Прозрение флоры

Пока же наши представления о них примитивны, а то и нелепы. Мы умиляемся «цветиками-семицветиками», растущими из любого сора. «Без слез, без печали вы жили, вы были» (К.Д. Бальмонт) — такими стихотворными штампами принято описывать участь всяких кустов и цветов. Это нам каждую минуту уготованы нервные потрясения; мы переживаем и боремся; они прозябают. «Они не видят и не слышат, живут в сем мире, как впотьмах, для них и солнцы, знать, не дышат и жизни нет в морских волнах» — писал Ф.И. Тютчев, провидя, как не правы мы, рассекая единство природы и выделяя в ней только лишь человечество — ее огромную, рахитичную голову.

В нашем языке укоренилось даже выражение «вести растительную жизнь»; им клеймят людей, потерявших всякий интерес к жизни, выстлавших своими телами, напичканными алкоголем и наркотиками, самое дно жизни. Так же ничтожно живут растения, говорим мы, — если слово «живут» здесь подходит: они набухают, полнеют, наливаются соком, для чего-то поглощают питательные вещества, покрываются пылью, скукоживаются, чахнут, желтеют, становятся трухлявыми, отмирают. В их унылой жизни нет места страстям, потому как им нечем — такое вот мнение — чувствовать и страдать. Хоть их и зовут организмами, они скорее напоминают мертвые предметы, в которых периодически совершаются химические реакции.

Конечно, и им доводится бедствовать: тля, гусеницы, жуки-древоточцы и прочие бесы в облике насекомых стаями набрасываются на них, решетя листву или буравя древесину, но они безвольно покоряются судьбе. Что им переживать или волноваться, ведь ход вещей им не изменить — не взять ветви в корни и не убежать со всех корней прочь. Мы мучаемся от того, что можем или могли что-то изменить в этой жизни — и не сумели. Растения — осколки семян, разметанные вверх, — мучаются столько же, сколько осколки гранаты. Для них все — осознанная необходимость. И нападение гусениц — это лишь факт механического перемещения последних в пространстве, а не событие, в ход которого может вмешаться сознание.

^{Растения и насекомые ведут нескончаемую войну}

Однако открытия ученых опрокидывают механику растительного мира; он оказывается гораздо сложнее и душевнее, чем мнилось нам. Мир растений тоже наполнен хитростью и борьбой, блестящими идеями и ошибками; они вмешиваются в судьбу и, значит, представляют, что их ждет, и придумывают, как можно избежать беды, спастись хоть отдельными листьями или ветвями. Они — сами себе помощники и лекари. Каждое из растений, а тем более деревьев, можно сравнить с государством; даже если отдельные части их начали гибнуть из-за агрессии — насекомых или оккупантов, — и дерево, и государство могут спасти уцелевшие части, мобилизовав все силы, отыскав нужных союзников, придумав коварные ловушки, заманив неприятеля в глубь страны или ткани, а потом ударив по нему… В конце концов, государства тоже напоминают огромные растения, выросшие на географической карте. Они составлены из людей, как растения из клеток; все части их мыслят, и это дает выжить целому — иначе бы державы рассыпались как замок, который прошлым летом я возводил на пляже из песка. Так же, всеми своими частями, думает и растение.