на мороженое. Забавно, что у меня всегда были более максималистские принципы: либо не иметь лишних желаний, либо уж пахать так пахать, если появилось настоящая цель». (апрель 2014)

Строй и раздевалка

Предыдущая главка наверняка понравилась сторонникам домашнего обучения, которые решают социальные проблемы путём изоляции от школы. А что, пусть ребёнок развивает собственные таланты безо всяких навязанных требований!

Но как же тогда стать "полезным членом общества", возмущаются сторонники коллективизации. Общество-то никуда не делось: оно вокруг. Не научишься в нём жить и быть ему полезным — пропадёшь. Хочешь ехать без аварий — учи правила дорожного движения.

Споры на эту тему бесконечны. Вероятно, потому, что взрослики выносят туда свои личные проблемы — хотя думают, что решают проблемы детей. Например, сторонникам домашнего образования стоило бы представить, что таланты их ребёнка лежат в «более социальной» области, чем нарисовали себе родители. Может, быть призвание дочки — быть руководителем (начинается в роли старосты класса), а талант сына раскроется в торговле (начинается с подпольной продажи жвачек одноклассникам). Вариантов ещё куча: «мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино». Но для того, чтобы реализовать такие способности, нужен коллектив. Всего этого вы не дадите ребёнку дома — и даже не будете знать, чего именно он лишился.

Однако и сторонникам коллективизма можно задать ряд каверзных вопросов. Всякий ли коллектив воспитывает «полезных членов общества»? А как же травля изгоев, драки? Ага, это неправильный коллектив. Давайте тогда определим признаки правильного.

«— Кит, вы в саду гуляли?

— Да, парами.

— А ты с кем был в паре?

— С одеждой.

— С какой ещё одеждой?!

— С Одеждой Васильевной!» (март 2007)

Школьные истории про хулиганов и страдальцев — лишь вершина айсберга детских «неформальных отношений». Отношения очень разнообразны, просто взрослики не привыкли в это вникать, пока нет серьезных последствий. Между тем, отношения эти начинают складываться ещё в детских садах, когда ребенку всего три года. Кит сменил три садика из-за наших переездов, и у меня была возможность понаблюдать, как проходят стадии коллективизации.

Первые два месяца — типичный новичок, изгой. Идут жалобы на поведение — пытается показать себя. Причём жалуются даже не воспитатели, а «общественное мнение». Привожу его утром, а они там на прогулку одеваются. Кто-то из детей говорит мне: «А ваш Никита дерётся!» И тут же остальные начинают жаловаться. Несколько раз такое наблюдал. Удивительная спонтанность коллективного сознания. Флешмоб. Впрочем, я подозреваю, что синхронизацию этому коллективному разуму задают все-таки воспитатели.

Затем становится заметно, что на самом деле коллектива нет, а есть отдельные группы по три-четыре человека. Это как раз настоящие, самоорганизованные микро-коллективы. Тут вам и Три Мушкетёра, и «Битлз», и типичный состав современного IT-стартапа. Хотя в детском саду эти группы ещё нестойкие, как молекулы воды в облаке пара. Здесь Кит и начинает вписываться.

Первыми приятелями становятся девочки. «Они дают игрушки», как отмечает Кит. С мальчиками отношения конкурентные, но постепенно тоже возникают альянсы: «Я подружился с Серёжей, а его Петя слушается». Или «Мы дружили с Алёшей, но он стал дружить с мальчиком, который был против нас».

Иногда я помогаю. Одна парочка играла на площадке после садика, мы с Китом подошли, и я спросил, можно ли нам поиграть с ними. Научил их играть в прятки. На следующий день смотрю, тусуются вместе на прогулке.

Ну и наконец, происходит полная «вписка». За неделю до Нового года Кит приходит с заявлением:

— Сегодня был хороший день. Меня все слушали: три Зорры и Ледяная Птица.

Я удивляюсь: как-то быстро. Начинаю выяснять, не было ли каких подвижек в коллективе. Оказывается, у них там ветрянка. И первым заболел пацан, который был вроде лидера. Кит перехватил влияние. Потом бывший лидер возвращается, но, кажется, он уже не рулит. Кит ходит королем… и перед Новым годом тоже выходит из игры с ветрянкой. После праздников всё начинается снова.

Эти игры происходят в фоновом, партизанском режиме, как некая параллельная реальность, спрятанная на прогулках и в других кусочках свободного времени; основное же время занимает официальная деятельность детсада, где надо лепить из пластилина морковки, учить примитивные стишки или просто "вести себя". Поневоле задумаешься, что было бы, если бы морковки и стишки сократить, дав больше времени на свободную коммуникацию и самоорганизацию.

Неудивительно, что я гораздо больше интересовался партизанской частью детсадовской жизни. И даже подкидывал «оружие». Это могли быть мелки для рисования на асфальте. Или каштаны, которые мы любим собирать осенью, а жена потом ругается, что их скопилось в доме слишком много — я предложил Киту взять их с собой в сад и просто раздать детям, каждому по одному. И посмотреть, что будет. Просто как новый повод для контакта, новая игра.

Был случай, когда он потерял на прогулке в саду губную гармошку. Я посоветовал ему сделать общее объявление через воспитательницу. Сделал. И точно: один мальчик видел, где гармошка на улице лежит. Нашли. А я для себя отметил, что они совсем не понимают принципов взаимопомощи: один не догадался сам спросить, другой не подумал рассказать, пока не спросили.

Какое отношение имеют эти истории к школьной травле? Да самое прямое. Травля — это игра, в которую играют дети, которым не дали играть в другие игры. Вот печальный парадокс: школа мучает детей надзором в классах (где много места, много света и есть конкретная деятельность), но при этом оставляет их без присмотра в наиболее критических, в наиболее противоестественных ситуациях, вроде тесных раздевалок и тёмных коридоров.

Принято считать, что дурные привычки «идут с улицы». Но вспоминая уличные и школьные конфликты своего детства, я был поспорил: в школе было хуже. Городок моего детства не относился к благополучным, там жило много досрочно-освобожденных зеков (это называлось «выпустить на химию»), и детки у них были под стать. Тем не менее, даже у них существовала дворовая этика: честные драки поощрялись, а долгие издевательства — нет.

Может, дело в том, что на улице больше возможностей для манёвра? Да и друзья могут подключиться: не те случайные люди, с которыми тебя сажают в классе, а именно друзья, у которых принято стоять за своих. И наконец, на улице всегда есть куча других интересных занятий.

Получается, что именно взрослые создают детям уродливую ситуацию школьной раздевалки. Причём эффект этот давно известен, особенно после «Стэнфордского тюремного эксперимента», проведённого профессором психологии Филиппом Зимбардо в 1971 году. Одной группе студентов было предложено сыграть заключённых, а другой — надсмотрщиков. В итоге и те, и другие слишком хорошо «вошли в роль»: надсмотрщики стали проявлять настоящий садизм, а жертвы быстро сдавались. Зимбардо сделал вывод, что среда и ситуация влияют на поведение людей гораздо сильнее, тем предполагала психология того времени, в которой был моден индивидуализм, персональный психоанализ и прочие культы «личных качеств характера».

Это конечно не означает, что все дерущиеся дети — на самом деле милые зайчики. Но драка драке рознь, вот что важно. Уличные драки с их ограничительными принципами («до первой крови», «лежачего не бьют») очень напоминают наблюдения этологов о том, что у животных внутривидовая агрессия чаще является «показательным выступлением». В сражениях оленей за самку победитель не убивает проигравшего, он лишь демонстрирует силу. Фактически, это спорт, придуманный в природе задолго до человека.

Однако те же этологи заметили, что если соперникам после драки не дают разойтись, заставляя их находиться в неестественно тесном, замкнутом пространстве (например, самцов мышей держат в одной клетке) — именно в этом случае у победителя развивается гиперагрессия, а у побеждённого — депрессия и каталепсия [70]. Очень похоже на тесные миры наших школ и городов, не правда ли?

Провокаторы и интриганы

В ответ на школьные драки многие советуют отдать ребенка на секцию боевых искусств. Это действительно полезно, как выучить иностранный язык: даже если не используешь на практике, всё равно лучше понимаешь мир. И мои дети стали изучать единоборства ещё до школы.

Но это не панацея от всех проблем школьной социализации. Во-первых, обучение реальным приёмам единоборств происходит не сразу. У младших основа тренировок- общефизическая подготовка. Это значит, что каратэ не успеет помочь вашему ребёнку в конфликтах первого класса, а для некоторых детей именно такие конфликты — самые существенные.

Кроме того, драки — не единственная игра, которая расцветает в «слепых пятнах» школьных коридоров. Существует противоположная, столь же дурная игра в «вечную жертву». Когда мама одной девочки из класса Кита впервые жаловалась мне на его поведение, она дважды в своей речи произнесла, что её девочка — «самая маленькая в классе». Я поверил на слово и отругал сына. Все мы знаем: обижать девочек нельзя, тем более маленьких.

А потом моя жена, забирая Кита из школы, поглядела на эту девочку. Девочка висела вниз головой на перилах второго этажа, громко ругала каких-то мальчиков, которых даже не было поблизости, и совершенно не реагировала на замечания взрослых. Она твердо усвоила, что ей все позволено, поскольку она «самая маленькая».

В следующий раз, когда возник конфликт, я встал на сторону сына. И сразу поинтересовался, видел ли кто-то из взрослых то, в чём эта девочка обвиняет его. Нет! Оказывается, учительница пересказывает конфликт со слов девочки. Очередная история про раздевалку, где не было взрослых.

Другой случай: моего первоклассника стукнул какой-то третьеклассник на продленке. Сын не жаловался, но история всплыла во время одного нашего разговора. Мы обсуждали, в каких случаях надо бить в ответ, в каких — игнорировать мелкую провокацию, а в каких — обратиться ко взрослым. Тут Кит и привел этот пример: он не пошёл к учительнице с жалобой на третьеклассника, потому что этот парень находится «в фаворитах» у учительницы, которая сидит на продленке. Так что жаловаться бесполезно.

На следующее утро в школе я попросил классную руководительницу найти этого третьеклассника. И поинтересовался, почему он прессует малышей. Пацан разрыдался и сказал, что его «попросили навести порядок». Кто попросил? Ну понятно. На этом месте училки закудахтали, что такого не может быть. Но я сказал, что верю пацану, и если такая «дедовщина» ещё раз повторится, я приму другие меры.

Так что ещё раз: не боксом единым. Школьные конфликты разнообразны, но роднит их одно: «слепые пятна». И именно на этом месте разговора представители школы начинают быстро-быстро переводить тему. Они очень не любят вопрос, почему они сидели по своим тихим классам и учительским, пока дети дрались в раздевалках.

Ответный ход школы — обвинить родителей в неправильном воспитании детей, натравить родителей друг на друга, отправить ребенка к психологу, напугать органами опеки. В общем, заставить множество людей вне школы тратить время для того, чтобы школа в очередной раз спрятала свое «слепое пятно».

«Кит жалуется на школьные психологические тесты:

— Зачем они задают эти бессмысленные вопросы — кто из одноклассников мне нравится, кто из родственников мне нравится… Спросили бы лучше, кто из учителей мне не нравится!

Не успел я поинтересоваться, как же он поступает на этих тестах, а он уже сам продолжает:

… - Поэтому я выдумываю смешные ответы. Если спрашивают, кто из родственников мне больше нравится, я пишу — кот». (октябрь 2015)

Головы и хвосты

Есть ещё один аргумент школы: да ведь у нас один учитель на тридцать человек — как же за ними уследить! Ответ на это дают те же секции единоборств. В такой секции у одного тренера вполне может быть больше тридцати человек. И они — о ужас! — бьют друг друга руками-ногами, бросают друг друга об пол. А потом расходятся с улыбкой, безо всяких конфликтов. И учитель остается бодр и весел.

Так может, напряжение учителей в школе возникает вовсе не от количества учеников, а от противоестественной организации работы с ними?

Задумавшись о более правильном образовательном коллективе, поневоле приходишь к идее, что здесь нужен какой-то особый «заказчик». Может, церковь? Во многих церковных школах существует большой арсенал социальных игр, от благотворительности до трудотерапии. Хотя промывка мозгов там всё-таки главенствует.

Советская школа тоже любила идеологическую работу. Однако возможностей для альтернативных игр было побольше. Октября, пионеры, комсомольцы — театр для будущих управленцев. Система спортивных школ, с выходом на ДОСААФ и армейские клубы — для любителей простых физических пузомерок. А были ещё физматматшколы, биостанции для юннатов, Дворцы пионеров с кружками на любой вкус… Очень разнообразный конструктор коллективов! Особенно если смотреть из дня сегодняшнего, где остались лишь обломки этого конструктора.

Мы же тем временем колыхнулись в другую сторону, к индивидуализму. Сколько народу должно быть в классе? После советской школы хочется сказать — поменьше, конечно же! Не больше десяти. А вот кандидат физико-математических наук Николай Андреев рассказал мне в интервью другую версию [71]:

«Есть такой великий учитель математики Борис Петрович Гейдман. Он считает, что класс с количеством меньше 25 человек обучаем хуже, чем класс, в котором 25 человек и больше. В каждом классе должна быть «голова», «тело» и «хвост». Если вы хоть одну из этих частей выкидываете, то общий уровень образования съезжает. Кому-то не за кем тянуться, а другим наоборот, не перед кем похвастаться».

Идея представить хороший коллектив как отдельный организм с головой и хвостом мне понравилась. А вот количественную оценку захотелось уточнить. Размышляя об этом, я отправился в «Википедию» и набрал слово «Взвод». Там хорошо описано, чем определяется размер взвода, который в разных родах войск очень разный. С одной стороны:

«Воинское подразделение, соответствующее взводу, в советских частях и подразделениях специального назначения (СпН) ГРУ именовалось Группой. Группа также состояла из 3-х отделений — общий состав группы — 16–18 человек. Необходимость введения такого термина подчёркивала тактику действия разведывательно-диверсионных подразделений. В тылу противника Группа, из соображений скрытности и маневренности разделялась на Отделения либо звенья по 2–3 военнослужащих, действовавших самостоятельно».

А с другой стороны:

«Самыми крупными по количественному составу в Советской Армии были курсантские взводы в военно-учебных заведениях и особенно в Центрах Подготовки Младших Командиров (неофициальное название — «Сержантская Школа» или «Сержантская Учебка»). Численность учебного взвода курсантов достигала 40–45 человек. Такие взводы неофициально назывались «китайскими»… Необходимость в таком увеличенном штате учебных взводов объяснялась отсеиванием кандидатов в процессе учёбы и кадровой нехваткой в войсках».

Выходит, на размер взвода сильно влияют внешние задачи. Серьёзная боевая цель, автономная работа в условиях враждебного окружения (разведка) требует небольшой и слаженной группы. Слабая внешняя цель, допускающая внутреннюю конкуренцию в достаточно мирном окружении (учебка) — получается большая группа.

Вопрос о том, чем именно занимается коллектив, позволяет объяснить и другие школьные феномены. Помните про девочек-друзей, которые первыми встретили Кита в детском саду, и девочек-провокаторов в школе? Есть исследования [72], согласно которым женщины чаще становятся «внутренними» лидерами коллектива, а мужчины — лидерами «наружными», то есть при столкновении с враждебным внешним окружением. Группа детсада или школьный класс — очень изолированные коллективы, никаких особых столкновений с внешним миром у них нет: поэтому девочки рулят. Это касается и учительского состава: когда учёба предполагала более активное, практическое освоение окружающего мира, учителями были мужчины.

А как насчёт возраста? Почему в классе все должны быть одногодками? Ведь младшие гораздо лучше въезжают в новые знания и умения, когда видят примеры старших — не взрослых, а именно детей на пару-тройку лет старше. Это всё ещё «горизонтальная связь», копирование себе подобных; но при этом разрыв в возрасте ставит планку повыше.

«По дороге с секции Кит спросил, знаю ли я, сколько будет семью семь. Я сказал, что знаю, но предложил ему сказать первым. К моему удивлению, через три минуты он ответил. Правда, первый ответ был неверный, но ещё через минуту он исправился. Он считал в уме! Я предложил ещё пару примеров. Он опять посчитал. "Неужели айкидо раскрывает невиданные математические чакры?" — удивился я.

Через день, когда снова была секция, я понял, в чем дело. В раздевалке после айкидо ребята постарше (третий класс) хвастались, кто лучше знает таблицу умножения. Давали друг другу задания — и моментальные ответы. А мой первоклашка — самый младший в секции. Он ещё не знает, что умножение заучивают по таблице. Он думал, они и вправду так быстро считают. Ну и сам научился умножать в уме». (апрель 2012)

Именно так были устроены дворовые коллективы нашего детства, откуда приходили игры в банки и пробки, велосипедные гонки и техника стрельбы из рогаток… Множество открытых горизонтальных связей, когда со случайным пацаном на улице можно обменяться фантиками, поиграть в футбол — и научиться чему-то новому. Увы, в современном городе эти живые "протоколы случайности" исчезают. Здесь на все случаи жизни — абстрактный сервис-посредник, официальная организация из взросликов, учебное пособие для заданного возраста…

Конечно, у смешанной группы может быть свой минус: если младшие в группе подтягиваются за старшими, то старшие, наоборот, могут скатываться к уровню младших (в поведении как минимум). Очевидно, что старшим просто нужен свой старший — и эту роль может играть взрослый. Но это вовсе не роль школьного учителя, который механически раздаёт всем одинаковые задания.

Итак, вот грубая формула образовательного коллектива. Нужна небольшая группа детей разного возраста и разного пола, перед которой поставлены различные тактические и стратегические задачи — не только внутренние, но и внешние. В этой группе желательно иметь такое распределение ролей, чтобы вместо тупой пузомерки получилась слаженная работа «всего организма» — но при этом каждый получал бы и новые знания, и собственное удовольствие.

Пока я искал такую компанию, оказалось, что она спокойненько растёт буквально под ногами. У меня дома. Хотя не знаю, обязательно ли для такого открытия заводить троих детей. Может быть, кто-то понимает это раньше, а кто-то вообще никогда. Но мне кажется, общая картина схожая. Первый ребёнок — чаще всего собственная проекция родителей; с ним больше смотришь на те вещи, которых тебе самому не хватило в жизни. Второй ребёнок — обратная сторона Луны, взлом шаблонов и понимание родительской диалектики. А третий — удивительный инопланетянин; всё у него выходит само собой, без твоих теорий. Что это, откуда? Наверное, это и есть коллектив. Где трое, там и церковь.

Братья и сёстры

Кажется, очередной переход к своему семейному вышел у автора слишком ловким. Да и сведение всего разнообразия коллективов к одной домашней тройке — не слишком ли просто?

Не слишком. Сложность вообще определяется не количеством элементов, а отношениями между ними. Детям я демонстрирую эту идею с помощью роликов из своей заброшенной диссертации. Игра «Жизнь», классическое увлечение начинающих программистов, в моём случае очень затянулась, превратившись в многолетнее увлечение клеточными автоматами. Представить эту вычислительную среду очень легко: каждая клетка на поле меняет цвет в зависимости от цвета ближайших восьми соседей по некому правилу. В одних случаях это совсем простое правило голосования («стань таким же цветом, как большинство соседей»), в других случаях посложнее («если у клетки ровно три белых соседа, она становится белой; если меньше двух или больше четырёх белых соседей — становится чёрной») — но в любом случае, взаимодействие локальное, только между соседями. Зато на макроуровне, на поле из десяти тысяч таких клеток, шаг за шагом возникают удивительные картины: растут снежинки и дендриты, ходят волны и закручиваются спирали… или ничего не происходит, если правило микровзаимодействия клеток чуть-чуть изменить.

Глядя после таких опытов на человеческое общество, можно заметить, как мало у нас остаётся локальных взаимодействий: естественная самоорганизация коллективов всё чаще заменяется централизованным управлением. В результате большая группа людей, формально объединённых в «организацию», на самом деле представляет собой толпу одиночек, эдакое социальное чудище Франкенштейна, а вовсе не коллектив.

И это хорошо чувствуют те, у кого появились дети. Антисистемные настроения молодых родителей вполне предсказуемы: ну, уж наш-то ребёнок точно не станет роботом на этом конвейере! Лучше мы сами его всему научим. А если детей уже двое-трое, да и ещё друзья с детьми — вот и альтернативный коллектив. Натуральный.

Но окружающая реальность диктует свои законы. Для поддержания семьи как минимум один из родителей должен работать — а иногда одного недостаточно. Но даже если мама может оставаться дома, вовсе не факт, что ей будет интересно день за днём, год за годом заниматься детьми. В итоге даже «простой» домашний коллектив организовать не так просто, как кажется иным теоретикам домашнего обучения.

«На прошлой неделе я оставил Кита дома поболеть — и у нас получился естественный эксперимент, отвечающий на вопрос о том, сколько времени нужно на "социализацию". Первые три дня он спрашивал "Пойдем ли мы завтра в садик?" с такой интонацией, что было ясно: не хочет идти. Однако на четвертый день он рассказал мне, что представляет, как он будет строить крепость с друзьями (имелись в виду именно ребята из садика). А когда на пятый день мы пошли в сад, он даже меня подгонял.

Мораль: да какая тут нафиг мораль, если ребёнок сам рассказал мне эту формулу ещё год назад! Когда Киту было четыре, он начал разбираться с числом дней в неделе. И спросил меня, сколько дней мы ходим в сад и сколько выходных. Я сообщил, что пять и два. Он тут же внёс рацпредложение — сделать наоборот. Два дня в садике, пять дней дома". (март 2010)

Вот, казалось бы, история о том, как ребёнка напрягает садик. Но с этим несложно разобраться: взяли да не пошли. Жизнь в одной квартире с братьями и сёстрами может напрягать посильней: здесь не дают еженедельных выходных, чтобы отдохнуть друг от друга. Чуть оставил одних — крики, жалобы. Только всех замирил — опять схлестнулись.

Поэтому первая идея, которая приходит на ум: развести по углам. Дать каждому свою игру. Один — на прогулку с папой, другой — в магазин с мамой. На каникулах одного к бабушке, с другим в отпуск. Записать на разные кружки.

Наверное, если бы это всегда удавалось, я бы не увидел той замечательной самоорганизации, которая возникает у самих детей, когда никто не бросается разводить их по углам.

«Кит сделал для двухнедельной Евы первые игрушки в духе оригами. На свёрнутых пополам листах (чтобы можно было поставить) нарисовал портреты: себя, меня, Машу и какого-то клоуна. Ставит их перед Евой и рассказывает. И самое удивительное: она с интересном смотрит. А мои гримасы игнорирует. Вот она, сила горизонтального обучения!» (март 2009)

«Маша жалуется, что Кит играет с Евой только в «ловушки» и «заграждения», призванные ограничить ее перемещения. А по-моему, довольно естественная игра. У Кита рождаются самые настоящие изобретения — не просто идеи, а действующие приспособления.

Первой была «сигнализация» — система верёвок, которая роняет горшок, когда Ева заходит в комнату Кита. Правда, первой зашла Маша. Но сработало же! Второе изобретение посложней. Он привязал верёвку к ручке двери, а второй конец — к кровати. Таким образом, дверь заблокировал, чтоб Ева не вошла. Я ему говорю — а как же сделать, чтобы мы, взрослые, могли заходить? Тогда он сделал на другом конце верёвки кольцо, которое ездит по спинке кровати и может фиксироваться в двух положениях. Когда идут взрослые, могут сдвинуть кольцо и пройти.

Ева в свою очередь веселится, взламывая китовские заграждения. А когда его не было, она сама себе придумала «полосу препятствий»! Вообще-то она и раньше любила через нас с Машей перелезать — но тут придумала целый круговой маршрут через всю комнату: перелезть через нас, потом на свою кровать забраться, пройти по ней до самого конца, там перелезть через одеяла и спрыгнуть, обежать нашу кровать — и все сначала. Намотала за раз десяток кругов по своему полигону». (февраль 2010)

Вот и подсказка, как придумать совместную игру: нужно дать задачу каждому по возрасту. Например, так: семилетний Кит собирает фантастических существ из конструктора Zoob, а двухлетняя Ева работает тестировщиком, проверяет модели на выживаемость — кидает и пытается разломать. После часа такой игры получается несколько интересных устойчивых форм, похожих на нечто знакомое из живой природы. По сути, вводный курс эволюционной биологии.

Подобных игр у них возникло целое множество. Результат последней висит сейчас передо мной на холодильнике, когда пишу эту статью: Кит рисовал на бумаге контуры, а Ева их раскрашивала. Матисс с Гогеном отдыхают! А с некоторых пор эта коллективная механика стала и меня переигрывать.

«Разбираем покупки. Ева схватила пакет сосисок и удирает. Прошу Кита забрать у неё пакет. Кит догоняет Еву и объясняет:

— Понимаешь, Евыч, на самом деле это патроны…» (март 2010)

«Я заставлял Еву что-то делать, а она не слушается. Я стал злиться. И тут Кит сказал «Тихо, папа!» и даже руку вперёд выставил. А потом предложил Еве: «Давай я буду говорить «тик-так», а ты пока сделаешь своё дело». Ева тут же согласилась: как раз на днях Маша научила её делать всякие дела по таймеру». (январь 2012)

Появление Лёвы несколько порушило ту идиллию, которую я только что нарисовал. Разница в возрасте с сестрой у них меньше двух лет — в отличие от Кита, который на пять лет старше Евы.

«Ева отнеслась к новорождённому брату с любопытством. Называет его “амиш”. Сначала потребовала “атеть”, то есть смотреть. Затем “пагадить”. Причём гладить хотела все части, какие доступны: “Гадить нос!” Очень смешно искала другие части: “Руки неть! Наги адин!” Предлагала “дизять сям”.

Правда, вскоре началась битва за внимание мамы — и за молоко. Причем пить молоко она уже разучилась. Укусила Машу несколько раз. Маша орёт, Ева орёт, Лёва проснулся и тоже орёт. Укладывание сразу двоих оказалось довольно мучительным процессом». (январь 2011)

Для общей драматичности стоило бы привести ещё страницу таких цитат. Но это может сделать любой поисковик по запросу «погодки дерутся». А я лучше расскажу, чего роботы не знают. Здесь просится заголовок «О пользе драк», но среди читателей могут оказаться гуманисты, поэтому выражусь более тактично: драки моих младших, порушившие идеалистическую картину братской любви, помогли разглядеть нечто более существенное.

Для начала я получил доказательство того, что азарт и конкуренция за абстрактные награды — вовсе не результат «неправильного обучения», как я думал после игр со старшим. Оказалось, что этот движок человеческой природы легко включается и без отцовского футбола. Первые годы Ева и Лёва конкурировали буквально во всём. Любой предмет, оказавшийся в руках у одного, тут же привлекает внимание другого и наполняется «ценностью».

Заводить всех игрушек по паре? Или всё-таки использовать движок конкуренции? Плюсы ведь тоже есть: маленький копировщик Лёва начал делать многие вещи на год раньше, чем Ева и Кит. Может, стоит тогда научить их честному соревнованию?

«Ева любит всех пихать, а Лева на ней повторяет. Вроде понятно, что это своеобразный призыв к общению, но раздражает ужасно. Вчера я вдруг испытал просветление: и вместо того, чтобы их ругать, стал вместе с ними толкаться на кровати. Всем очень понравилось. Так родился новый вид игры — толкалки». (декабрь 2012)

«В молодости удивлялся, почему процветают такие непрактичные виды единоборств, как борьба без ударов. Теперь наблюдаю эту эволюцию у себя дома. В сражениях на палках Кит и Лёва регулярно отбивали мне пальцы, и в конце концов возникло правило: сражаться только вне дома и по обоюдному согласию (без внезапных нападений). В домашних боролках Евы и Лёвы мы точно так же запретили удары руками и ногами, а также любые действия с головой противника. Зато вот сегодня они уже полчаса борются, и никто не ноет». (январь 2014)

Надеюсь, вам уже смертельно надоели мои упоминания восточных единоборств в качестве лекарства на все случаи жизни? Есть у писателей такая болезнь: как сядет на красивую метафору, так и не может соскочить. Да и читатели такой приём любят: теории легко укладываются в голове, будучи зафиксированы, как прищепкой, ярким и простым образом-метафорой.

В моём случае метафору отлично разгромили Ева и Лёва. Игра в айкидо не стала самой популярной. Гораздо чаще они играют в другие совместные игры, которые Лёва называет «рольными». Даже если это игра-боролка, всё равно очень важно, чтобы каждый был конкретным персонажем: Паучиха и Леголас, Кашалоты и Кальмар.

«Понемногу появляются общие игры, кроме драк. Самая популярная сейчас игра — в курицу. Ева говорит «ко-ко-ко» и тихо тыкает Леву в спину, щекотит. Лева убегает, потом возвращается и снова спину подставляет». (май 2012)

«Ева с Левой стали долго играть вместе. Оставишь их в комнате, потом с удивлением наблюдаешь, что они на ходу придумали себе игру (Лёва — пират, Ева — русалка) и целый час уже играют». (июнь 2014)

Первые записи о таких играх появились в моём дневнике даже раньше, чем попытка сыграть в единоборство без травматизма. «Игра в айкидо» всего лишь помогла мне самому заметить, что мои младшие самостоятельно открыли тот же принцип: игра невыгодна, если ты наносишь сильный вред противнику — ты просто лишаешься игры.

Конечно, они не проговаривали это словами. Просто вывели опытным путём. В процессе столкновений вырабатываются правила, порождающие более выгодную для обеих сторон динамику. Один начинает свою игру; другой, заметив это, может начать делать то же самое — но в этом случае часто возникают конфликты за общий ресурс, и игра портится. Другой вариант: заняться собственной игрой в одиночку. Но так скучно. Между этих двух невыгодных крайностей, в процессе перебора ролей, и возникает совместная игра без банальной пузомерки.

«Ева с Машей заходят на кухню. «Спасибо, милый олень!», говорит Ева, и я понимаю, что передо нами Герда. На роль Кая она назначила Кита, который с очень серьёзным видом пишет новогоднюю открытку. «Пойдём отсюда, Кай!» — нежным голосом уговаривает его Ева. Через минуту обычным своим голосом, с баском, резюмирует:

— Что-то Кай мне не отвечает. Ну тогда поехали дальше, милый олень!» (сентябрь 2011)

«Лёва стал заядлый режиссер: рассказывает всем, что надо говорить и делать в игре. Причём видно, что его прёт сама история, которую он создаёт, даже без особого реквизита. Обижается, когда вместо «рольной» игры ему предлагают настолку.

— Лёва, сыграем в китайские шашки?

— Нет, я хочу нормальную человеческую игру!

Но иногда идёт на компромиссы: вчера почти час играли с Евой в настолку «Майя». Лёва согласился с условием, что это как будто охотники пришли на привал и там играют». (декабрь 2014)

Меч Дарта Вейдера

С появлением совместных игр конфликты моих младших не закончились. Но когда знаешь об их умении договариваться самостоятельно, гораздо легче перенести внимание с «конфликта вообще» на конкретные условия и факторы, которые мешают правильной игре.

Можно предположить, что совместная игра будет возникать чаще, если детям уже знакомо удовольствие коллективных игр и их разнообразие. Казалось бы, в этом нет недостатка: книги и кино, детские площадки и игротеки дают множество сценариев. Но какие из них выбирают сами дети, а какие поощряют родители?

«Когда Киту было 4 года, он по утрам частенько рисовал или склеивал что-нибудь удивительное. У Евы и Лёвы тоже наметилось утреннее творчество, но на свой лад. Позавчера они с утра решили покрасить волосы Лёвы с помощью какао. Поиграли в таком виде, потом помыли его, и только потом сообщили об этом маме, которая спала.

А я задумался: что если такие совместные «достижения» вообще непонятны родителям? У меня вот не было старшей сестры. Мои достижения детства — это именно индивидуальный зачёт: рисунки, постройки. А у них получаются новые роли, новые отношения как результат. А ты этого не понимаешь, считаешь какой-то глупостью и раздражаешься». (май 2014)

С другой стороны, можно заметить, что самые популярные игры без внутренних конфликтов — это истории про столкновение «своей команды» с внешним миром. Особенно если родитель в качестве играющего режиссёра соглашается сыграть самую неприятную роль — ну, того самого «внешнего мира»:

Лея, не бей брата!

Люк, не кусай сестру!

С маской и чёрным халатом

я вступаю в игру.

Милости не ожидая,

зло воплотив сполна,

объединяет джедаев

Тёмная Сторона.

Ссоры забыты разом —

все в атаку, бегом!

Дружные без приказа

перед общим врагом.

Лея за брата воет,

мчится на помощь Люк…

Главное в Звёздных Войнах —

не остаться без рук.

Про необходимость общей внешней цели я уже писал: к сожалению, таких задач нет ни у детсадовских групп, ни у школьных классов. В семейном коллективе ситуация более тонкая. Нам везде рисуют образ хороший семьи как надежного убежища, где ребёнок всегда должен находить любовь и понимание. Однако подобные семьи формировались именно общностью задач — защита своей земли и дома, поддержка домашнего хозяйства, семейный бизнес, династические профессии. Есть ли такой «клей» в современной семье? Есть ли у неё общие задачи столкновения с внешним миром, в решении которых принимают участие все члены семьи?

Внутренние конфликты гасит даже небольшая «общая атака». Дети могут стать очень дружными во время приготовления обеда или ремонта забора на даче. Даже совместное делание уроков улучшает отношения — как противостояние «общей угрозе» школы. Подозреваю, что именно по этой причине некоторые родители помогают детям слишком рьяно, то есть делают за них домашки и онлайн-олимпиады; это нелогично с точки зрения развития ребёнка, но вполне понятно как совместная борьба против внешней системы. Таким родителям стоило бы (хотя бы из любопытства) вывернуть свой сценарий наизнанку: вместо «помощи бедному ребёнку» предложить ему игру «Хочешь мне помочь?» Тоже совместная борьба, но с гораздо большей пользой для участников.

«Две недели назад, когда я лежал с простудой, Ева принесла мне перекусить, и была заметно довольна этим своим достижением. А в эту субботу я решил просто поспать подольше. Слышу, подкрадывается и спрашивает: "Папа, ты опять заболел?" Уже по голосу чувствую, что надо ответить положительно. Пробормотал, мол, сам не знаю…. "Тогда мы с Никитой приготовим тебе яйца пашот!", говорит Ева, и даже не дослушав меня, бежит на кухню. Может, надо почаще прикидываться больным?» (декабрь 2015)

Но это редкие случаи, когда общая задача есть. На самом деле, и моей семье, и многим другим современным семьям очень не хватает таких задач. Либо задачи есть, но не хватает умения включать детей в процесс совместного решения.

Кстати, множество психологов игнорируют этот вопрос, предпочитая модель «сферической семьи в вакууме», где разобраться с внутренними конфликтами предлагается с помощью внутренних же методов. Обложка книги Адель Фабер и Элейн Мазлиш «Братья и сёстры: как помочь вашим детям жить дружно» сообщает нам, что её авторы — самые известные в мире специалисты по общению с детьми; книга заняла первое место в рейтинге New York Times, издана тиражом более 3 миллионов экземпляров на 23 языках [73].

Что же советуют Адель и Элейн по поводу конфликтов братьев и сестёр? Признать и выразить чувства и желания детей словами. Научить их самих выражать свои чувства словами, рисунками или битьём подушек, а не дракой. Не сравнивать детей и не навязывать им однообразные внутрисемейные роли. Сосредоточиться на их индивидуальных потребностях и поощрять их индивидуальные способности. Не диктовать свои решения конфликтов, а предлагать детям искать решение самостоятельно.

Вот и всё. Звучит разумно, но получается, что основные рецепты «семьи в вакууме» сводятся к искусству разговаривать. В книге Фабер и Мазлиш полностью отсутствует идея совместной деятельности!

А там, где эта идея пытается пробиться на свет, она не находит поддержки у авторов. В самом начале книги, когда пациенты рассказывают свои истории общения с братьями и сёстрами, один признаётся:

«Отец отличался взрывным характером. Он не умел держать себя в руках, мог уехать на два дня и не возвращаться два месяца. Поэтому нам пришлось сплотиться, чтобы защищать друг друга. Старшие присматривали за младшими. После школы мы сразу же пошли работать. Каждый вносил вклад в общий котёл. Если бы мы не держались вместе, никто о нас не позаботился бы».

В книге говорится, что данная история «тронула сердца всех участников семинара». И что? Из неё не сделано никаких выводов. Может, психологам просто не интересны такие случаи, когда дети сплотились без помощи психолога?

Ещё больше поражает глава, которая называется «Не зацикливайтесь на общности». Там описываются ужасы похода с детьми в зоопарк: младшие ходят медленно, просят есть; старших это раздражает, они обзывают младших «улитками». Старший хочет посмотреть на змей, а младший их боится. Ссоры, слёзы, все недовольны. Резюме психолога — лучше гулять порознь.

И это пишут люди, которые только что советовали — не навязывать роли! Хотя история про зоопарк показывает именно эту проблему: детям раздали ярлыки «плачущих младших» и «торопливых старших», и менять эти роли никто не хочет; вместо этого предлагается просто отказаться от совместного похода, отличной деятельной задачи изучения внешнего мира.

Будучи очень ленивым человеком (и хуже того, писателем), я тоже раньше верил в магию слов. И в некоторых примерах книги Фабер и Мазлиш узнал свои попытки «менять роли» без особой смены деятельности.

Классическая ситуация: старший сын, задолбанный ролью ответственного старшего. Это проявляется в кривлянии, в подчёркнуто глупых шутках, в задирании малышей. И первое «психологическое» решение, которое приходит в голову — поиграть с ним в «малыша». Обнять, покачать, посюсюкаться. Милая пятиминутная пилюлька. Работает, но недолго. А вот другой вариант:

«Предложил Киту разобрать ящики с его старыми игрушками. Задача звучит грубо и прагматично. Почти как ненавистная уборка. Но на практике Кит с удовольствием копается полдня в своих детских вещичках, время от времени вскрикивая "Ага, вот это было прикольно!" или "Ух ты, а я-то думал, что эта штука потерялась!" Вспоминает смешные случаи. Отдаёт часть игрушек Еве, показывает, как они работают. Возвращается в детство. А потом возвращается обратно: «Хорошо, что целый ящик освободился. Я как раз думал, куда положить радиодетали». (ноябрь 2015)

Другая классика: младший с надоевшей ролью младшего. Куда бы мы не вышли, он тут уже ноет, что устал, хочет есть, понесите на плечах… Ну что, полечимся разговорами по Фабер-Мазлиш? Нет уж. Лучше вспомним настоящего мастера дзена, Антона Семёновича Макеренко: «Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество». Ну и личная практика:

«Пришли на каток. Лёва минут десять потоптался на коньках и говорит: всё, хочу надеть ботинки. Но я начисто отринул все воспитательные теории, которые предлагают слушать желания ребёнка. Я предложил ему посидеть и отдохнуть, погреться в раздевалке, попить чаю — но коньки снимать не разрешил. Всего полчаса потребовалось, чтобы Лёва перестал нудеть и "включился" — и потом больше часа катался с удовольствием. Наконец я уже сам замёрз и заговорил о том, что пора бы домой, обедать.

— Ещё два круга проедем, — сказал Лёва.

— Три, — сказала Ева.

— Четыре, — сказал Лёва». (декабрь 2014)

Наверняка кто-то увидит здесь жесткое навязывание родительской воли. Поэтому уточню: воля в данном случае подкреплена опытом совместной деятельности, совместного решения тех самых задач столкновения с внешним миром. Мой опыт, использованный в истории с Лёвой, записан в дневнике на год раньше:

«Выходишь на прогулку с детьми в промозглый сумрак московской зимы, и первая мысль: “Больше получаса я тут не выдержу.” А вторая мысль — о том, что надо было уехать на зиму в Таиланд, как сделали все знакомые чипстеры и пипстеры. Но проходит два часа на улице, и вот парадокс — никто не хочет возвращаться домой. То ли горка весёлая по дороге попалась, то ли каток с хорошим льдом, то ли снеговиков стали лепить…»

Вопрос о «праве на насилие» возникает у всякого здравомыслящего воспитателя. И даже западная педагогика, сильно заигравшаяся в вакуумный индивидуализм, в последние годы начала двигаться в другую сторону, придумывая оправдательные теории для проявления родительской воли.

Взять хоть alpha-parenting Гордона Ньюфелда: множество текстов посвящено тому, как создать и закрепить «привязанность» ребёнка, как правильно «заботиться» (то есть доминировать) в этой привязанности. Но все проблемы описываются через внутренние отношения; непонятно, на чём родителям удержать свой авторитет, кроме искусственных трюков, которые быстро заканчиваются.

Гораздо ближе к реальности — подход Уильяма Сирса, педиатра и отца восьмерых детей [74]. Он тоже говорит о привязанности, но с первых же страниц подчёркивает: связь держится лишь тогда, когда вы хорошо знаете своего ребёнка. А как получить такие знания? Из совместной деятельности:

«Когда Мэтт начал играть в малой лиге, я не хотел оставаться в стороне, поэтому записался в команду тренером. Когда он вступил в бойскауты, я вызвался на роль начальника отряда… Благодаря опыту тренера по бейсболу и опыту начальника отряда бойскаутов я узнал о детях вообще и о моем ребенке в частности больше, чем из всего курса психологии, прослушанного мною на медицинском факультете».

На этом месте чтецы курсов психологии могут возразить — а что же делать родителям, которые не такие крутые, как папа Сирс, и у них нет такого большого опыта? В таком случае, можно использовать коллективный опыт. Но именно опыт, а не домыслы.

Вы могли заметить, что в моей книге часто цитируются исследования, не относящиеся напрямую к воспитанию; зато педагогические и психологические системы здесь подвергаются высмеиванию. В главе «Трудности перевода» я даже написал, что гуманитарные модели мира — это чаще всего объедки со стола инженеров своего времени. Однако «новые» модели гуманитариев быстро обретают популярность, поскольку они специально заточены для массового употребления — в первую очередь, благодаря упрощению.

Опытный путешественник неделями изучает карты и готовит снаряжение перед походом — а психолог легко сравнит вашу жизнь с дорогой и посоветует «не тащить слишком тяжелый рюкзак»; совет умещается в пару строк на бумаге и быстро усваивается за чашечкой кофе. Ботаник насчитывает в семействе пальмовых 185 родов пальм и не считает это пределом — а психолог тем временем с умным видом рассказывает вам про четыре психотипа людей. Ну хорошо, чуть больше. Но уж точно не больше шестнадцати. Да, сравнение с пальмами получается невыгодное — зато можно легко запомнить число, не превышающее количество пальцев!

Пользоваться коллективным опытом можно и нужно. Но лучше делать это без упрощающих посредников. Не исключено, что нужный опыт где-то рядом, просто вы никогда не смотрели на него под нужным углом. Я никогда не был девочкой, у которой есть и старший брат, и младший. Но я как минимум могу себе представить, что капризы моей дочки — не просто капризы, а какая-то новая роль со своей собственной логикой.

Младший брат мой день за днём

ходит шахматным конём:

проползёт чуть-чуть вперёд,

а потом переворот

влево или вправо.

Глупая забава!

Старший брат мой — чемпион.

В шахматах он был бы слон:

он несётся со всех ног

через двор наискосок,

в дальний угол прямо.

Странная программа!

Я могла бы и конём,

и слоном, и вместе.

Но когда кричат "идём!" —

я стою на месте.

Ни к чему мне спешка:

я сегодня пешка. (январь 2012)

Это шуточная модель, конечно. Но такой подход отлично спасает меня (и эту книжку) от длинных теоретических разговоров на тему «почему у девочек психика сложнее, чем у мальчиков». Всё равно лучший способ увидеть, как пешка превращается в ферзя — это активная деятельность по освоению мира.

«В полночь Ева, отказываясь идти спать, предложила мне поиграть в шахматы. Откуда у приличной трёхлетней девочки такие ужасные увлечения? Не иначе как тлетворное влияние улицы!

Сыграли две партии, дальше я не выдержал. И предложил ей сыграть в более серьёзную, по-настоящему развивающую игру — кто быстрее сложит все свои шахматные фигуры в мешок.

И я почти выиграл. То есть, вначале я думал, что выиграл. Потому что я уже сложил все свои фигуры, а у Евы оставалось ещё две. Она бросила их в мешок, затем невозмутимо указала мне на поле. Там лежал маленький щит, отломанный от моей пешки! Вот это сильный ход! Такому в физматшколах не учат!» (июнь 2012)

Напоследок отмечу, что мои младшие сейчас гораздо свободнее включаются во внешние детские коллективы, чем старший, который «прорывался с боем» в садике и начальной школе. Возможно, это связано с тем, что Лёва и Ева прошли боевую стадию дома, и теперь чаще выступают зачинщикам других, более сложных игр.

«Ева рассказала, что они в школе организовали с подругами Агентство. И она теперь агент-собака. Агентство проводит расследования разных случаев: если у кого-нибудь пропала вещь, или что-то сломали в классе. Идея киношная, это понятно. Но забавно, что такая небанальная игра возникла всего через месяц совместной учёбы в первом классе.» (октябрь 2015)