ПРАВИЛА ЖИЗНИ {33}

ПРАВИЛА ЖИЗНИ{33}

Педагогика для детей и для взрослых

ВСТУПЛЕНИЕ

Я боялся, что на меня станут сердиться.

Скажут: «Голову ребятишкам морочит».

Или: «Подрастут, будет еще у них время обо всем этом подумать».

Или: «И так не очень — то слушаются, ну а теперь пойдут критиковать взрослых…»

«…Покажется им, что все знают, и заважничают».

Давно, очень давно я хотел написать такую книжку, да все откладывал.

Ведь это — первый опыт.

Опыт может и не удаться.

А если даже и удастся, промахи неизбежны. У того, кто делает что — либо новое, должны быть ошибки.

Я буду начеку. Постараюсь, чтобы книжка вышла занимательная, хотя это и не описание путешествия, и не историческая повесть, и не рассказ о природе.

Я долго думал и все не знал, как назвать книжку.

Пока один мальчик не сказал:

— Много у нас, у ребят, огорчений оттого, что мы не знаем, как правильно жить. Иногда взрослые объяснят спокойно, а больше сердятся. А ведь неприятно, когда сердятся. Понять трудно, а спросить нельзя. И в голову лезут разные поперечные мысли.

Так и сказал: «поперечные мысли».

Я взял лист бумаги и написал:

«Правила жизни».

Вижу: правду мальчик сказал — хорошо получилось.

И я составил план.

Я напишу о доме, о родителях, о братьях и сестрах, о домашних развлечениях и огорчениях.

Потом — об улице.

Потом — о школе.

Потом я напишу о ребятах, которые думают про то, что они видят дома, на улице и в школе.

Каждый из вас ведь не только играет, но и смотрит, и слушает, что говорят другие, и сам размышляет.

Это не повесть и не школьный учебник, а научная книга.

Одни предпочитают авантюрные романы, сказки, необыкновенные приключения, печальные или смешные. А другие говорят, что самые занятные книжки — это как раз научные.

По школьному учебнику учатся, повесть — та читается легко, а научная книга заставляет человека самого много думать. Немножко прочтет, а потом вспоминает разные вещи, а иной раз и удивляется, и размышляет, так ли это на самом деле.

Ведь бывает, что один говорит одно, а другой другое.

У ребят свои дела, свои огорчения, свои слезы и улыбки, свои взгляды — молодые, молодая поэзия.

Часто ребята прячутся от взрослых, стыдятся, не доверяют, боятся, что станут высмеивать.

Ребята любят слушать разговоры взрослых — и очень хотят знать.

Хотят знать правила жизни.

ШКОЛА

Много книжек печатают про школу, да только для взрослых и совсем не пишут про школу для учеников. Просто удивительно! А ведь ученик столько в ней проводит часов, так много о ней думает, столько видит в ней радостей и горестей!

Я часто говорю с учениками младших классов про школу; одни любят и хвалят, другие жалуются, но знать по — настоящему школу, ее историю никто не знает: все думают, что все всегда было так и так и останется.

Я знаю: маленький ребенок думает, что мама всегда была мамой, а бабушка бабушкой и что всегда была именно такая квартира и так же тикали на стенке часы. Ему кажется, что и город, и улица, и магазины были всегда такие же, как теперь.

И ученику кажется, что парты, доска, губка, мел везде такие же, как у него в школе, так же выглядят учителя и так же выглядят книжки, тетрадки, ручки, чернила.

Конечно, родители вспоминают, что в их времена было по — другому, но столько слышишь всякой всячины, что не всегда знаешь, правда это или сказка.

Один мальчик после экскурсии в королевский замок сказал:

— Вот теперь я верю, что короли были на самом деле.

Пожалуй, в каждом большом городе должен быть музей истории школы, и в этом музее должны быть такие классы, какие были сто и пятьдесят лет назад, старые парты, древние карты и старинные книги, одежда учеников, игрушки и даже розга, которой тогда еще секли ребят.

Во время японской войны я был в Китае, видел китайские школы и купил у одного учителя линейку, которой бьют учеников. На одной стороне линейки было написано красной краской: «Тот, кто учится, станет умным, полезным человеком»; надпись на другой стороне была черная{34}. Эту линейку я потом показывал, и все разглядывали ее с большим интересом.

Мне кажется, знай ученик, какие школы были раньше и какие они в других местах еще и теперь, он меньше жаловался бы и больше любил свою школу, легче мирился бы с тем, что в школе подчас

бывают неприятности, устаешь и скучаешь.

Если поговоришь с учеником по душам, всегда услышишь жалобу на трудный предмет, на приставалу соседа, на строгого учителя, на то, что много задают и что много разных забот, а развлечений мало.

А спросишь, не хочет ли он лучше сидеть дома, скажет:

— Хочу ходить в школу.

Школьник рад, что учитель не пришел, что раньше отпустили домой, любит праздники, но он хочет оставаться учеником.

Случалось, мне надо было убедить мальчика, что дома учиться лучше.

— Сам видишь, ты слабенький, тебе трудно рано вставать. Ты сможешь дольше лежать в постели. Ты простуживаешься, кашляешь, а в школу надо ходить и в дождь, и в стужу. В школе ты должен пять часов сидеть спокойно, а дома можно и поиграть подольше, и пойти в сад. Если у тебя болит голова, можно не сделать уроков и на тебя не рассердятся. Учение дается тебе с трудом… Товарищи задирают, дразнят…

Мальчик слушает — слушает и говорит:

— Это ничего, я хочу в школу.

Почему? Почему школа приятна и нужна?

Дома думают обо всех и занимаются разными делами; комнаты и обстановка дома для всех; школа думает только об ученике; каждый зал, каждая парта, каждый уголок именно для ученика. Все свое время в школе учитель отдает ученику. Здесь не слышишь неприятного: «У меня нет времени. Не знаю. Оставь меня в покое. Не морочь мне голову. Мал еще».

Во — вторых, школа упорядочивает день; знаешь, что будет впереди, куда идти и что делать. У тебя есть план, каждый час на что-нибудь предназначен. Тебе не скучно, даже приходится торопиться.

Правда, иногда не хочется вылезать из теплой постели или выходить в дождик на улицу. Но часы призывают спешить, и тебе некогда размышлять, что приятно, а что неприятно, что ты чувствуешь и чего хочешь.

Один одевается быстро и вообще любит все делать быстро; другой наденет чулок и отдыхает, зашнурует башмак и задумается. Один готов слоняться полдня неодетый, другой сразу вскакивает с постели:

— Ну а дальше что делать?

Хватает книжки и вылетает на улицу, часто даже не узнав, какая погода. Дождик? Шагает быстрее: в школе тепло, сухо! Приятно вытереть ноги, сбросить мокрое пальто и шапку… И сразу друзья. Еще на улице повстречался товарищ. И улица какая — то своя, взрослых на ней не больше, чем школьников, да и те словно знакомые.

Как и с кем познакомишься без школы? Разве только зайдет двоюродная сестра или сосед, да и то не часто, и, может быть, не твоего возраста, и, может быть, даже не очень симпатичные. Вот в школе можно выбрать настоящего товарища!

Одни долго выбирают, а другие меньше знают класс и сходятся с теми, с кем сидят на одной парте или живут поблизости и чаще встречаются. Одни часто меняют товарищей, другие дружат очень подолгу. Одни любят, чтобы был кто-нибудь один, другие со всеми живут хорошо, ни любят как-нибудь особенно, ни не любят. А девочки даже влюбляются в старшеклассниц.

Когда идешь в школу, никогда не знаешь, что расскажут тебе интересного товарищи и кто именно. Каждый со вчерашнего дня что-нибудь видел или слышал. А разговор, может быть, оттого еще такой интересный, что вот — вот прервет его звонок. Всякому хочется успеть рассказать до учителя, и мысли текут как — то быстрее и легче.

Иногда и не успеешь, — значит, доскажешь на перемене. А пока, на уроке, можно подумать о том, о чем говорилось.

Входит учитель. Как будто и знаешь, какой первый урок, но всегда бывают неожиданности, никогда точно не известно, что именно будет сегодня. Иногда и не очень интересный предмет, а как раз сегодня было приятно слушать.

Вызовет ли учитель к доске, и в каком он будет настроении — в хорошем или в плохом, — похвалит или побранит, рассердится на всех или на одного и на кого именно? Кто будет отвечать, и знает он или не знает? Приятно слушать, когда отвечает хороший ученик, а иногда даже интереснее, когда вызывают лентяя или озорника: может, скажет что-нибудь смешное. Сразу в классе шум: всем делается весело.

Раз слушаешь более внимательно, раз менее. Но никто не мешает думать, и в голове у тебя возникает воспоминание, рождается вопрос, появляется какая-нибудь идея. Иногда приятно даже просто посидеть спокойно, ни о чем не думая.

И звонок — и так каждый час. Раз занятия кончаются раньше, раз позже.

Сегодня был трудный день, зато назавтра задано меньше, или будет другой предмет, или учитель, которого любишь.

Важно, что ты знаешь, что будет завтра, но не совсем: может выйти и немножко не так.

Еще один рабочий день кончился, близится день отдыха.

Раздумываешь, что тебе делать, куда пойти в праздник, чтобы не было скучно. Считаешь, сколько недель осталось до двухнедельных зимних каникул, до пасхи, до двухмесячных летних каникул, — в чем надо подтянуться.

Всегда что-нибудь повторяется, а что-нибудь — новое; одно уходит, другое наступает. Одно ждешь со страхом, другое с радостью. Неприятную неожиданность уравновешивает другая — приятная. Надежды и победы, разочарования и поражения.

Школа — дом. Дом — школа. То бежишь, торопишься домой к обеду, то идешь дальней дорогой, провожая товарища, или видишь что-нибудь интересное и заходишь купить.

А вот и конец года:

— Еще только месяц остался, три недели.

Напишут ли внизу табеля красными чернилами «переводится», или, может — на второй год?

Предпоследняя контрольная работа, последний ответ — переэкзаменовка! Есть еще время подтянуться. У каждого есть предмет, в котором он уверен, и такой, которого он боится.

А развлечения? Экскурсия, кино, театр, выставка; а библиотека, спектакль, клуб?

Я заметил, что на школу жалуются те, кому дома хорошо, у кого дома много разных развлечений, или те, от кого родители требуют, чтобы они хорошо учились, хотя они неспособные и учение дается им с трудом.

Не всегда виноват отец в том, что он мало зарабатывает, не всегда виноват ученик, что у него нет хороших отметок. Часто взрослые говорят:

«Если бы ты хотел».

Да бедняга и хочет, да не может одолеть.

«Способный, но ленивый».

Может быть, к одному и способен, а к другому нет. Один хорошо пишет сочинения, а не может решать задачи. Один робеет и всегда хуже отвечает, другой не умеет быстро думать, у третьего плохая память. У одного легко пропадает охота, у другого сильная воля.

Если слышишь, что школа трудная, скучная, суровая, несправедливая, то это значит, что ничто не может быть совершенным. Бывает и так и эдак, и то и это. Радость, веселье, добро; но и скорбь, и гнев, и бунт.

Приятно получить часы или велосипед, но хватишь горя, когда их испортишь. Приятно иметь хорошего товарища, но будут и ссоры, и тоска возьмет, когда заболеет.

Может быть, и школьные хлопоты интересны, а неуспехи и трудности будят мысль? Дуралей тот, кто хочет, чтобы все всегда было легко.

Один неспособный мальчик придумал себе такую игру.

— Когда я решаю задачу, цифры — это солдаты. А я полководец. Ответ — крепость, которую я должен взять. Если мне пришлось туго, я вновь собираю разбитую армию, составляю новый план битвы и веду в атаку.

Стихи, которые я должен выучить наизусть, это аэропланы. Каждое выученное слово — сто метров вверх. Если я выучу стихотворение без ошибки, я беру высоту в три километра. Так приятно ни разу не сбиться.

Когда я пишу, я шофер. Переписанные буквы и слова — проделанный путь. Если удается написать всю строчку красиво — это лес, а плохо написал — пески или болото. Когда я кончу писать и чернила высохнут, веду по бумаге палочкой и ворчу, как мотор.

Разное выдумываю, чтобы не было скучно.

Каждый ищет свои способ облегчить работу. Иногда поможет товарищ, часто что-нибудь поначалу кажется трудным и неинтересным, а потом вдруг поймешь — и пошло хорошо.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

«Легкие» мысли были такие:

«Работа нужна, учение нужно, а развлечения — это как бы награда, придача».

И точно так же:

«Хлеб, суп, молоко — это пища, а конфеты и фрукты только вкусные и, значит, ненужные».

Раньше люди думали именно так.

И только позже поняли, что все это по — другому. Теперь уже есть много книжек об играх и развлечениях, и в газетах пишут о спорте и состязаниях как о важных делах. Уроки гимнастики в современной школе — это уроки подвижных игр и развлечений. Люди уважают и труд, и отдых, и учебу, и развлечения. Впрочем, сказать, что — работа, а что — развлечение, не так просто.

Один читает книжку и думает, что работает, а для другого чтение — лучший отдых. Приятно ведь копать землю, резать картон, пилить фанеру, рисовать, лепить, вырезать, играть на гармонике и на скрипке — так что же это, развлечение или работа?

Пешеходные экскурсии, плавание, гребля, велосипед, коньки, бег, прыжки. Болят руки, ноги, спина, человек устал, но доволен.

Правда ведь: каждый работает по — своему и по — своему отдыхает. Один любит одиночество, другой — общество, один — тишину, другой — шум. Игры девочек и мальчиков, младших и старших несколько отличаются. Бывает даже одному скучно от того, от чего другому весело; одного раздражает и даже сердит то, что другой как раз любит. Люди бывают и спокойные, и подвижные, все любят что-нибудь свое и по — своему, и потому не мешайте друг другу!

Я заметил, что больше всего ребята сердятся, если им мешать играть. Раньше я считал, что это пустяки. И очень сердился, когда кто — либо мешал другому делать уроки: хватал тетрадь, ручку, поддразнивал, что не отдаст. Если то же самое проделывалось во время игры с мячом, я считал, что это шутка и не стоит сердиться. Если ребята играли в догонялки и кто-нибудь останавливал догонявшего или убегавшего — тоже, мол, несерьезное дело. Играли в прятки и выдали место укрытия — тоже, мол, невинная шутка. Даже на обман во время игры, казалось мне, не стоит сердиться. Например, не попал, а говорит, что попал, или была не его очередь, и он сделал то, что ему не полагалось.

— Ерунда, стоит ли злиться?

Наконец однажды в колонии я понял. Дело было так.

На веранде было мало народу: двое мальчиков играли в шашки, еще один строил домик из кубиков, один читал, один играл в мяч. Остальные бегали в лесу и перед домом. Вдруг входит на веранду этакий всеми нелюбимый надоеда. Сперва он разозлил игравших в шашки — стал вмешиваться и давать советы. Потом стал хватать кубики и дразнить того, кто делал домик. Затем полез к тому, кто читал:

— Покажи, что читаешь, покажи, есть ли картинки.

Наконец принялся мешать игравшему в мяч.

Иногда девочки танцуют, а какой-нибудь мальчишка начинает толкаться, дурачиться, паясничать. Или вся группа поет хором, а один нарочно фальшивит и визжит. Или кто-нибудь рассказывает сказку, а такой вот не хочет слушать.

— Уйди, — говорят ему.

— А что, и посидеть с вами нельзя?

Назло перебивает, мутит всех и выводит из себя.

Я составил следующие правила игры:

1. Нельзя, нельзя и еще раз нельзя мешать в игре, ничуть не меньше, чем в учебе.

2. Нельзя брать без разрешения чужой мяч, коробочку, палочку, камушек, так же как нельзя брать без разрешения чужую ручку, тетрадь, книжку.

3. Если тебе одному не хочется, если тебе одному не нравится, отойди и не играй, а не говори: «Раз вы со мной не хотите или не хотите играть так, как я хочу, я буду вам мешать».

Раньше меня удивляло, почему ребята так быстро узнают нового товарища, так сразу знают, кто будет хорошим товарищем, а кто нет. Потом я понял: легче всего узнать во время игры. Ребята сразу говорят:

«Задавала, командир, ломака, недотрога, подлиза, псих, злюка, ябеда, плакса».

Неправда, что дети легко ссорятся. (Взрослые больше злятся, если им мешать.) Сколько раз случалось мне слышать, как ребята говорили: «Ну ладно, скажи, как ты хочешь?»

Или: «Мы хотим так, а если кому не нравится, может не играть».

Я видел, как охотно ребята принимают в игру и маленьких, и слабых, и неловких, лишь бы они не ссорились и не требовали, чтобы им дали делать то, чего не умеют.

Неправда, что в играх ребята готовы слушаться только взрослых. Наоборот, в массовых играх ребята сами хотят, чтобы нашелся кто-нибудь из них самих умный, справедливый и всеми любимый, кто указывал бы, как должна проходить игра и кому что надо делать; кто уступал бы, если ребята хотели играть по — другому или хотя бы один заупрямился; умел бы мирить спорящих и следил бы за тем, чтобы ребята не слишком расходились, не разбили чего, не рвали и не было драк и слез.

— Хороший товарищ, с ним приятно играть, — говорят ребята.

Я заметил любопытное явление, но долго не мог его объяснить.

Когда в игре приходится бегать, долго все идет хорошо. Вдруг

ребята ссорятся, и, что меня удивляло, ведь из — за пустяка! И что как легко ссорятся, так легко тотчас и мирятся. Сперва все сразу бросают игру, обе партии сходятся и поднимают спор. И также вдруг кто-нибудь один скажет:

— Ну, баста. Кончай. Все равно. Начали.

И все дружно возвращаются к прерванной игре. Иногда лишь немножко что-нибудь изменят или один выйдет из игры и его место займет другой.

Наконец я догадался.

Когда игра удалась на славу, жалко прерывать, а все очень устали. Но сознаться, что ты устал и хочешь отдохнуть, никому не хочется. Поэтому не нравится, мол, в игре то — то и то — то. Это даже не ссора, а просто разговаривают. Если поблизости есть скамейка, некоторые сядут и ждут, пока те не кончат.

Взрослые отдыхают не так, как ребята. Уставший взрослый отдыхает час, полчаса; ребенок же, весь в поту, валится, запыхавшись, на лавку, а через три минуты уже вскакивает.

Мать говорит:

— Посиди немножко, отдохни. Смотри, как ты выглядишь, как у тебя бьется сердце.

Да нет, он уже отдохнул.

Однажды я долго сидел в поле и слушал, как пели жаворонки. И я подумал, что сердце жаворонка должно походить на сердце здорового, веселого мальчишки: любит доводить себя до изнеможения и быстро отдыхает.

Человек любит усилие, любит, чтобы удавалось, хочет знать, сумеет ли и на что он способен, хочет, несмотря на трудности, закончить, победить, доказать себе и другим, что он сильный и ловкий.

Да и устаешь от сидения. Если в человеке накопится сила и он не может ее израсходовать, он сидит как отравленный, изголодавшись, соскучившись по движению.

Именно потому так хаотичны и неприятны школьные перемены, особенно если нет просторного рекреационного зала. Ребята больше толкаются и пихаются, чем играют; несколько человек безобразничают, остальные забились в угол: все равно из игры ничего не выйдет.

Это печально: тихие ребята не учатся отстаивать свои права, а хулиганье командует и наглеет.

Много было у меня архитруднейших мыслей на тему: что делать, чтобы дерзкий кулак заменить справедливостью. Я пробовал по — разному.

Двадцать мальчишек. Я хочу дать им мяч. Кто, проталкиваясь вперед, первым крикнет:

— Мне!

Кто поймает и что будет делать?

Теперь все чаще вместо настырного эгоистического «мне» слышишь благородное «нам» и вместо своеволия встречаешь предписания и законы игры. Бывают и судьи, к сожалению, не всегда справедливые.

Часто эгоизм отдельных личностей сменяется одинаково неприятным и низменным эгоизмом партии, группы, лагеря. Надо уметь проигрывать с достоинством и честно оценивать положительные качества противника.

Помню, ребята играли в «двойной бой». С одной стороны оставалось трое, с другой — только один. И тут случилась необыкновенная вещь: он сразу выбил всю тройку. Мячик сам как — то к нему

отскакивал, а те опешили и совсем не защищались.

Раздались рукоплескания. Кричали «браво» и поздравляли и победители и побежденные, и свои и противники, радовались все. На глаза мои навернулись слезы умиления, и я не стыжусь этих слез.

Да, так и должно быть! Не ревность, не недовольство и жалобы, не хвастовство и унижение противника, а рыцарское сознание своего и его достоинства, гордая вера, несмотря на неуспех, в свои силы, убеждение, что равный тягается с равным, уважение к человеку.

Многое стало лучше. Помню злые проклятые времена бандитских драк и бросания камнями. Много драк перевидал я на своем веку. Под влиянием спортивных игр даже драки облагородились.

Когда я вижу, что дерутся двое мальчишек одинаковой силы, я не прерываю, а смотрю вместе со всеми.

Лучше обождать, ведь если сразу вмешаться, ожесточение возрастает.

Драка редко возникает случайно, часто взрыву предшествует долгая взаимная обида. Конечно, водятся еще такие ребята, которые охотно пихнули бы или ударили младшего или более слабого, но это я строго запрещаю, да и товарищи не допустят. Я знаю, даже буяну и злюке драка не по вкусу, если он знает, что получит на орехи.

Так вот, раньше дрались так, чтобы причинить как можно больше боли, а теперь, только чтобы обезвредить противника. Это уже похоже на спортивные состязания.

Кончая эту коротенькую главку, я дам вам важное правило:

«Не надо стыдиться играть. Детских игр нет».

Зря взрослые говорят, а зазнайки за ними повторяют:

«Такой большой, а играет, как маленький. Такая большая, а играет еще в куклы».

Важно не то, во что играть, а как и что при этом думать и чувствовать. Можно умно играть в куклы и глупо и по — детски играть в шахматы. Можно интересно и с большой фантазией играть в пожар или в поезд, в охоту или в индейцев и бессмысленно читать книжки.

Я знал мальчика, которые не только читал, но и сам писал хорошие стихи и рассказы, а любимой игрушкой у него были солдатики: у него были целые полки разного рода войск разных стран, и он расставлял их на столе, окне, на полу, стульях и рисовал карты и планы.

Не зазорно играть с девочками и с младшими.

Я заметил, что ребята не всегда охотно говорят о своих играх и стесняются, если взрослый их слышит: боятся, как бы не высмеял, потому что не умеют защищать свои юные мечты.

Я не говорю: «Играйте в то — то и то — то. Играйте с теми, а не с этими».

Для игры нужен хороший товарищ и вдохновение, а значит, свобода.

МЫСЛИ — ЧУВСТВА

Удивителен этот мир! Удивительные деревья, как удивительно они живут! Удивительные маленькие червяки — живут так недолго! Удивительные рыбы — живут в воде, а человек задыхается в ней и умирает. Удивительно все, что прыгает и порхает: кузнечики, птицы, бабочки. И звери удивительные — кошка, собака, лев, слон. И на редкость удивителен сам человек.

Каждый человек как бы заключает в себе весь мир.

Если я смотрю на дерево, получается как бы два дерева: одно на самом деле, а другое у меня на глазах, в голове, в мыслях. Я ухожу и забываю о нем, а потом опять увидел — узнал, вспомнил. Значит, дерево как бы пряталось где — то в моих мыслях.

Все существует как бы два раза: раз само по себе, а другой раз у меня в глазах, в голове, в мыслях.

И всегда мне что-нибудь нравится, а что-нибудь не нравится.

Или стою я на берегу реки и знаю, что это такая — то река. Но в этой реке все время другая вода, вода в ней ни минуты не бывает одна и та же, все капли одной и той же реки постоянно меняются, постоянно другие.

То же самое, когда я иду по улице, мимо домов и людей. Каждый дом другой, и каждый человек другой и все это в течение одной минуты. Из минут складываются часы, а из часов — дни и ночи, из дней — недели. Зима, лето — и опять долгие вечера, затем опять весна, почки, зеленые листья. Солнце, ночная тьма, месяц, звезды — тучи, дождь, белый снег.

Все постоянно другое и по — другому.

То же самое и со мной.

Словно бы и все тот же, но ведь я расту, делаюсь старше. Я смотрю на часы: стрелка движется, прошла минута.

Словно бы и все тот же, но то я весел, то грустен и все время вижу что — то другое и о чем — то другом думаю. И даже не знаю, что будет дальше: буду ли я играть, или товарищ рассердит меня и я подерусь.

Или думаю, что сделаю так, а выйдет как раз наоборот. Раз мне кажется так, а раз — эдак. Вот и получается, что я сам себя не знаю.

Если спросить: «Ты хороший мальчик?»

Он ответит: «Сам не знаю… Кажется, хороший».

Или: «Стараюсь».

Как будто странно, что человек не знает, какой он на самом деле, даже себя хорошо не знает.

Мудрец сказал по — гречески: «Гноти сеаутон».

Это значит: «Познай самого себя».

Значит, даже взрослым трудно познать самих себя, даже мудрецам. Ведь детям кажется, что взрослые знают все и могут ответить на любой вопрос. А мы не знаем, мы на самом деле не знаем.

Если я разговариваю и играю с кем-нибудь и знаю, как его зовут, я уже говорю:

— Я его знаю.

Так ли это? Часто мне кажется, что он такой, а потом вижу, 1то он другой, что я ошибся.

Даже сам я: весело мне — я один, грустно или сержусь — другой.

Когда мне весело, мне все кажутся хорошими, милыми; я охотно уступаю, легко прощаю; я даже не чувствую, что меня толкнули или что я ушибся. И мне кажется, что и всем должно быть весело.

А когда человек сердит, все ему не так; он и сам потом удивляется, что такие дурные мысли лезли в голову. Даже выглядишь ты, когда злишься, по — другому. Лицо перекошено, бледное или красное, и глаза совсем другие.

Когда я смотрю, как двое мальчишек дерутся, я думаю:

«Что за вихрь, что за буря мыслей и чувств?»

А когда расходятся, запыхавшись, я прикладываю ухо к груди: бедное сердце колотится так часто и сильно, что останавливается в изнеможении. А потом еще и еще и никак не успокоится.

Один вспыльчивый, легко впадает в гнев, другой редко злится; один умеет хоть и немного, да владеть собой и сдерживается, другой сразу приходит в неистовство, словно убить хочет. Про таких говорят: «Раб своих страстей».

Правильно говорят: тот, кто не умеет сам себе приказать — «Перестань!», у кого нет сильной воли — тот раб: всякий доведет его до белого каления. Мудрец сказал, что приказывать другим легко, а вот научись — ка быть господином своих собственных мыслей и чувств…

Бывает, злость сразу проходит, сменяясь чувством раскаяния. Я заметил, что, если очень сердиться на кого-нибудь и кричать, тот стоит злой, взбунтовавшийся: опустит голову, насупит брови, молчит. Тогда я перестаю сердится и ласково говорю:

— Вот видишь, и самому тяжело, и всем с тобой тяжело. Больше так не поступай.

После этого он начинает, хотя и стыдно ему, плакать и каяться.

Мне кажется, взрослые не должны сердиться на детей, потому что это не исправляет, а портит. Часто взрослым кажется, что ребенок назло им упрямится — не желает что — либо сделать, сказать. Нет, ему стыдно.

А если кому-нибудь стыдно, он не может говорить, язык словно присох, не поворачивается. В голове пустота, мысли словно улетучились. И ты говоришь и делаешь не то, что хочешь. Стараешься быть смелее, а выходит еще хуже. Сразу можно понять, что человек притворяется: говорит слишком смело и громко, движения чересчур развязные. Или губы прыгают, теребит платье и не может отвечать. Как парализованный.

Удивительно это чувство страха. Все кажете* опасным. Словно кто на мысли набросил черную шаль и душит. Даже дышать трудно.

Конечно, страх страху — рознь. По — одному боишься днем, в школе, по — другому — ночью, по — третьему — если тебя кто-нибудь напугает внезапно, по — четвертому — если всегда кого-нибудь бояться. Бывает, знаешь, чего боишься, а то и не знаешь.

Взрослые думают: «Озорной, ничего он не боится, ничего он не стыдится».

Вовсе это не так.

Врачи, те хоть скажут:

— Нервный, боится.

Да и то не всегда.

А уж хуже всего высмеивать.

Я много раз беседовал с такими, которые боятся по ночам: они очень несчастны. А родители думают, что все это пустяки.

Стукнет что-нибудь ночью, или сон приснится, а часто даже не знаешь, во сне это или наяву.

Смеяться над детскими страхами или нарочно пугать — жестоко.

Я часто думал о том, что значит «быть добрым»? Мне кажется, добрый человек — это такой человек, который обладает воображением и понимает, каково другому, умеет почувствовать, что другой чувствует. Если кто-нибудь мучит лягушку или муху, такой сразу скажет:

— А если тебе так сделать?

Или, например, бабушка: то старушка как старушка, а то кажется такой бедной, слабой, что хочется помочь, проявить внимание, развеселить.

Я уже давно заметил, что, если я на какого-нибудь мальчишку очень рассержусь, его сразу обступят ребята и принимаются утешать, объяснять.

Признаюсь со стыдом, это меня даже злило. Что такое?! Ругаю, — значит, заслужил. А если вокруг него толпа, выглядит так, словно виноват я, а не он.

Теперь я отношусь к этому иначе: и хорошо, так и должно быть, каждый, попав в беду, должен найти у людей поддержку. Не нравится мне это школьное наказание, чтобы с кем-нибудь не разговаривать.

Надо уметь сочувствовать добрым, злым, людям, зверям, даже сломанному деревцу и камушку.

Я знаю мальчика (теперь он уже большой), который собирал на дороге камушки и относил в лес: там их уже никто не потопчет.

Чувства бывают сильные и острые или мягкие и нежные, бывают яркие, бывают спокойные.

Что такое любовь? Любишь ли всегда или за что-нибудь , и всегда ли ты любишь тех, кого ты должен любить, и так, как должен? Одинаково или то больше, то меньше? И что такое благодарность и уважение? Какая разница между: любить и очень нравиться? Как узнать, кого больше любишь?

Я заметил, что ребята не любят говорить о своих чувствах.

Может быть, им просто трудно? Даже маленькие не любят.

А взрослые часто задают детям вопрос:

— Любишь? А кого ты больше любишь?

Я спросил у одного мальчика, как он узнал, что любит эту девочку больше, чем других? Он ответил:

— Раньше я говорил с ней, как со всеми, а тут вдруг я ее стал стыдиться.

Порой даже и не знаешь, что кого-нибудь любишь, но, когда ее или его нет, тобой овладевает чувство беспокойства и какой — то пустоты, сиротливости и одиночества. И хочется, чтобы она или он вернулись. Это называется тоской.

Тосковать можно по родителям, по товарищу, по дому. А самая сильная тоска — это тоска по родине.

Сколько разных чувств, что всех не сочтешь. Можно попробовать выписывать их из словаря в тетрадку. Потому что тут, в этой книжке, я могу вкратце упомянуть лишь о некоторых наиболее важных чувствах (о которых ребята говорили со мной по душам, а не потому, что их подучили). И об обычных чувствах, повседневных.

Упомяну еще о трех чувствах: разочаровании, обиде и оскорблении.

«Я разочаровался. Думал, будет хорошо. И ошибся. Вышло не так, как хотелось».

Люди говорят:

— Мучительное разочарование, горькое разочарование.

Да, подчас чувствуешь как бы боль, а подчас только неприятный горький, терпкий привкус.

Часто к чувству разочарования примешивается и другое — обида. Мы обижаемся, что нас ввели в заблуждение, обманули наше доверие. Если товарищ выдаст тайну, наговорит на тебя, обманет, тебе неприятно, ты обижен.

Упомяну, наконец, и об оскорблении. Если хотят меня унизить, или осмеют, или оскорбят кого-нибудь , кого я люблю и уважаю, мне грустно, больно, я сержусь.

— От удара не так больно, как от слова, — сказал один мальчик.

— Чем смеяться, лучше бы уж побили, — сказал другой.

Когда взрослые хотят унизить и оскорбить детей, дети чаще

всего делают вид, что им все равно. А не делают, значит, уже утратили стыд. Чувства ведь, если не уметь обращаться с ними, ослабевают, как говорят, притупляются.

Разные бывают люди. Один часто бывает веселым и редко грустным, а другой как раз наоборот. Один любит почти всех, ни к кому не питает неприязни; а другой словно сердит на всех, трудно на него угодить. Некоторые легко привыкают к новым людям, а другие, недоверчивые, долго приглядываются, прежде чем скажут:

— Люблю.

Один долго помнит, другой быстро забывает.

Разные бывают люди.

Раньше я думал, как и все: ребята легко сердятся и легко прощают.

Час назад подрались и опять вместе играют. Только что играли и уже поссорились. Конечно, кто-нибудь скажет в сердцах: «Никогда больше не буду с ним разговаривать. Никогда уже больше не буду с ним играть».

Или наоборот: «Мы всегда будем дружить».

Но так говорится только в исключительные минуты, да и у взрослых то же самое. Иногда нарастает исподволь неприязнь, а иногда дружба длится годами.

ЗДОРОВЬЕ

Взрослым кажется, что дети не заботятся о своем здоровье: если за ними не смотреть, они повыпадали бы все из окон, поутонули бы, попали бы под машины, повыбили бы себе глаза, поломали бы ноги и позаболевали бы воспалением мозга и воспалением легких — и уж сам не знаю, какими еще болезнями.

Нет. Детям совершенно так же, как и взрослым, хочется быть здоровыми и сильными, только дети не знают, что для этого надо делать. Объясни им, и они будут беречься. Нельзя только чересчур запугивать и слишком много запрещать. Если запугивать, они перестанут верить, а если очень уж стеснять, потеряют терпение и назло станут делать тайком как раз то, что запрещено.

Люди бывают благоразумные и легкомысленные — как дети, так и взрослые. Ничего с этим не поделаешь. Дети любят больше бегать и все пробовать. И опять ничего не поделаешь. Нужна книга, которая объяснила бы все это ребятам спокойно и без запугивания.

Итак, надо знать, что у одного здоровые зубы и он не знает, что такое зубная боль и зубные врачи, а другой не одну ночь проплакал напролет: болели зубы. У одного болит голова или живот, а другой посмеивается: «Животик у него болит, головка; у меня вон никогда ничего не болит».

Один порежется, и ничего. Я знал одного очень подвижного мальчика, который проходил лето босым. По возвращении из деревни у него было на обеих ногах восемнадцать порезов, ссадин и синяков.

— Ну и что? Ерунда, заживет.

А у другого малюсенькая ранка болела неделями.

Значит, один должен беречь себя, а другой может больше себе позволить.

Я лучше знаю как раз этих слабых, но никогда не говорю: «У тебя будет воспаление легких». А лишь: «Схватишь насморк». Не говорю: «Сломаешь руку». А лишь: «У тебя заболят руки», когда уж чересчур рьяно борются. Небольшая мышечная боль для здорового человека даже приятна, например: после катка, после гребли, после дальней экскурсии.

Не следует слишком часто говорить, что будет потом. Надо помнить, что может много раз сойти безнаказанно, и предсказание не исполнится.

Однажды потный мальчик ел очень быстро мороженое. Я сказал:

— Увидишь, горло заболит.

На другой день осматриваю горло: красное, но не больно. Я дал мальчику зеркало, чтобы убедился.

Другой после крутых яиц наелся слив, а потом стал пить сырую воду. Я сказал:

— У тебя заболит живот.

Спрашиваю его вечером.

— Немножко только поболел, но это ничего.

Я долго предупреждал одного мальчика, чтобы он, играя, так не расходился, он все не слушался. И наконец, в школе во время борьбы действительно сломал себе руку. А ведь не все переломы одинаковы. Иногда наложат гипс, потом через несколько недель снимут, и опять так, как было. А вот этому мальчику, о котором я говорю, кость пробила кожу, он пролежал три месяца в больнице и теперь совсем не может сгибать руку. Хуже всего, если кость сломается в суставе.

Иногда ты тотчас расплачиваешься за неосторожность и добываешь опыт сразу. Но бывает и по — другому:

Летом ребята жалуются, что чешутся уши или пухнут и горят пальцы.

— Правильно, ведь ты их зимой отморозил.

Не всегда болезнь проявляется сразу. Заразился сегодня, а болезнь разовьется по — настоящему только через неделю. Это называется: инкубационный период.

И не всегда болезнь, иногда просто легкое недомогание. Нехорошо преувеличивать.

Говорят: «Солнечный удар… Не бегай без шапки… Воспаление мозга…»

Нет: кружится и болит голова, тошнит и вообще как — то нехорошо.

«Плохо себя чувствует. Нездоров. Сам не свой. Недомогает».

Ребенок сам не знает, что с ним, но он подавлен, раздражен, недоволен. А сколько бывает из — за этого ссор, драк, неприятностей дома и в школе?!

«Живот да головка — лентяйская уловка». Не совсем верная пословица. Не следует недооценивать легких недомоганий.

«Неженка. Ничего с тобой не сделается. Не умрешь».

Один преувеличивает, другой недооценивает.

Верно, от насморка не умирают, но он неприятный.

Несчастные дети, у которых часто бывает насморк! И дышать трудно, и нос больно, и вообще ни к чему душа не лежит. Да еще пристают.

«Сопливый. Сопли распустил. Утри нос».

Иногда и вытирание не помогает, а вытирать очень больно, не у всех ведь натура одинаковая.

Чтобы быть веселым, нужно хорошее самочувствие; здоровые сердце, нос, голова; здоровая радость свободна от боли и забот.

И старику неприятно бояться и беречься, а каково это маленькому.

Я долго не мог понять, почему некоторых ребят товарищи не любят — и что эти ребята действительно неприятные.

Стоял прелестный весенний день. Все выбежали во двор и весело играли. Один мальчуган продолжал сидеть у меня в комнате, тихий, грустный и бледный. Сначала читал — надоело, потом лег на диван, потом принялся глядеть в окно. Мне стало жаль его. И я говорю:

— Иди поиграй немножко.

А он:

— Ой, не хочется.

Посидел, посидел, а потом говорит:

— Пойти, что ли.

Ладно. Смотрю в окно — что будет дальше?

Мальчик сошел во двор, постоял немножко и присоединился к играющим. Бегает и бегает, но я ясно вижу, что ему трудно, он запыхался и уже устал. Потом как — то сразу поссорился, и поднялась свалка.

Я думал, он вернется ко мне, но нет: верно, стыдился.

Когда у кого — либо болит голова, ему труднее сдерживаться. Даже если играет, он в себе не уверен: а может быть, опять эта дикая боль?

Я знал одного мальчика, который часто ходил злой, недовольный. У него часто болел живот. Наконец мальчуган расхворался по — настоящему: поднялась температура, он слег. Его положили в больницу и сделали операцию. Эта болезнь называется воспалением червеобразного отростка слепой кишки или иначе аппендицитом. Врач в больнице сказал, что он уже давно был болен. Мальчик вышел из больницы здоровым. И теперь он стал веселым, как все.

Часто кто-нибудь ходит несколько дней грустный, злой и уже только потом заболевает. Если за это время он наделает со зла глупостей и возникнут неприятности, про него говорят, что заболел от огорчения.

Я заметил, что слабых часто преследуют. Говорят: «Размазня, растяпа, увалень, мямля, пижон, маменькин сынок».

В своих суждениях о человеке надо быть снисходительным и осторожным. Не следует думать, что все должны быть одинаково здоровыми и сильными. А смеются даже не со зла, а по легкомыслию.

Дают прозвища: «Горбун, Хромоножка, Слепой, Заика».

Один привыкает и лишь держится от ребят подальше, все больше читает и, грустный, затаив обиду, живет в одиночестве, а другой, выведенный из себя несправедливостью, действительно становится неприятным и злым.

Ребята преследуют и высмеивают толстых. Говорят: «Обжора, жирный, жирняк».

Неверно. Ведь это тоже болезнь.

— Болезнь? Что толстый — то?

Худых опять злючки зовут: «Чахоточный. Скелетик».

В медицинских книжках пишут, что и очень худые и очень полные люди — нездоровые, а такой ничего не знает, да еще спорит.

— Такой большой парень и делает под себя! Грязнуля! Вонючка!

Опять преследования.

— У него слабый мочевой пузырь, слабые нервы.

— Какой там пузырь и нервы…

— Молчать, осел! — закричал я.

И я поступил плохо, оскорблять нельзя, но не всегда хватает терпения.

Раз я торопился, сказал что — то, а мальчик не понял. Я обозлился и спрашиваю:

— Не слышишь, что тебе говорят? Глухой?

И тут вдруг вспоминаю, что он действительно плохо слышит, после скарлатины у него болели уши.

Мне было очень неприятно: я дал себе слово никогда больше так не поступать.

Один известный писатель написал книжку, в которой высмеивает веснушчатого мальчика{35}. Очевидно, писатель просто не подумал. Ничего не поделаешь: и опытному писателю случается ошибиться.

Я сам долго делал такую ошибку.

Если был какой-нибудь слабый, или не очень умный, или некрасивый, или несимпатичный ребенок, я всегда просил:

— Будьте с ним подобрее, отнеситесь поласковее, уступайте ему.

И вот попался мне глупый и нахальный мальчишка. У него были больные глаза, больные уши и больной нос. Дома его били. Мне и захотелось показать, что уж тут — то о нем позаботятся.

Славные ребятишки делали так, как я просил: позволяли ему брать мячик, втираться без очереди и вообще все. И этот глупец решил, что теперь он самая важная персона, и принялся командовать и скандалить.

Наконец, смотрю я, а он подмял под себя и колотит спокойного, умного и доброго мальчика. Тут уж я схватил нахала, оторвал от жертвы и втолкнул к себе в комнату.

— Хватит доброты! Привык к палке, а здесь не бьют, так и ты не бей! Не умеешь играть, так пошел вон, живо! Не твой черед, так не хватай мяч, ясно?

И настал покой. Потом над этим мальчишкой взял шефство хороший мальчуган, но уже по собственному желанию.

Нелепо ведь, чтобы один, хотя бы и в невинной форме, отравлял жизнь всем. Нельзя требовать от группы слишком многого. Здоров ребенок или болен, умен или глуп — каждый должен приспосабливаться к общим законам, не может он быть каким — то исключением. Но и такому не следует докучать.

Знаю, есть дети, страдающие от отсутствия заботы, но есть и такие, кому чрезмерная забота приносит вред, утомляет и сердит. Мне жалко детей, которым нечего есть и которые недосыпают, но жалко и тех, кого насильно заставляют есть и лежать в постели.

Я знаю девочку, которую даже рвало за обедом, а отец бил ее за то, что не хотела есть. От любви бил. Но ведь это ужасно и совершенно бессмысленно!

А в некоторых колониях детям — летом — велят вылеживать в постели по пятнадцать часов. Хотя это и делается по указанию врачей, я заявляю, что это глупо. И говорю так не потому, что не уважаю здоровье, а, наоборот, именно потому, что знаю ему цену.

СПОСОБНОСТИ

Люди стараются изобрести приборы, которые показывают, здоров человек или нет. Термометр для измерения температуры, силомер, весы, ростомер; есть рентгеновский аппарат, с помощью которого можно видеть кости человека, и легкие, и сердце, не разрезая. Исследуются кровь и моча. Есть специальные зеркала для уха и горла. Очень много инструментов и приборов, и все новые и новые лекарства.

И, несмотря на это, доктор не всегда может помочь больному, не все знает.

Еще труднее определить способности человека. И здесь есть разные способы испытания памяти, внимания, умственного развития и способностей к труду и учению.

Один услышит раз и уже поймет, раз прочтет стишок и повторит без ошибки. Один легко заучивает, но быстро забывает, другой помнит долго.

Один предпочитает отвечать устно, другой письменно. Одному легко начать говорить, другому трудно. У одного охота и терпение пропадают скоро, а другой любит, чтобы было трудно, легкое ему наскучивает.

Наконец, один отвечает смело, подскажи ему словечко, и он уже знает, что дальше, и так вывернется, что выйдет хорошо. А другой, робкий и неуверенный, даже если и знает и умеет, все равно отвечает, словно наугад, запинаясь.

Одному учитель говорит:

— Не спеши.

Другому повторяет.

— Ну дальше. Ну скорее.

И бывает, что у одного отметки лучше, чем он заслуживает, и он переходит из класса в класс как бы играючи, а другой из кожи лезет, старается, но переползает в следующий класс с трудом, в вечном страхе, через силу.

Был у меня ученик. Дома все хорошо. Когда мы одни — подумает и решит задачку. Переспросит, если не понял, и умно и весело ответит. А в школе плохо и плохо.

«Мешают… Не дают подумать… Я и сам не знаю: ну не могу!»

Мне это было очень неприятно, родители его за плохие отметки били, а он действительно не был виноват. Мне очень хотелось, чтобы его перевели без переэкзаменовки, чтобы хотя бы каникулы у него были спокойные.

Я пошел в школу посоветоваться, что делать.

Учитель сказал:

— Да, верю, что он знает. Но что будешь делать? Я должен ставить отметки за ответы, а не за то, что у него в голове. Сам понимаю, что это нехорошо, да ведь класс слушает и знает, как он ответил.

Иногда учитель говорит: «Ставлю тебе для поощрения выше отметку». Или: «Снижаю оценку. Для другого это было бы хорошо, но ты, если бы постарался, мог лучше ответить».

А ведь неприятно, когда беспечному все легко, а добросовестный и старательный обижен. Каждый ведь встречал умных, но невезучих учеников и не очень даже умных, но вот именно способных для школьного учения.

Люди думают об этом и пробуют учить разными способами, потому что школе стыдно, если хороший ученик окажется потом недобросовестным и нечестным работником или, наоборот, плохой ученик — великим человеком. Раньше в школе часто бывало так, вот мы и хотим, чтобы по крайней мере сейчас было иначе.

Не так важно, чтобы человек много знал, а чтобы хорошо знал, не чтобы знал наизусть, а чтобы понимал, не чтобы ему до всего понемножку было дело, а чтобы его что-нибудь особенно сильно интересовало, как говорят:

— Чтобы любил предмет.

Ведь историк — не инженер, поэт — не математик, врач — не астроном.

Но каждый человек обязан знать, что творится на свете и что делают другие люди. Это может показаться сначала трудным и скучным, и только потом, когда хорошенько во всем разберешься, видишь, как это интересно. Да и вообще, чего стоит человек, который делает только то, что с самого начала легко и приятно?

Очень обижают в школе учеников застенчивых и гордых. Ведь такой лучше совсем не ответит, чем ответит плохо. Боится насмешек! Иной раз довольно одного язвительного замечания или улыбки, и он уже замолчал, смешался, оробел, потерял желание отвечать.

— Я не знаю.

Не знать, ошибиться, забыть не зазорно, и самый умный человек может не понять вопроса или сказать глупость. А тут сразу смех, суровая критика, издевка. Поэтому каждый старается только повторить то, что сказано в книжке, и стыдится собственных мыслей. Оттого, мо^кет быть, и бывают такие книжные ответы, и так важна хорошая память.

Очень обижают в школе и тех ребят, у которых столько собственных вопросов и недоумений, — и гудят они у них в голове, словно пчелы в улье, мешая слушать и понимать, что происходит вокруг. Иногда напишет такой ученик хорошее сочинение и слышит недоверчивый вопрос:

— Это ты сам писал, тебе никто не помогал?

Когда наконец он мог показать, что он не дурак и не с неба свалился, опять его оскорбляют. Поэтому он старается не писать слишком хорошо, а то опять заподозрят. Я знаю такой случай: нарочно хуже пишет.

— Теперь поверят, что не списал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.