Юрий Супруненко Стшелецки-крик не пересохнет

Перед нами дневник, строки которого еще не знакомы отечественному читателю. Да и имя того, кто его оставил вряд ли известно, — Павел Стшелецки…

«С остроконечной вершины горы мы наконец заметили среди густых зарослей источник воды, окруженный дымящимися вигвамами кочевого племени. Меня охватило безумное нетерпение как можно скорее утолить мучившую нас уже несколько дней жажду. Собрался с духом, силы вернулись ко мне, и я безрассудно устремился к желанному месту.

— Стой! — закричал мой проводник. — Стой! Иначе мы погибнем.

Мне пришлось остановиться. Мы изменили направление и, сойдя к подножью возвышенности, вместо того, чтобы войти в круг жилых шалашей, разлеглись на земле примерно в 60 ярдах от них. Прошло минут пятнадцать. Нетерпение, гнев, муки голода и жажды уже готовы были снести начертанные разумом границы, когда из ближайшего шалаша нам бросили горящее полено.

Мой проводник встал, размеренным шагом подошел, чтобы его поднять и, вернувшись, разжег костер, положил на него бывшего у нас в запасе опоссума. Ложась, он начал снова жевать свою палку с прежней медлительностью, бросая украдкой косые любопытные взгляды.

Через десять минут старая женщина вынесла из лагеря сосуд с водой и поставила его на полпути к нашему костру. После сосуда с водой подобным же образом вынесли рыбу на чистом куске коры; все это мой проводник опять принес мне. Я быстро утолил голод и жажду и, чрезмерно утомленный, уже начал смыкать глаза, как вдруг к нам приблизился пожилой человек из кочевого лагеря. Проводник встретил его на полпути. Завязался разговор, в котором одна сторона расспрашивала, а другая объясняла цели моего путешествия. С возвращением старца этот вопрос пронзительным писклявым голосом был доложен всему племени. Затем наступило несколько минут молчания, пока, наконец, вместо ожидаемого приглашения в лагерь, мы получили приказ немедленно удалиться.

Сопротивление было невозможно. Мы вынуждены были подчиниться и сразу же пустились в дальнейший путь».

Это только один из эпизодов, которые красочно описал в своем дорожном дневнике руководитель экспедиции. А сколько их, и драматичных, и будничных, случалось на его многосотмильном пути на этом загадочном и малоизвестном в то время миру континенте в то время!

Можно ли было обижаться на туземцев, которые дали от ворот поворот белым скитальцам? На самом деле надо было еще благодарить их за благополучную встречу. Ведь не стрелами и бумерангами встретили они путников. Не зная, кто они — враги или друзья, помогли им, избавили от жажды и голода.

А что не захотели близкого соседства, то, наверное, у них было немало причин для недоверия к бледнолицым бродягам. А откуда им было знать, что это не бродяги и не грубые солдаты и преступники, которые запомнились аборигенам своей жестокостью?

Именем возлюбленной

Я заинтересовался записками Павла Стшелецки после знакомства со студентами в штате Калифорния. Небольшая группа молодых американцев польского происхождения поставила перед собой цель не просто интересно провести время в каникулы, а пройти следами своего знаменитого соотечественника. И еще раз отдать дань памяти его заслугам, его умению не только не пасовать перед невзгодами, но и превращать их в приключение. Вероятно, это одна из черт национального польского характера.

Поляки все-таки удивительно мобильны! Эта мобильность проявляется не только в коммерческой предприимчивости, но дает себя знать в политике и литературе польской диаспоры. А поселения поляков, где компактные, где рассеянные, можно встретить по всему миру.

Павел Стшелецки заслуживает особого внимания потомков, ибо его, ставшие известными во всем мире открытия не нашли в свое время признания у себя на родине, в Польше. К сожалению, так случается нередко. И вот молодые поляки решили внести свой вклад в восстановление исторической справедливости — напомнить о своем земляке, не спасовавшем перед немилостями и ударами судьбы.

Но проехать по всем маршрутам скитаний П. Стшелецки было бы немыслимо. Он обошел, объездил, проплыл, исследовал, без преувеличения — полмира. Однако австралийское его путешествие явилось наиболее значительным. Попробуем восстановить его маршрут, воспользовавшись и его записками, и рассказами тех, кто сделал это до нас.

Начать, конечно, придется с Сиднея. В этом оживленном порту Стшелецки высадился в апреле 1839 года. В городе он, естественно, долго не задерживался. И не только потому, что город, еще недавно бывший каторжной колонией, пользовался дурной репутацией. Путешественника, понятно, влекли нехоженые тропы.

Голубые горы не совсем оправдывали свое название. Хребты, хоть и не очень высокие, в некоторых местах становились труднопроходимыми. Горная цепь простиралась почти на 300 километров вглубь материка, но представлялась такой запутанной, что, казалось, долины здесь вовсе наглухо замкнуты, а реки не имеют ни устья, ни истоков.

С трудом продвигалась небольшая группа людей во главе с руководителем. Он шел впереди отряда и нес на спине приборы и инструменты: боялся доверить их кому-либо другому. Иногда приходилось туговато, беды одна за другой подстерегали путешественников.

Хотя за плечами Стшелецки был не один переход через Анды на головокружительных высотах, а здесь горы были пониже, риск оказался все равно велик. В дневнике Стшелецки появилась такая запись: «Бездонные ущелья, глубокие долины и страшные пропасти. Запутавшись в бесконечном лабиринте подземных ущелий горы Гей и реки Грос, я не в состоянии был выбраться из него, и только через несколько дней беспрерывной усталости, голода и опасностей мне удалось выйти оттуда».

И все же он взошел на гору Гей. А через несколько дней и на более высокую безымянную вершину. И на правах первовосходителя нарек ее Адиной — именем своей возлюбленной. Из-за Адины и начались его скитания.

В родных местах под Познанью происходили первые юношеские «вылазки» в Татры. Они были тогда еще мало исследованными горами.

Первый опыт восхождений и закалки не прошел бесследно. Молодой улан попытался убежать со своей возлюбленной — дочерью полковника. Их настигли в дороге. Служба закончилась бегством жениха — уже в одиночку — из казарм и с родины. Начались скитания по Италии, Германии, Англии. И усиленная, так необходимая для эмигранта учеба. Привлекали его геология, география. А уж о языках и говорить не приходится — без них просто не обойтись путешественнику. Не сегодня ведь сказано: сколько языков ты знаешь — столько раз ты человек…

Павел Эдмунд Стшелецки был, как говорится, сыном своего времени. Многие выходцы из Европы, особенно потомки аристократических фамилий, в новый, бурный век предприимчивости оказались, что называется, на бобах — без былых богатств.

Из такой вот обедневшей графской фамилии был родом и выпускник Оксфордского колледжа Павел Эдмунд. У него хватило здравого смысла урезонить в себе гонор своих предков и стать деловым человеком. Только не на бирже, а в более романтической сфере — в области географии, курс которой он прошел в университете. Он путешествовал, собирал этнографические и естественно-исторические коллекции, продавал их музеям. Три года он странствовал по обеим Америкам, островам Океании, Новой Зеландии. А потом была эта серьезнейшая экспедиция по загадочной Австралии, стране гор, эвкалиптов, пустынь и пересыхающих рек. До него здесь путешествовали Гамильтон Юм, Уильям Ховелл, Томас Митчелл…

Но Австралийские Альпы были обширны, не везде легко проходимы, и открытия достались и на долю Стшелецки. Он провел геодезические съемки, собрал образцы пород, проник в глухие, неисследованные уголки.

Пройдя юго-западные отроги, достигнув верховий рек, проникнув в могучие рощи эвкалиптов и заросли австралийских акаций, он вышел к заливу Уэстерн-Порт, сделал заключение о перспективах использования исследованных земель в будущем.

На краю света

Добраться до австралийских высот было просто. Вначале в этом не было надобности ни у португальских, ни у голландских, ни у английских моряков, поочередно открывавших «неведомую южную землю», как называли таинственный пятый материк средневековые географы. Не до походов было и каторжанам из Великобритании, которых ссылали сюда, на край света, за неимением другого подходящего места.

Края, хоть и южные, оказались не такими уж благодатными для освоения. Они были слишком теплыми — около половины территории страны занимали пустыни и полупустыни. Вода не зря занимала умы и аборигенов и колонистов. Как подсчитали потом, здесь выпадало в восемь раз меньше осадков, чем, к примеру в Южной Америке. Выходило, что пятый континент был самым «сухим» на планете.

Не случайно, наверное, одну из вершин в Австралии первые поселенцы нарекли «Горой Безнадежности». Поиски воды, пастбищ для скота, особенно при последовавших в 1813-м, 1826-м, 1828-м годах больших засухах, заставили прибрежных колонистов заглянуть и подальше в горы. Тем более, что были они не так уж высоки (после Европы Австралия оказалась самой низкой частью суши — средняя высота ее составляет 350 метров). Но конечно, это горы: здесь и глыбы ступенчатых подъемов, и торговые, то есть оставленные ледником, долины, и гряды морен.

Еще помогали продвижению реки. Большинство из них вело к своим истокам на склоны так называемого Большого Водораздельного хребта (в восточной прибрежной части материка) и к наиболее высокой его части — Австралийским Альпам. На протяжении XIX века экспедиции к ним следовали одна за другой. Поиски Ч. Старта, Д. Бакстера, Ф. Грегори и других путешественников увенчались открытием новых путей, хребтов, долин, озер в районе наиболее приподнятых массивов. Но только экспедиции под руководством графа П. Стшелецки в 1840 году удалось проникнуть на плато Морано к истокам Муррея, самой протяженной реки материка (ее длина 1632 километра). Достаточно полноводная и даже пригодная для судоходства в нижнем течении, в верховьях она извилисто петляла среди межгорий, а то и вовсе теряла след в засушливую пору. Настоящих ледников тут не было и надежного притока тоже. Хотя это и был единственный район на всем материке, где сохранялся снег на протяжении всего года. Его заносило сильными восточными ветрами в затененные ущелья на подветренные склоны. В этом, можно сказать, самом снежном месте материка и открыл Стшелецки самую высокую вершину континента.

Во время своего полугодичного похода 15 февраля 1840 года он задержался в пути ради события, котором потом вошло в историю географических открытий. Вот что написал Стшелецки своим близким в Польшу в связи с этой «задержкой»: «Величественную вершину, на которую до меня никто не поднимался, с ее вечными снегами и безмолвием, и я использовал, чтобы увековечить на этом материке в памяти грядущих поколений дорогое имя, почитаемое каждым поляком — каждым другом свободы… В чужом краю, на чужой земле… я назвал ее горой Костюшко».

Вершина была названа им в честь Тадеуша Костюшко не только потому, что путешественник был эмигрантом польского происхождения. Этот национальный польский герой пользовался популярностью не только среди своих соотечественников. Человек с драматической судьбой, скиталец, он воевал против царских войск во время восстания в Польше, но был прощен царем Александром I, и занимал впоследствии видное положение в обществе. Выдающийся деятель польского демократического движения, он в 1794 году стал героем в войне за независимость США. В Кракове, где он присягал народу и где покоится его прах, на окраине города поляки насыпали в его честь «конец» — холм. Но Стшелецки показалось этого недостаточно, и он посвятил своему кумиру целую вершину.

В 1863 году им была определена и высота — 2230 метров над уровнем моря. Конечно, поначалу имя склонялось больше на картах, чем среди австралийских колонистов и аборигенов. Фермерам и клеркам было не до паломничества. Но пришли новые времена, новые увлечения и занятия.

…Много всяких диковинок встречается на пути к подножью вершины — в часе-полутора езды на машине по шоссе из Канберры — морских и столичных ворот Австралии, рассказывал мне Анджей Полачек, один из молодых поляков, прошедших по следам графа Стшелецки. Может, потому и насыщен поток людей к Костюшко, что вершина под боком у столицы. Мы боялись, не притупятся ли впечатления от такой «прозы» перед восприятием физического да и, нужно полагать, духовного подъема?

Ведь тут такие виды, каких нигде в другом месте, кроме Австралии, не встретишь. В голубоватой дымке стоят рощи эвкалиптов. А где еще увидишь деревья-бутылки? Их название — не просто метафора: не только с метафорическим названием: в бутылкообразном стволе с резко зауженным «горлышком» скапливается влага в период дождей и потом экономно расходуется в засушливое время. Пальмы, фикусы, папоротники, лианы, травяные деревья… 9 тысяч так называемых эндемиков, то есть растений, характерных только для этого континента (из 12 тысяч распространенных здесь видов высших растений).

Главное — не торопиться, тогда дорогу обязательно перебежит главная достопримечательность австралийского животного мира — кенгуру. И встретятся коалы с детенышами на спине. Местные плащеносые ящерицы, прыгающие на двух задних лапах, уж наверняка попадутся где-нибудь на тропе. Напомнит о себе масса необычных птиц, начиная от великанов-страусов эму и кончая множеством видов попугаев — земляными, волнистыми… И даже вороны с таким же, как везде, надоедливым карканьем выглядят здесь райскими птицами — такое у них яркое, пестрое, причудливое оперение. Конечно, насмотревшись на картинках, в кино и зоопарках на этих экзотичных животных, современные гости Австралии поражаются меньше, чем первые европейцы, прибывавшие сюда 200 лет назад. И все же так устроен человек, что не довольствуется эрзацами и копиями — ему нужно увидеть все, как оно есть!

«Крыша» Австралии

И район горы Костюшко коснулась та же беда, что и других природных памятников. Идут, едут, летят сюда паломники. Туристский конвейер работает без перебоев. Разве что в непогоду и зимой немного сбавляется темп. А если еще пришлось именно здесь встретить восход солнца, как это сделали поляки из Калифорнии, да и заснять всю картину на пленку, то и вовсе можно быть уверенным, что каждый восходитель на гору Костюшко повлечет за собой в следующем году еще пару своих последователей. И если в недавнее время такой поток насчитывал четверть миллиона, то не прошло и десятилетия, как он стал приближаться к миллиону посетителей.

Но можно ли осуждать людей за то, что они топчут эту знаменитую гору?

Разве порицал кто-нибудь паломников за то, что они шли в Иерусалим, в Мекку? В иные музеи направляются не меньшие потоки. Но паломничество к природному памятнику — совсем иное дело.

Вокруг Костюшко создан еще полвека назад национальный парк. Площадь его довольно обширна — 600 гектаров. Задача с самого начала ставилась вполне продуманно — сохранение не отдельных редких растений и животных, а всего природного комплекса. Но слишком уж большой размах приняло строительство ресторанов, кафе, отелей, кемпингов, магазинов, лавчонок! Правда, здесь все это тоже вполне хорошо регулируется. Можно ужесточить охранные грамоты национального парка, отрегулировать маршруты, сократить в определенный период туристский поток. Ну, и ограничить «разгул» увеселительно-пищевой индустрии, создать свой ритуал «поклонения» горе. Да и голоса ученых, общественное мнение, влияние печати — сила немалая.

Казалось бы, на материке реликтов, как называют Австралию за сохранившиеся в ней растения и животные прошлых эпох, и горы должны быть оригинальными. Нет, вершины как вершины. Кажется, смирились они со своей старческой участью. Давно успокоились. Не волнуют их вулканические страсти. Они не могут похвалиться памятью даже о том, какие трудности им приходилось переживать в старое недоброе время оледенения.

Правда, кое-где следы древних ледников все же остались. Но чтобы были настоящие ледяные годы — снежные накидки и шапки — такого убранства даже у Австралийских Альп, как наиболее высокой части Восточно-Австралийских гор (их еще называют Большим Водораздельным хребтом), нет. И в самых дальних ущельях, на подходящих по высоте для ледников площадках снег летом задерживается не обширными полями, а только отдельными островками, похожими скорее на пятна.

Первым восходителям можно было и не оставлять «след» — не долбить камень в доказательство своего посещения — подъем на горы здесь не составляет большого труда. (Наскальными рисунками древние жители занимались в пещерах. В одной из них — Кейлоре найдены изображения более древние, чем в Европе.)

О первовосхождениях на такие невысокие, ниже средней высоты, вершины, как Костюшко, история умалчивает. И все же можно назвать одно имя — Вирунен. Он был, несомненно, признанным местным путешественником. К тому же, понимал толк в знахарстве, что тоже немаловажно — не нужно было подыскивать для своих экспедиций медика, как это делается теперь. А странствия Вирунену предстояли длительные и необычные. Он задался целью побывать даже в тех местах, где, как он говаривал, обитает сам Господь Бог. Планировалось восхождение на вершину Уби-Уби. А она находилась ниже священной земли Буллимы, страны покоя и рая. Все, кто знал Вирунена, советовали ему отказаться от дерзкой затеи. Но тот, хоть и слыл мудрецом, отличался еще и неуемной любознательностью. И пошел. Жалко, конечно, не сохранилось подробностей этого восхождения: каким снаряжением он пользовался, какими продуктами поддерживал силы, какая погода была в те дни — словом, все те детали, что входят в дневники современных покорителей высот. Неизвестна и точная дата выхода и возвращения.

Но цели он достиг — дошел до могучей скалы, которую обступила густая зелень. Вот тут-то и оказалось ложе Всевышнего. Господь, конечно, был шокирован такой дерзостью. Но все-таки, видимо, отчасти и восхищен настырностью смертного, не великана по обличью, но и не раба по духу… И он не испепелил его, не покалечил, а только как-то неопределенно, скорее для порядка и проформы, покарал. Но так, что Вирунен еще смог вернуться к людям.

Так вот: если ему удалось добраться до Уби-Уби, то на вершину Костюшко он вполне мог взойти. Наши поляки не раз видели, как даже дети австралийских аборигенов по-своему осваивают эти склоны гор. Нарвав охапку тростника, такой юный любитель острых ощущений карабкается вверх, кладет ее в начале натертого до блеска желоба-дорожки, садится на свое седло и съезжает вниз. Причем развивает вполне приличную скорость.

…Ныне на вершину проложены многочисленные пешеходные и даже вьючные тропы. И вот Стшелецки пришлось добираться туда с немалыми трудностями — ведь он был первым белым человеком, стопа которого коснулась этих незнакомых гор. Острый пик горы Костюшко, покрытый снегами и господствовавший над окружающими вершинами, показался ему самым удобным местом для геодезических измерений.

Великолепие открывшейся с горы картины поразило спутников Стшелецки, как и американских поляков — столетие спустя. Отсюда можно охватить взглядом площадь около восемнадцати тысяч квадратных километров. Вдали, на востоке, с расстояния почти восемьдесят километров, в дымке виднеется морское побережье. У ног путешественников расстилаются ленты зелени, прерываемые крутыми каньонами долины реки Муррей и ее притока Маррамбиджи.

Но, даже несмотря на явное видимое превосходство горы Костюшко, Стшелецки все же спутал ее с соседней вершиной. Может, поднялся туман, может, усталость дала о себе знать или угол зрения был неподходящим, но за высочайшую на Австралийском континенте была принята другая вершина. Без заблуждений и ошибок, видимо, редко происходят открытия. Несколько десятков лет спустя в эти места попал с более совершенными приборами австралийский зоолог Ленденфельдт. Он уточнил высоту и ту вершину, на которой побывал Стшелецки, назвал в честь австралийского инженера-геодезиста горой Тоунсенда, а гору Костюшко переименовал в гору Мюллера, по имени германского естествоиспытателя.

И все же недоразумения не помешали утверждению за польским географом звания видного исследователя Австралии. Установив, что измерения Ленденфельда точны, высочайшую вершину материка все же назвали горой Костюшко, а наименование Тоунсенд оставили за соседней вершиной.

И еще. В честь признания заслуг замечательного исследователя и географа появился Стшелецки-крик («криками» в Австралии называют речки с пересыхающими руслами). И как ни трудно такой реке в засушливом климате пятого континента, а след ее на земле не затерялся.