Вернуться в седло

Всем хочется что-то собой представлять. И когда нас в этом поддерживают, мы чувствуем душевный подъем. Чувствуем себя частью сообщества, чувствуем общую цель и настроение – творческий эквивалент сбора меда у пчел или строительства амбара всей деревней. Благодаря общей энергии группы чувствуешь себя сильнее, веселее, лучше. Когда множество рук придерживают лестницу, по которой ты карабкаешься вверх, риск упасть меньше. Ощущая такую поддержку, гораздо легче сделать что-то – и начать что-то собой представлять. Вот почему так важны музыкальные фестивали – джазовый в Танглвуде, музыки, кино и искусства в Остине, классической музыки в Мальборо. Да, нам нужна поддержка. Но такая роскошь доступна не всем.

Иногда мы не находим поддержки. Наоборот, вместо помощи ставят палки в колеса.

И мы получаем тяжелую творческую травму. Может, кости и целы, но уверенность в себе исчезла. Актриса эмоционально выпотрошена режиссером, рядом с которым Ганнибал Лектор сам покажется ягненком. Пианист получил разгромную рецензию критика, считающего, что «бит» – музыкальный термин, который означает «клубиться».

Подобные творческие катаклизмы не редкость. К этой опасности нужно быть готовым. Художники – животные пугливые. И если лошадь нашего таланта шарахнется в сторону, мы можем вылететь из седла. «Больше никогда даже пытаться не буду», – стонем мы, имея в виду роман, или выворачивающий пальцы и царапающий душу концерт, или камеру пыток – сцену. И чем дольше не пытаемся, тем больше шансов убедить себя, что можно и правда никогда больше не попытаться. Потому что «один раз это меня ранило, и…»

Снова пробуй. Снова проигрывай. Проигрывай лучше.

Сэмюэль Беккет

Творческая рана лечится одним и только одним лекарством: нужно что-то сделать. Если мы не сделаем хотя бы какую-то мелочь, наше израненное, но активное воображение будет продолжать муссировать то, что с нами произошло. Легче может быть уже оттого, что правильно себя назовешь. Если никто больше не зовет тебя «художником», придется сказать это себе самому, и единственный способ сделать это убедительно – посредством творчества. Бандаж должен соответствовать размеру раны. Если провалился мюзикл – пишите музыку. Если «порвали» на куски картину – напишите что-нибудь или хотя бы покрасьте табуретку. Если подрезали крылья стихотворению, выйдите к открытому микрофону и прочтите поэму. Известный кинорежиссер, которого я хорошо знаю, прекрасно понимал, что из-за критического приема его очередного фильма могут снизиться шансы на получение нового крупного проекта, и бессонными ночами твердил: «Если не смогу снимать на 35 миллиметров, буду снимать на 16, не смогу на 16 – буду снимать на Super 8. Если не смогу на Super 8, смогу рисовать, эскизы делать…» Иными словами, он знал, что лекарство от творческих бед, даже катастроф, описывается фразой «я могу – и буду – творить».

Нам хочется что-то собой представлять, и иногда этого приходится добиваться без ощутимой поддержки. Из-за межличностных отношений мы порой бываем разбитыми и опустошенными. Кажется, что люди сознательно нас обижают, а иногда так и бывает. Еще сильнее выбивает из седла то, что мы сами себя обижаем – считаем, что «недостаточно умны». Так тоже иногда бывает. У нас, художников, случаются вычеркнутые из жизни дни и годы. Это – часть правил игры. Вероятно, необходимая их часть.

Путь к истинному «я» лежит через безрассудство и свободу.

Бренда Уэланд

В молодости у меня было ощущение, что все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото. Во-первых, в свои 20 с чем-то лет я была известной журналисткой – работала в The Washington Post, писала в Time. Во-вторых, по великой любви вышла замуж за Мартина Скорсезе и помогала ему в работе над сценариями. Я стала популярным колумнистом и получала хвалебные рецензии на свои сценарии, продала три из них студии Paramount и написала сценарий успешного телефильма с Доном Джонсоном в роли Элвиса. Фантастическое было время!

Потом мне исполнилось 30. У меня случился ужасный развод. Потом я сняла фильм, но его саундтрек украли. Я дублировала фильм, он вышел в прокат в Европе и получил хорошие отзывы, но американского релиза не было, как и отдачи от трехлетней работы. Я писала романы, но не печатала. Я писала пьесы, которые получали награды, но не ставились в театрах.

Мне стукнуло 40. Опубликован «Путь художника». За следующие 10 лет вышли еще с десяток книг. Написанные когда-то романы тоже наконец увидели свет. Пьесы начали ставиться в театрах. Познав ранее боль неудачи и неизвестности, я столкнулась с опасностями успеха. Лучшее слово, которым можно описать это время, – «строгость».

Все это время я стабильно, ежедневно продолжала писать. Продолжала работать с инструментами творческого возрождения и даже выживания и сама, и с другими. По опыту знала, что творческая карьера требует наличия веры. Короче говоря, и вроде бы «потерянное» время, когда я была в немилости, и американские горки успеха – все оказалось не зря. Все – подчеркиваю, все – стало топливом для творчества.

Для моего роста как преподавателя и художника характерны периоды нестабильности результата и снижения уверенности в себе. Мы пишем «плохо» потому, что больше не пишем так, как раньше, и не пишем так, как будем писать потом. В нашей культуре не очень хорошо понимают специфику творческого процесса, нередко разворачивающегося на глазах аудитории. У особенно публичных художников вроде кинорежиссеров и писателей практически не остается пространства для маневра во время периодов творческого спада. Концертные исполнители говорят о той же дилемме: их стиль меняется непредсказуемо и скачкообразно, двигаясь не прямо от прекрасного к прекрасному, а от прекрасного через что-то иное к более прекрасному. И мало кто из критиков ценит эту стадию «чего-то иного».

Вы целитесь в то, что хотите, и если не попадаете, то не получаете этого; но если не целитесь, не получаете вообще ничего.

Франсин Проуз

Творчество складывается из таланта и характера. Страдания укрепляют и наш характер, и наше творчество. И рождают сочувствие к страданиям других. Чувства и творчество становятся глубже. Страдания многому учат, и, как часто бывает при обучении, от них трудно оправиться без посторонней помощи. Эта помощь – как от людей, так и свыше – приходит в виде совпадений, своевременного звонка, внезапного порыва свернуть с проторенной дороги, и представляет собой руководство и поддержку: на них мы можем положиться, но действовать на их основе просто обязаны. Потому что не столько обретаем спасение, сколько устанавливаем связь.

Я познакомилась с заслуженным кинорежиссером Джоном Ньюлэндом, когда мы оба были жителями небольшого городка в горах. Официально Джон завершил долгую яркую карьеру и вышел на пенсию – которая длилась примерно четыре минуты, после чего он начал ставить школьные спектакли, возглавил муниципальный театр, стал вести семинары актерского мастерства в колледже – то есть заниматься всем, в чем могли пригодиться его навыки и опыт, пусть и не в полную силу. Я же находилась в состоянии, которое лучше всего описывается эпитетом «потрепанное». Получив несколько творческих тычков (особенно огорчала ситуация с музыкой), не торопилась вернуться в седло. В конце концов, неприятности достаточно больно ранят: может, я уже немного стара для них?

Тогда-то, испытывая, мягко говоря, жалость по отношению к себе, я и встретилась с Ньюлэндом. Пришла на вечер монологов в исполнении школьников, который он ставил, потому что моя дочь принимала в нем участие. Сидела на расшатанном кресле в крошечном зале и наблюдала, как ученик за учеником выходят на сцену и их выступления складываются в жесткую и острую картину, слишком дерзкую для нашего маленького городка, да и вообще слишком дерзкую. А я-то всегда считала муниципальные театры ручными созданиями…

Искусство – основной доступный нам способ преломить хлеб с умершими.

Уистен Оден

Кто, черт побери, это сделал? Я была поражена. Таинственный постановщик проделал великолепную работу. В конце вечера мне показали высокого красивого мужчину с лицом, похожим на опустевший собор, и снежной шапкой волос, венчавшей его альпийскую высоту.

«Джон Ньюлэнд, – представился он, пожимая мою руку. – У вас талантливая дочь. Я слышал, вы и сами талантливы, так что давайте пообедаем и поболтаем».

Мы встретились с Ньюлэндом за обедом, и я обнаружила, что главным блюдом в меню был его оптимизм. Я беспокоюсь о возрасте? «Вы еще ребенок. Я на 40 лет старше и все еще работаю». Унываю? «Дайте мне почитать ваше либретто. Ручаюсь, мюзикл отличный. Мы его поставим». Переживаю по поводу карьеры? «У вас есть еще 40 лет, так что встряхнитесь, и давайте что-нибудь сделаем».

И мы сделали. В день премьерного показа моего мюзикла «Авалон» в нашем маленьком зале за 5000 километров от Нью-Йорка оказалась женщина, которой суждено было стать моим соавтором. Оказалось, что она «случайно» играла в том же зале камерную музыку. Она была классическим музыкантом, альтисткой, и на нашу с Ньюлэндом премьеру «Авалона» пришла в компании нескольких коллег.

Какой талантливый композитор, думала она, а я в это время в полном смятении притулилась на боковом ряду, гадая, смогу ли пережить первое исполнение своей музыки на публике. В тот вечер мы познакомились, а потом я «случайно» оказалась ее соседкой, переехав в Нью-Йорк четыре месяца спустя. Еще через несколько месяцев началось наше успешное сотрудничество – причем, как мне кажется, не потому, что я как-то особенно умно спланировала свою карьеру, а потому, что была готова вернуться в седло и знала об этом, когда вначале Джон Ньюлэнд, а потом и она спасли меня. После многих лет преподавания могу сказать, что такая своевременная помощь – в порядке вещей. Когда художник посылает небесам отчаянную молитву, Великий Творец обычно внемлет.

Если художник чувствует одиночество в толпе, должен обратиться за помощью к Великому Творцу. Следует капитулировать перед ощущением изоляции и отчаяния и открыться высшим силам, чья поддержка нам часто кажется неожиданным приливом бодрости и энтузиазма. Позвольте быть откровенной: проблемы бывают у всех художников независимо от их успешности, у кого-то публичные, у кого-то нет. Так или иначе, их тоже порой выбивает из седла – или неприятные коллеги, или плохие рецензии.

Еще один духовный закон заключается в том, что никакие потери не бывают напрасными. Поэтому горькая обида, нанесенная коллегой, который сказал «спасибо», а потом решил «столкнуть нас с лестницы» (например, не упомянул на пресс-конференции наш вклад или присвоил наши идеи на собрании труппы), в каком-то смысле благо для нас. Да, эти падения болезненные – в такие моменты чувствуешь себя преданным, лишенным иллюзий. Но чаще всего удается приземлиться в заботливо подстеленную кем-то соломку. Кто-то мистическим образом смягчает удар. Творческие ангелы-хранители? Иногда мы чувствуем их как бы изнутри, как вспышку вдохновения, в минуты, когда спрашиваем «что дальше?», а не «почему я?».

Поскольку креативное начало относится к области духовного, обиды, оказывающие негативное влияние на творчество, – настоящие духовные раны. Знаю по опыту: на отчаянную мольбу художника Великий Творец отвечает всегда. Даже если мы оплакиваем судьбу и опускаем руки: «Я больше не могу», – мы в состоянии идти дальше и идем, получив духовную поддержку. Вначале возвращается способность ясно мыслить, потом – действовать. Творчество – это духовная практика, и как все духовные практики, оно содержит инструменты для возрождения.

Нам нужны коллеги, обладающие и талантом, и характером. Чтобы их отыскать, мы сами должны проявлять свой талант и характер как можно ярче. Очень часто те, кто впоследствии предает нас и наши ценности, сразу вызывают смутное чувство беспокойства, от которого мы отмахиваемся как от паранойи. Возможно, в будущем нам будет даровано считать свои предчувствия духовными телеграммами, а не неврозом.

У меня такое чувство, будто все эти глубоко похороненные во мне жизни рвутся наружу, чтобы выразить себя.

Мардж Пирси

Бывает, причем довольно часто, что ангелы-хранители творчества проявляются и в физическом обличье. (В театральном мире действительно используют термин «ангел».) Когда наш злодей скрывается с места преступления, на сцену выходят герои и их помощники, чтобы попытаться начать все сначала. «Что если попробовать вот это?» – предлагают они. И мы внезапно видим новый маршрут – или как минимум следующий правильный шаг, и остается принять решение и двинуться в этом направлении.

Если художника предали, он должен понять, каким образом мог этому способствовать. Да, порой встречаются негодяи – такова неоспоримая и болезненная реальность. Но часто гораздо болезненнее осознавать собственную сопричастность предательству: обычно волна разворачивается против нас в тот момент, когда мы перестаем себе доверять. Это не снимает вину с других и не перекладывает ее на нас. И не говорит о том, что люди должны были вести себя так низко, – это говорит лишь о том, что нам следует вести себя по-другому. По крайней мере это мы способны изменить.

Но нельзя изменить что-то, лишь укоряя себя за глупость. Или пытаясь взять на себя чужую вину. Или заявляя, что мы «сами их к этому подтолкнули». Изменить что-то можно, лишь бережно относясь к себе, внимательно к себе прислушиваясь. Лишь признаваясь сочувствующим людям и силам, как сильно вы ранены и как отчаянно нуждаетесь в помощи, чтобы излечиться от этих ран. Позвоните своей тете Бернис и расскажите, что вас смертельно обидел критик. Напишите письмо Оскару Хаммерстайну II, который после успеха Snowboat десять лет терпел провал за провалом. Расскажите ему, что у вас началась черная полоса, и спросите, что он думает по этому поводу. Позвоните бывшей учительнице, которая считает, что вы чрезвычайно успешны, независимо от того, как чувствуете себя в конкретный момент. Позвоните себе самому, той части себя, достаточно сильной, чтобы продолжить начатое. Именно так приходит помощь: она возникает где-то внутри нас и меняет жизнь так же легко, как легко ветер надувает штору. Помощь приходит всегда.

Нужно только убедить себя внимательно вглядываться и вслушиваться, чтобы не пропустить эту помощь и принять ее, даже в совершенно неожиданной для нас форме. А потом начать действовать.

Думайте о себе как о мощном сгустке энергии, наполненном божественным светом, с которым постоянно говорят Бог и его посланники.

Бренда Уэланд

Мы, художники, постоянно взаимодействуем с Великим Творцом. Невозможно высокие ставки или представляющееся абсолютно неудачным распределение ролей после нашей просьбы о помощи свыше вдруг оказываются необходимыми для решения поставленной задачи, важными для нашего роста и совершенствования творческого процесса. Художникам важно помнить, что в любом переломе есть и хорошая сторона: в месте того самого перелома кости становятся крепче. Творчество исцеляет художников.

Великий Творец обязательно поможет, если мы сами себе помогаем. Как отыскать источник этой творческой помощи? Творец раскрывается в процессе творчества.

Мы, художники, не контролируем творческий процесс целиком, но все же у нас гораздо больше власти, чем мы готовы признать. Мы уклоняемся от осознания, сколь многое способны контролировать, потому что гораздо комфортнее оставаться в привычной гавани сожалений о неудачной карьере, чем вновь подвергнуться опасности плавания в открытом море, представив свою работу миру.

Большинство художников при мысли о возможности вернуться к работе чувствуют и ведут себя словно пострадавшие от неразделенной любви. Мы не хотим снова оказаться в уязвимом положении, как не хотят этого закоренелые холостяки или старые девы с разбитым сердцем. Мы знаем, как это было. И боимся, что это повторится, поэтому не пытаемся пригласить свои творческие мечты даже на чашку кофе, чтобы посмотреть – вдруг в этот раз все будет по-другому.

Получив отказ из-за агента-неумехи, говорим: «Ой, да они все такие». Но так ли это? Обиженные циничным владельцем галереи или жестоким драматургом, приходим к выводу: «Я никогда не попаду в галерею» или «Мою работу нигде не примут». И слишком часто действительно не пытаемся – из страха еще сильнее ранить свои и так разбитые творческие сердца. Но в глубине души очень хорошо знаем, что мечты о творчестве не умерли, так же как мечты о любви, и нас пугает тихий шепот пьес, романов и картин, запертых в творческой кладовке и вынужденных жить среди призраков разбитых надежд.

У художников яркое воображение, в котором возникают кошмарные образы – как нам отказывают, как плохо принимают наши работы, как игнорируют их. Из страха перед этим мы позволяем разочарованию подталкивать нас к необоснованным обобщениям: не один недоброжелатель, а «все»; не одна отрицательная рецензия, а «всегда»; не один отказ – а «они никогда». В качестве инструмента защиты мы выбираем цинизм.

«Лечение, – бывало, говаривал папа, – это не наука, а интуитивное умение склонить на свою сторону Природу».

Уистен Оден

Мы начинаем говорить, что «они» никогда не оценят наших работ. Мы чувствуем себя одинокими и брошенными, и так и есть, но не потому, что «они» бросили нас, а потому, что мы сами бросили. Отвернулись не только от себя, но и от Бога. Мы говорим «к чему?» вместо «что дальше?». Не желая поверить, рискнуть и снова двинуться вперед, хороним мечты и надежды под покровом того, что называем «понимание реалий рынка». Мы говорим: «Ой, они все такие», – не желая подвергать себя опасности и выяснять, так ли это.

Художники, словно одаренные лошади, получившие травму в прыжке через барьер, уклоняются от новых попыток его взять. И все же одаренная лошадь может и должна реабилитироваться. Мы, художники, одновременно и лошади, и наездники. Упав на землю, не имеем права позволить себе упасть духом. Это часть правил игры.

Возвращайтесь в седло.