I

I

«ВОЛЕВАЯ» И «ВНЕВОЛЕВАЯ» УМСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

МОЗГ ПРОДОЛЖАЕТ РАБОТАТЬ И ПОСЛЕ ПРЕКРАЩЕНИЯ НАМИ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ВОЛЕВОЙ МОЗГОВОЙ АКТИВНОСТИ.

Этот тезис оказывается основным для рецептуры умственной деятельности. Однако именно он меньше всего известен массе мозгового актива. Объясняется это недоразумение тем, что многие ставят знак равенства между мозговой и мышечной работой, — отсюда и возникают нелепейшие кривотолки об измерении мозговой нагрузки, о регулировании ее и т. д.

Работающая мышца, если я выключаю ее из активного действия, на самом деле бездействует, отдыхает, так как никаких толчков для движения она больше не получает. «Выключение» же мозга далеко не сразу приводит к такому же результату. Мозг работает не только под толчками нашего «волевого заказа», но имеет и свою могучую инерцию, зачастую определяющую собой крупнейшую часть творческого эффекта.

Если я перестал сознательно толкать мозг к работе, это не значит, что мозг перестал работать. Кажущееся «мозговое без делие» — вовсе не безделие, так как в «выключенном» нами мозгу продолжают бродить «неразжеванные» мысли, заканчивается подытоживание не законченной нами работы. Мы гуляем, отвлечены к другим областям, казалось бы — забыли, нарочно забыли (для отдыха) о начатой нами системе мыслей, однако помимо воли, даже наперерез воле, то одна, то другая мысль из «выключенного» слоя прорывается в сознание, нарушает нашу волевую установку, не дает заказанного нами отдыха.

Прочел я нужную мне книгу, отошел от нее, забыл о ней, — переключился на другую работу, отдыхаю, — однако через 2–3 дня выясняю, что материал книги усвоен мною гораздо глубже, чем это было тогда, когда я отбросил книгу. В чем дело? Мозг, несмотря на «сознательный» мой отход от той или иной работы, меня «не послушался» и продолжал оборванную мною 2–3 дня назад работу.

Отсюда же и поговорка — «утро вечера мудренее». Казалось бы, исчерпывающий отдых — ночной сон — должен давать мозгу полную передышку. Между тем за ночь, во сне, сплошь и рядом «доделывается» начатая накануне работа, — разрешаются подчас сложные проблемы, притом как раз те, которые плохо удавались вечером. Планы докладов, нужные художественные образы, воспроизведение в памяти забытого материала — рождаются иногда «внезапно» в момент пробуждения: очевидно, процессу «рождения» предшествовали именно во сне последние, активные фазы «беременности», — мозг спал, но не полностью.

В этом «мозговом непослушании» скрываются чрезвычайные творческие ценности, но в нем содержатся и наиболее грозные опасности, недоучет которых чаще всего ведет к массовым «неврастеническим» срывам. Плюсы этого непослушания — в «бесплатном приложении», которые получает мозг — помимо нашего волевого усилия, незаметно для нас, в периоды, казалось бы, полного отдыха Минусы его, при неумелом использовании этой «внутримозговой инерции», в недоучете фактической мозговой нагрузки и в «нечаянной», «бессознательной» разгрузке, которая ничуть не менее опасна, чем перегрузка сознания.

Фактически 6-часовой рабочий день мозгового работника превращается, помимо его воли, в 12–14-часовой и больше, т. е. удваивается, утраивается, так как заводской гудок о прекращении работы — хороший сигнал для мышц, но он лишен права приказывать мозгу.

Оратор приготовил доклад, преподнес его аудитории, выслушал возражения, ответил на них, — все это отняло, положим, «волевых» 15 часов: 10 часов в течение двух дней (по 5) на подготовку, 5 часов в аудитории. Однако 5 подготовительных часов в течение двух преддокладовых суток фактически превращались в 10-часовую и большую ежедневную работу, так как материалы ответственного доклада, соображения о докладе вторгались поминутно в повседневную деятельность, мешая ей, добавочно отягощая, превращая один час текущей нагрузки в два и три часа.

Доклад прерывался и в часы отдыха, привлекая напряженное внимание к неразжеванным своим частям, нагружая собой и часы отдыха. Однако и после «сдачи экзамена», после публичного выступления нагрузка докладом не заканчивается: мозг продолжает разжевывать впечатления дискуссии, подбирает новые, убийственные возражения противникам, которых не успел придумать в аудитории, отмечает дефекты в технике выступления, в материалах доклада, — одним словом, продолжает свою неугомонную работу, несмотря на все сигнальные гудки, взывающие к окончанию мозгового процесса.

В указанной нами мозговой особенности скрывается одна из крупнейших опасностей, угрожающих умственному работнику. Недоучет ее, неуменье рационально использовать это своеобразное мозговое качество приводит мозг к состоянию непрерывающейся работы, к потере способности выключать вовремя мозг из работы, к угасанию способности отдыхать.

В планировке мозговой работы при подсчете числа намечаемых рабочих часов необходимо зорко уловить и эту «внеплановую», дополнительную нагрузку, не менее утомительную, чем плановая. Вместе с тем, в бюджете времени «мозговика» надо так построить различные секторы работы, чтобы отдых в нужные моменты оказывался фактическим, а не мнимым, без загромождения его непрошеным, внеплановым грузам.

Добиться этого можно лишь при условии внимательного учета всех последующих наших указаний, и в первую голову ближайшего, второго нашего тезиса «мозговой культуры».

Имеются достаточно явственные симптомы, при которых можно с известной уверенностью предполагать, что эта неосознаваемая нами мозговая работа действительно переходит в перегрузку.

Так, сновидения наши сплошь и рядом насыщены материалом, «неразжеванным» в течение дня. Перерабатывающая работа сна сильно изменяет, искажает этот материал, но в то же время он остается чем-то вроде «занозы» в мозгу, нагружает собою мозг во время сна и тем мешает ему отдохнуть, освежиться.

Такая перегружающая, нецелесообразная мозговая работа во сне проявляет себя чувством утомления после пробуждения, понижением работоспособности и т. д. Очевидно, если сон действительна забит этим дополнительным, излишним грузом, необходимо провести значительную перестройку в системе текущей мозговой работы: не нагружать наиболее сложным материалом мозг перед сном, а если и это не помогает, надо еще уменьшить и общую суточную дозу этого сложного груза.

Другим симптомом значительной перегрузки мозга неосознаваемой работой является усиливающаяся отвлекаемость, рассеиваемость работника, ослабление тонуса его внимания.

Если мы замечаем у себя нарастающую слабость внимания, следует задуматься, не скрывается ли за этим протекающая в мозгу, вне нашей воли и сознательного контроля, «сверхплановая» работа? Ведь это неосознаваемое нами, но вполне реальное внутреннее сосредоточение на непроработанном еще материале, ушедшем «в подполье», отнимает огромную часть активности у процессов нашего внимания и оставляет слишком мало возможностей внимания, мало резервов его на другие, нужные нам сейчас работы…

Конечно такое дополнительно внутреннее сосредоточение очень ценно, незаменимо для тех мозговых работников, которые заняты одним лишь содержанием работы, не перебрасываясь на другие фронты (об этом дальше). Однако для деятелей, которым приходится в течение дня и недели сосредоточиваться на ряде дополнительных областей, это бессознательное пересыщение одной областью оказывается тормозом для повседневного внимания и нарушает работоспособность.

Следовательно, и здесь приходится менять методику работы — не только в смысле уменьшения доз «непрожеванного» груза, но и в смысле порядка подачи этого груза: застревающий в подсознании материал давать лишь перед работой, сходной с ним по содержанию, либо же перед работой, не требующей значительного внимания.

Приведем иллюстрации. Политический деятель (партработа) одновременно занят практически-хозяйственными вопросами (совнархоз) и, кроме того, ведет научную работу в области экономики. Итак — три нагрузки на один мозг.

Если оказывается, что сон нашего деятеля насыщен обильными и утомительными сновидениями (характер их безразличен для нашей задачи сейчас, так как сон искажает материал, входящий в состав сновидений, заняться же анализом этих искажений — дело непосильное для обычного работника) главным образом после вечерних научных занятий по экономике, надо перевести их на другое время, предварительно, конечно, убедившись, что политические и административно-хозяйственные вопросы такого влияния на сон не имеют.

Далее, если выясняется, положим, что отвлекаемость днем особенно сильна — опять-таки после той же экономики, — нужны еще, дополнительно, два рода мер: а) понизить дозу этой экономики в течение дня и вообще перевести ее, по возможности, на те дни, когда общая нагрузка качественно гораздо более мягка; б) если надо совмещать ее с последующей другой работой, лучше всего использовать для этого не политические вопросы (не первую нагрузку), но чисто хозяйственную область работы (вторую нагрузку), так как между научной экономикой и практическим хозяйствованием гораздо больше непосредственных связей, чем между теоретической экономией и общей политикой: если вслед за работой по теоретической экономии намечать хозяйственную работу, то «непрожеванный» материал первой не будет внедряться инородным телом во вторую, но займет родственную по отношению к ней позицию, связываясь общими ассоциациями, — взаимно подталкиваемые.

К этим двум главным мерам надо добавить и третью, частную поправку: делать паузу — отдых — после экономики, памятуя, что она у данного работника медленно «утрамбовывается» в мозгу.