Папа Ругань и Полиграф Полиграфович

Жизнь аутиста, а заодно и всех, кто его окружает, полна ритуалов и правил. Хорошо, когда они относительно безобидные, как воображаемые крокодилы, но случается, что мальчику вступит в голову идея, от которой все слетают с катушек. Например, Игнат отчего-то невзлюбил улицу, которая ведет к морю по прямой, и идти по ней с ним вместе – мучение. Он убегает далеко вперед или бормочет под нос ругательства, или с силой топчет тротуар ногами, или идет невозможной вихляющейся походкой – в общем, просто пройти две минуты по прямой без выкрутасов шансов никаких, а идти в обход не всегда есть время, да и вообще, какого, собственно, черта?

Кстати, о ругательствах. Это отдельная песня. В прошлом году Игната подучили ругаться вредные одноклассники, и через некоторое время я получил вот такое письмецо из школы:

Dear Mr. Bilunov,

Please be informed that the timetable has changed…

Today was the first day back so we all need to adjust to the routine again. In Italian Ignat had a hard time keeping silent while teacher was explaining. He told me to «Fuckoff» 3 times. I took him out of the class and explained that he was inappropriate. He asked me if it was rude English.

Please do not hesitate to reach out to me should you have any questions or concerns.

Yours sincerely,

Lucille

Уважаемый г-н Билунов,

Примите, пожалуйста, к сведению, что расписание изменилось…

Сегодня был первый день после каникул, и нам всем надо было снова входить в ритм. На уроке итальянского Игнату было особенно непросто сидеть тихо во время объяснений учителя. Он сказал мне «Иди на хуй» 3 раза. Я вывела его из класса и объяснила, что это неприемлемо. Он спросил меня, грубо ли это звучит по-английски.

Пожалуйста, без колебаний обращайтесь ко мне, в случае, если Вас беспокоят какие-либо вопросы.

Искренне Ваша,

Люсиль

Сначала мы, конечно, посмеялись. Потом провели разъяснительные беседы, Юка с Игнатом, а Иван, по моей настоятельной просьбе, – с Ганиными одноклассниками. В общем, мы как-то в целом разрулили эту проблему и на несколько месяцев забыли о ней. Но не тут-то было!

Зимой Игнат внезапно подсел на «Собачье сердце», причем предметом его обожания стал не кто иной, как Полиграф Полиграфович Шариков. Сначала мальчик раз пятнадцать посмотрел фильм, а потом еще около месяца почти ежедневно слушал аудиокнигу. Юка считает это увлечение таким своеобразным продолжением галереи героев, отвергнутых миром. «Голубой щенок», «Гадкий утенок». Ну… может быть.

Как бы то ни было, при всей сомнительности выбора, поначалу мы снова больше над этим посмеивались. Ребенок овладел искусством цитирования – бесхитростно и удивительно похоже копируя интонации своего кумира. Как-то раз он особенно упорно не желал укладываться спать, и я вышел из себя. Хитро улыбаясь, Игнат выслушал очередную порцию моего возмущения и невинно спросил: «Бить будете, папаша?» Другая история вышла гораздо более жесткой: стычка со старшим братом закончилась рваной раной под правым глазом, страшными воплями и походом в травмпункт для наложения швов. Вечером Игнат, рассматривая заклеенную скулу в зеркале, в точности как Шариков после потасовки с котом в ванной профессора Преображенского, с беззлобным удивлением заметил: «Чуть глаза не лишил, сволочь».

Но вскоре все это привело к гораздо менее смешным привычкам. Вслед за Шариковым нашими хитами в Youtube стали ролики типа «Соседка, которая достала весь подъезд», а затем – песня «Баба пьяная, скажи, что ты хочешь», творчество Виктора Пузо и другие жемчужины словесности. Догадываясь об энергетике обсценной лексики по реакциям окружающих, хотя и не особенно понимая ее смысла, Игнат с азартом принялся осваивать эти слова на всех доступных ему языках. Школьный дневник, тетради и учебники покрылись старательно выведенными надписями типа «bullshit», «cazzo» или просто «мудачок». Одним из наиболее ценимых удовольствий стало, например, такое: запереться в комнате, лечь на кровать и монотонно повторять что-нибудь такое: «баба жопа», «баба жопа».

Скорее всего, таким образом давал о себе знать начавшийся пубертат, но у нас не всегда хватало выдержки, чтобы ограничиваться теоретическими осмыслениями и рассуждениями. Когда ты пытаешься чего-то добиться от ребенка, а он тебя вдруг прямым текстом посылает, иной раз приходится делать серьезное усилие, чтобы напомнить самому себе: мальчик не воспринимает оттенки смыслов, надо бы как-то свернуть разговор в сторону и отвлечь и его, и себя.

Особенно злился Иван. Поскольку он жил с Игнатом в одной комнате, ему приходилось больше других выслушивать все Ганины перлы. После инцидента с разбитым глазом мы строго-настрого запретили ему пытаться самостоятельно воздействовать на младшего брата. Тогда Ваня и сам, в общем, перепугался, и потасовки, действительно, прекратились. Зато каждый вечер этот детина выше меня ростом стал приходить к нам с жалобными заявлениями типа «Ганя опять балуется».

Попытка в двухсотый раз объяснить Игнату, почему ругаться нехорошо, провоцировала радостно-хитрый вопрос типа: «А скажи, какие именно слова нельзя говорить?» Если я спрашивал, зачем он говорит одно и то же безо всякого смысла, Ганя отвечал рычащим голосом: «Потому что я гоблин!» – и убедить его в обратном не получалось. Кроме того, мальчика страшно интересовала разница между матом, грубостью и просторечными словами – а также чем в этом смысле отличается русский язык от английского и итальянского. Эти выматывающие филологические дискуссии у нас шли ежедневно на протяжении нескольких месяцев.

По совету психолога Денизы мы завели специальную тетрадку, в которую Ганя мог писать все, что угодно, – но только в нее и никуда больше! Заодно ввели в оборот понятие личного пространства: вот Ганина тетрадка, и никто в нее без разрешения заглядывать не может. Некоторую пользу этот способ принес, но полностью проблему не снял, поскольку особенно сладок лишь запретный плод. При этом сердиться на мальчика практически было бессмысленно – если только не идти на крайние меры. Один раз я все-таки дал ему оплеуху. Он испугался и замолчал, но ничего хорошего из этого не вышло. Ганя снова вспомнил про Шарикова и еще долго приставал к нам с вопросом, выгоним ли мы его из дома, если он будет продолжать ругаться и где ему тогда “харчеваться”.

Как-то раз Юка, в очередной раз взяв в руки густо изгаженный надписями дневник, вспылила и порвала его. Игнат пришел в замешательство – перспектива ходить в школу без дневника серьезно меняла его представления о вселенной. На несколько дней он присмирел и украдкой от мамы стал говорить мне, что рвать и выбрасывать дневник – это жестоко. После этого открыто безобразничать он побаивался, но само желание никуда не делось и, возможно, стало даже сильнее.

Самый сильный аргумент нашелся в строго логической плоскости. Безотносительно ругани мне казалось важным, чтобы мальчик сам отдавал себе отчет в своей проблеме. И здесь мы подобрались к решению. Смотри, говорил я, вот этот человек не может ходить, поэтому ему нужна коляска. Или вот у меня близорукость, я ношу очки. Дедушка Валера плохо слышит без слухового аппарата. А у тебя не совсем правильно работает мозг, поэтому ты поздно начал говорить и многого не понимаешь. Из-за этого в школе у тебя не очень выходит общаться с одноклассниками и тебе нужен ассистент. И поэтому, если у тебя что-то не получается или ты что-то недопонимаешь, то надо спрашивать помощи у других людей – лучше всего у тех, кого ты хорошо знаешь. Но самое главное – тебе надо помогать своему организму справляться с проблемой, например, соблюдать диету. Или вот когда ты занимаешься математикой, шахматами, музыкой – это отличные упражнения для твоего мозга, и он начинает работать лучше. А когда ты лежишь на кровати и все время повторяешь одно и то же глупое слово, ты портишь свой мозг, делаешь сам себе хуже. Ты когда-нибудь видел, чтобы я ломал свои очки? Или чтобы инвалид портил себе коляску? Зачем же тебе портить свой мозг?

Впрочем, Юка относилась к этим душеспасительным беседам скептически. В дополнение к ним она настояла, чтобы я заблокировал на Ганином компьютере Youtube. Юка и сейчас считает, что именно это было переломным моментом, но я не согласен. Игнат внимательно следил за ходом моих рассуждений, которые я на разные лады повторял, как водится, изо дня в день. «Неприличные слова» и сейчас еще остаются для него некоторым соблазном, но постепенно эта отвратительная привычка стала отступать. Особенно это стало заметно после возвращения в Москву. Как бы между делом Иван сообщил Гане, что тут за матерную ругань на улице могут и побить. Теперь, когда нам изредка попадаются навстречу какие-нибудь шумные хулиганы или пьяницы, мальчик оценивающе прислушивается и со знанием дела говорит – если они не прекратят, их заберет полиция.