П. Г. Богатырев ИГРЫ В ПОХОРОННЫХ ОБРЯДАХ ЗАКАРПАТЬЯ[886]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Один из самых интересных элементов похоронного обряда в Закарпатье состоит в том, что в первую или во вторую ночь после кончины, а в некоторых местах — после погребения, в доме умершего собираются родственники и соседи. Это называется св?чіня, лопатка, прівілье и т. д.

Во время св?чіні в комнате, где лежит покойник, всю ночь читается Псалтырь, семья принимает родственников и соседей, пришедших на св?чіню. А молодежь, также присутствующая при этой церемонии, устраивает игры — либо во время чтения Псалтыри, либо в промежутках между чтениями. Собрания подобного рода, сопровождаемые играми, довольно распространены среди украинцев Галиции, Буковины и Закарпатья. Они также встречаются у румын; следы их сохранились и у хорватов.[887]

Во время этнографических путешествий в Закарпатье мы изучали св?чіні и особенно сопровождавшие их игры во многих селениях.[888] В зависимости от местности, игры В св?чінях различаются как по репертуару, так и по характеру. Например, в Хусте, где население более развито и образованно, в св?чінях ограничиваются игрой в карты; в более удаленных местах игры, как мы увидим дальше, принимают довольно непринужденный характер. На все наши вопросы, касавшиеся смысла этих игр, нам отвечали, что игры имели своей целью развлечь присутствующих на св?чінях людей и особенно скорбящих родственников.

Вот эти ответы:

«Св?чіні устраиваются для того, чтобы люди не расходились. Игры необходимы, чтобы как-то утешить родственников» (ответ молодого Головки из Прислопа). «Св?чіні устраивают для того, чтобы повеселиться. То не е закон» (ответ одного молодого человека из Прислопа). «Эти игры ничего не означают. Это просто игры» (Ф. Печкан из Нижнего Синевира).

Таким образом, судя по полученным ответам, в настоящее время все эти игры являются простым развлечением и не рассматриваются как магические действия или обряды, относящиеся к культу мертвых.

* * *

Отметим некоторые любопытные эпизоды в тех или иных играх. Вначале рассмотрим игры, в которых «заставляют участвовать» покойника. Учитель О. Яворский так описывает увиденное в округе Ясли в Галиции: вечером собирается молодежь и устраивает с покойником устрашающие варварские забавы.

Например, его тянут за ноги,[889] приглашая подняться, хватают за волосы и просят догадаться, кто это сделал. Ему засовывают в нос соломинку или еловую ветку, щекочут, чтобы заставить рассмеяться, и т. д. Все это происходит на глазах семьи, которая не протестует, так как не может пойти против обычая. Однако с некоторых пор эта традиция начинает исчезать.[890]

В Закарпатье эти игры также отмирают, хотя все еще встречаются в отдельных местностях. Одна девушка из села Вышня Колочава рассказывала, как в ее деревне во время св?чіні «к руке покойного привязывают веревку, и, пока читается Псалтырь, молодые парни дергают за нее. Умерший шевелит рукой. Тогда все пугаются». В Прислопе, как нам говорили, с покойником так играют редко, поскольку забавляться с покойным подобным образом (фіглеваті) недостойно.

З. Кузеля упоминает в своей работе следующий факт:

«В 1903 году священник И. Строцкий из Синевидска рассказал мне, как в Вышнем Синевидске пять лет назад умерли мать и ее дочь, и он, ожидая у хаты выноса тела, заметил, что его почему-то долго не выносят и что-то делают в хате. Заинтригованный этим священник спросил у провизора, что там такое происходит, и узнал, что там делали „бабські забобоны“ [женские суеверные обычаи] и, между прочим, подвесили женщину вверх ногами. По мнению профессора Кайндля, это могло иметь некий медицинский смысл».

Катерина Грушевская не без оснований возразила профессору Кайндлю, что эти бабські забобоны, вероятнее всего, носили не медицинский, а магический характер. Впрочем, сведения, предоставленные Кузелей со слов Строцкого, столь кратки, что в довольно рискованно разделять точку зрения Грушевской и видеть в этих манипуляциях с трупом обряд «бужения покойника». Они могли иметь совершенно иное значение.[891]

В Прислопе мне рассказали следующее:

«Если скончался первый ребенок, его приподнимают за плечи, для того чтобы другие дети не умирали и вырастали».

Этот пример, а также случай, приведенный Кузелей, свидетельствуют о том, что еще и сегодня рассматриваемый обычай расценивается не как игра, забава, жарта, а как магическое действие. В Прислопе ясно отдают себе отчет в цели такого действия.[892]

* * *

Если игры, в которых непосредственным участником является покойник, в Закарпатье достаточно редки, то широко распространены игры, где одним из действующих лиц становится мнимый покойник, изображаемый кем-нибудь из участников. Вот пример такой забавы.

«Д?до тай баба [молодые люди, играющие роли соответственно старика т старухи] надевают на себя гун? [куртки из овчины мехом наружу]. Старик умирает, его кладут на землю, а старуху выпроваживают на улицу. Бабка громко рыдает на дворе. Ее спрашивают: „Ты что ищешь, старая?“ Она отвечает: „Своего деда“. — „Успокойся, бабка. Старик уже три дня как лежит в хате (уже загнiў)“. Старухе позволяют войти в дом, и она начинает принюхиваться, действительно ли здесь воняет разлагающимся трупом. Затем старуха просит, чтобы добрые люди похоронили старика. Старуха приглашает попа [его роль исполняет юноша]. Тот одевается священником. Из пiўкi [передника] он делает себе рiзи, которые надевает на плечи, и нашивает на спину две полоски бумаги в виде креста. Затем одевают умершего. Старуха в это время причитает (йойкат). Покойника выносят на улицу и там оставляют. Чтобы подмести за ним хату, остается мальчик, который берет палку, делает вид, что подметает, и бьет остальных палкой по ногам, так что все должны спасаться бегством» (Головка из Прислопа).

Девушка из Вышней Колочавы так описывает эту игру в своей деревне:

«…Парень изображает покойника. Его кладут на драбіну [небольшую переносную лестницу] и вдвоем вносят в хату. Один из присутствующих наряжается попом. Ему напяливают на голову красный колпак, а спину украшают крестом из картофельных очисток. Он снимает боконч [башмак] или свой постіл и машет им как кадилом. Все прыгают, кричат, бегают вокруг покойника. Это так страшно, что невозможно смотреть».

Подобные игры встречаются в Воловом и Вышнем Быстром. Вот как описывает их Жаткович, один из фольклористов, изучавших Закарпатье:

«Посреди хижі [хаты] молодой человек ложится на длинную лавку. Его, словно покойника, накрывают саваном. Другой переодевается его женой, встает рядом и начинает смешно причитать. Например: „Та нич так не жалуу [ничего так не жалко], як ото, ож поїв ми віко [мера веса] пасулї [фасоли]; не іди коло города, бо у нім лиш злоба: кидь ся схопить, кіл ухопыть, то всіх вас помолотить“ и т. д. Затем присутствующие совещаются и решают пригласить попа для погребения умершего. Священником наряжают какого-нибудь шутника. Вместо різи ему на плечи и грудь привязывают пташки,[893] вместо кадила дают в руку горшок в петельке,[894] в котором тлеет ветошь. Он [поп] входит в хату и начинает шуточным образом отправлять похороны. Вместо молитвы читает, например, следующее: „Коли я ішов у гору, найшов я реверенду [ризу]; взяв я на себе реверенду, позирав горі собов, долї собов и гадау собі, бивби із мене попище, як би я взяв на себе реверендшце“. Затем поп начинает произносить над покойником проповедь, например: „Все лиш ходив, дома мало побивав, церков не упражняв; коли до церкви било іти, овін на жону кричить, оби му їсти варила; запалив піпу [трубку], пішов до коршми, а онь із коршми до церкви, У церкві слова божого не чує, бо пяний — дримле. Теперь ангели плачуть коло нього, бо нечисті духи єдну душу християнську хотять урвати ут них. Дораз прийдуть нечисті духи, понесуть му душу, попровадять у пекло. У пеклї непрестанно каміня буде возити, но так, ож коли віз буде іти у гору, всї чотири колеса запутауть, а коли із гори буде іти, розпутуть. Коли буде каміне возити, чорти із желїзними вилами будуть го бити“ и т. д. Затем двое мужчин берут лавку, словно намереваясь унести покойника, и если тот не спрыгнет быстро, его бросают на землю».[895]

Если рассматривать эти игры с современной точки зрения, то можно было бы увидеть в них не только неуместную по отношению к покойнику шутку (ведь пародия на похоронный обряд совершается непосредственно в комнате, где лежит настоящий покойник), но даже насмешку над религиозными обрядами. В эти игры входит пародия не только на похороны. В св?чінях пародируются также причащение и исповедь:

«Молодые люди садятся в ряд, каждый парень рядом с девушкой. Один из парней берет в руки чашку и ложку, черпает воду и ею причащает. Перед этим все исповедуются: один берет полотно, накрывает себе голову, а остальные рассказывают о своих грехах» (сообщение одной девушки из Вышней Колочавы).

Однако никому не придет в голову увидеть в этих играх, пародирующих церковные церемонии, недостаток религиозного чувства или неуважительное отношение к церковным обрядам; крестьяне Закарпатья в высшей степени строги и даже фанатичны в соблюдении внешней и ритуальной сторон церковных предписаний. Вот почему так удивительно наблюдать, как во время св?чінъ одни исполняют, а другие смотрят пародии на обряды покаяния, причащения и погребения. Мы полагаем, что это противоречие между религиозным духом крестьян Закарпатья, с одной стороны, и пародиями на обряды в присутствии умершего — с другой, может объясняться только наличием у этих крестьян особого, отличного от нашего, понимания пародии как таковой. Следует предположить, что для них пародия просто вуалирует пародируемый объект, не бросая на него и тени неуважения.

Очевидно, именно так воспринимала этот жанр и абсолютно религиозная средневековая публика, когда во время представления мистерий после эпизодов из жизни Христа или святых ей показывали интермедии, где те же самые события пародировались.

* * *

Многие игры во время св?чіні носят характер спортивного соревнования, состязания в силе, ловкости и хитрости. Наиболее распространенной из них является игра под названием лопатки, которая во многих селениях Закарпатья дала имя и самому собранию.

Вот, например, как играют в лопатки в селе Гукливом.

Один из молодых людей, участвующих в игре, выходит во двор, берет топор и мастерит деревянную лопатку длиной в полметра и толщиной в два сантиметра. Затем входит с лопаткой в хату и бьет ею по ногам присутствующих; все прячутся в угол. Потом выбирают «господина», который садится на лавку. Рядом с ним ставят стул. «Господин» клянется в верности своим подданным. Затем силой хватают одного из стоящих поблизости и сажают на стул. «Господин» крепко прижимает его к себе и прикрывает ему глаза. Один из участников игры, мужчина или женщина, подходит и берет в руки лопатку. Сидящему на стуле приподнимают одну ногу, бьют по ней лопаткой, которую затем быстро бросают на землю. «Господин» отпускает сидящего и предлагает ему угадать, кто его ударил. Если он угадает, то ударивший займет место на стуле, если нет, то его будут бить до тех пор, пока он не угадает. Эта игра длится примерно полчаса.

Причем здесь могут быть и изменения и варианты. Достаточно распространена забава, называемая «съесть овес» (віўса йсті).

В игре принимают участие только юноши. «Поп» держит шапку, другой засовывает в нее голову. Затем один из участников бьет засунувшего голову [т. е. того, кто «ест овес»] ладонью по спине. Тот, кто «ест овес», встает и оглядывается. Если он угадает, кто его ударил, то ударивший займет его место. В противном случае первый участник продолжит «есть овес» (Нижний Синевир). Эта игра отмечена и в Синевирской Поляне.

К. Грушевская, которая в своей книге «З примітивної культури» уделяет много внимания изучению игр во время св?чіні, устанавливает связь между различными типами игры в лопатки (лубок) и теми обрядами, участником которых является покойник:

«Можем представить себе так, что сначала мертвеца „будили“ щекоткой, тянули его совсем серьезно и для его же добра, чтобы вернуть его к жизни. Когда же этот мотив забылся, то в некоторых отдаленных местностях это „бужение“ могло сохраниться как игра — малоэстетичная, но зато традиционная — как, например, на Лемковщине. В местах же, где новые взгляды, большее почтение к трупу, а может быть, и инстинктивное отвращение к нему, сделали подобные забавы невозможными, там, чтобы не нарушать традицию „бужения“, покойника подменяли одним из гостей, который специально „умирал“ для этого.

Надо, однако, помнить, что, согласно законам симпатической магии, бужение „заместителя“ имеет не только символическое значение, оно может оказывать влияние и на самого мертвеца.

Это „бужение“ подмененного мертвеца и можно видеть в играх в „смерть“. Хотя в известных нам вариантах большее внимание уделяется причитаниям и пародии на надгробную речь, чем самому „бужению“, тем не менее в итоге мнимый мертвец все-таки „пробуждается“. Развивая эту гипотезу, можно предположить, что со временем игра „в смерть“ была также забыта, — на это указывает и редкость этой игры в наши дни. Осталось только само „бужение“: лубок, грушка,[896] битье кого-нибудь из участников, который таким образом после длинной серии метаморфоз подменил самого мертвеца, на которого, кстати, сегодняшние участники посиджіння[897] частенько и внимания не обращают».[898]

Итак, одной из самых распространенных игр во время св?чіні остаются лопатки. В некоторых местах именем этой игры называют саму св?чіню. Кроме того, их тесная взаимосвязь обусловлена тем, что, за редким исключением, лопатки не практикуются в иных обстоятельствах. Эпизод, упомянутый Кузелей, о том, что в эту игру играют в первый день Пасхи (Велік день) у церкви, не противоречит нашей гипотезе, так как игры на Велік день связаны в некоторых украинских селениях с культом умерших.

Подтверждением этому служит свидетельство из деревни Озерянка в Галиции:

«В этот день мертвые веселятся вместе с живыми: они выходят из могил, чтобы посмотреть на игры. Люди собираются на могилах своих близких: отца, матери, детей, других родственников сердцу. И в то время как молодежь развлекается, поет ягилки (ритуальные весенние песни, исполняемые только в этом случае), а старшие разговаривают и едят освященное (приймают ся свяченим). Считается, что покойники принимают участие в разговорах и в еде, как это было при их жизни».[899]

Следует отметить сходство некоторых деталей игры в лопатки и игры «в бужение». И в той, и в другой определенную роль играет нога. В лопатках бьют «по ноге»; в игре, где принимает участие покойник, его тянут за ноги и кричат, чтобы он встал. В первой игре тот, кого ударили по ноге, должен угадать, кто это сделал; во второй — мертвеца тянут за волосы и спрашивают, угадал ли он тянущего. Сходство различных деталей в играх типа лопатки и лубок и в забавах, когда будят мертвого, а также тесная связь между играми лопатки, лубок и св?чіні позволяет согласиться с гипотезой, что эти игры берут начало в обряде «бужение покойника».

Мы не считаем возможным объяснять аналогичным образом иные забавы состязательного характера, такие как сорока, коса и т. д. Последняя игра, правда под другим названием, очень распространена в Закарпатье:

«Мальчики садятся друг за другом в кружок, берут шейку [тряпку], хорошенько ее скручивают и перевязывают веревками, чтобы она не развязалась, затем передают ее друг другу за спинами, приговаривая: „Шей, шей“, — и в то же время делают вид, что держат шейку в руках. Тот, кто стоит в середине круга, надевает на себя ремень (ремін). Затем его бьют шейкой по ремню до тех пор, пока он не схватит того, кто держит в руке шейку» (Ф. Печкан из Нижнего Синевира).

Нет никаких оснований относить игру коса к обряду «бужения». Эти игры могли прийти в св?чіні совсем из другого ряда игр и, вероятно, никогда не имели магического и обрядового характера. Если мы сочтем правомерным предположение Грушевской, то у нас нет никаких оснований не верить и гипотезе Кузели, утверждающего, что игры с покойником являлись просто забавами «с покойником, как если бы он был живой». Отказ Грушевской от этой гипотезы неубедителен. Ее первое возражение, что участники игры могли выбирать в качестве покойника только молодого человека, а не старика, а также утверждение, что подвешивание за ноги не может расцениваться как забава, опровергается следующим недвусмысленным свидетельством: «Кличут, шобы встав да бавився з німі», т. е. «они его зовут, чтобы он встал и поиграл с ними». Кроме того, вряд ли целесообразно опираться на рассказ И. Строцкого, поскольку он содержит лишь весьма неясное указание на действие, видеть в котором обряд «бужения» было бы неосторожным. Впрочем, обе гипотезы, и Грушевской и Кузели, могут считаться состоятельными, если допустить, что в разное время и в разных местах одни и те же игры могут иметь различные мотивировки.

Гипотеза Грушевской — игры, пародирующие погребение, составляют переходный этап между «бужением» покойника и играми типа лопатки (лубок) — опровергается тем фактом, что, как показывает сама Грушевская, мы практически не находим общих черт между играми в «бужение» и играми, пародирующими похороны.

Подражания церемонии похорон могли появиться вне всякой связи с играми в «бужение». Так, они встречаются в народных пьесах великороссов, например в «Царе Максимилиане»: нет никаких веских оснований связывать их каким-либо образом с магическими действиями или обрядами.[900]

Грушевская замечает, что «в конце концов мнимого покойника все-таки удается разбудить».[901] То, что она называет «бужением», вероятнее всего, просто финальная часть игры, когда участник, исполняющий роль мертвеца, вскакивает на ноги, чтобы его не сбросили на землю. Ничто не позволяет расценивать этот эпизод как следы древнего обряда. Подобное «пробуждение» мы находим и в «Царе Максимилиане».[902]

* * *

Некоторые ученые проводят параллель между играми состязательного характера во время св?чіні и забавами в Древней Руси на тризнах,[903] имевшими характер соревнования в воинской доблести, игры или битвы.[904] Заметим, что в Закарпатье, кроме игр-состязаний, встречаются и чисто боевые забавы. Ниже следует описание одной из них:

«Самые сильные парни собирают группу и выбирают из своего числа ч?аря, т. е. царя или короля. Этот царь объявляет войну неприятелю и посылает стражников к границам своих владений. Стражники становятся у входных дверей. Их задача сводится к тому, чтобы никто из присутствующих не убежал. Царь объявляет мобилизацию, назначает военных врачей. Всех сгоняют к дверям, оставляя в покое только самых древних стариков. Сгоняют и мужчин и женщин. Разумеется, крестьяне, зная, что их ожидает, противятся воле царя. Тот назначает жандарма, который силой заталкивает всех в хижу и ставит у входа часового.

Ч?сарь отдает приказ набрать солдат. Вербовка осуществляется следующим образом. Посреди хижі на полу расстилают мешок, рядом ставят стул, на который садится врач. За стулом с двух сторон жандармы натягивают кусок сукна. Рядом с врачом находится еще один жандарм. Когда солдат становится на мешок и врач начинает осматривать его, жандарм, который стоит за сукном, резко тянет мешок на себя, и солдат падает на пол.

У двери стоит жандарм и вызывает каждого по имени. Он выкрикивает любое пришедшее на ум имя, и жандармы тотчас приводят названного человека. Когда солдат падает на пол, все смеются. Каждый заходит в свой черед, пока не вызовут всех. Когда перекличка заканчивается, стражники остаются на местах, а жандармы вновь выгоняют всех наружу для принесения присяги. Принятие присяги проходит следующим образом: стул убирают, двое или четверо парней встают в два ряда и берут в руки по тряпке. Они смачивают ее в воде, смешанной с сажей, и велят присутствующим по одному входить в помещение. Никто не знает, что произойдет дальше, и спокойно входит в хижу. Здесь его ударяют по лицу тряпкой, смоченной в воде с сажей. Так принимается присяга. После принятия присяги против ч?саря вспыхивает восстание, его арестовывают и сажают в большую пустую бочку».

Мы не уверены, что эта игра тесно связана с похоронными обрядами. Она могла прийти из другого игрового цикла. Но, предполагая сходство между тризной в Древней Руси и играми во время св?чіні, мы сочли необходимым упомянуть о ней, указав новые детали.

* * *

Мы остановились на играх св?чіні, которые комически изображают похоронные обряды; сама смерть представлена в них комически:

«Например, выбирают мальчика, привязывают к нему два куска материи: один выше пояса, другой — ниже. Первый, который сверху, набивают соломой (получается горб), на голову мальчику нахлобучивают женскую шапочку (чепец), лицо белят мукой и делают вставные зубы из картошки. Теперь все готово. Затем он подходит ко входной двери, в руках у него длинная лопата, которой он трижды стучит в дверь. Его пускают в хижу. Тогда он впрыгивает с порога в комнату, становится на колени перед покойником, молится, точит косу. Затем ему наливают воды в рот, он оплевывает всех. Потом принимается гоняться за молодыми парнями и девушками до тех пор, пока кто-нибудь не упадет на землю. Ряженый косит его косой словно траву. Затем продолжает гнаться за другими. Закончив, он уходит».[905]

Обычно игры во время св?чіні сопровождаются большим количеством переодеваний. Мы указали игры, в которых молодые люди рядятся в д?да и бабу, изображают покойника или черта. Нередко участники игр переодеваются в птиц. Вот, например, одна из таких игр, называемая жоўна (зеленый дятел):

«Выбирают парня, набрасывают на него мешок. Он делает себе птичий клюв из скалки, которую держит над головой под мешком. Переодевание происходит в сенях, а не в самой хижі. Затем жоуна трижды стучит в дверь, входит в комнату, становится на колени перед покойником и начинает молиться. Он молится для смеха (на фіглі), стучит ради забавы скалкой по геренде [матице, потолочной балке], двери, по всему, по чему можно стучать. Затем гоняет парней и девушек вокруг хаты, наконец, устав, уходит».

* * *

А вот описание эротической игры во время св?чіні, игры д?д а баба. Во всех описаниях этой игры (кроме одного), опубликованных к сегодняшнему дню, входящий в нее фаллический элемент не отмечен. Это объясняется тем, что крестьяне, по-видимому, не решались рассказывать о неприличных деталях, а фольклористы — их описывать, а может быть, и тем, что эти игры в более полной форме сохранились только в Закарпатье. Упомянем только об одном варианте игры д?д а баба и расскажем о некоторых деталях, которые нам удалось наблюдать в разных деревнях.

В Нижнем Синевире эту игру нам описали следующим образом:

«Парень надевает черную, рваную, грязную гуню, делает себе на спине искусственный горб, привязывает к подбородку бороду из ветоши, к щекам — пейсы, как у еврея, и обмазывает все лицо сажей до полной черноты, надевает большую шапку и делает султан из соломы, берет в руки боўта |палку]. Затем для него наряжают аналогичным образом бабу. У нее также горб и тряпка на голове. Бабу изображает мальчик. Ему дают палку с ветошью и вымазывают все лиц сажей. Д?д делает вид, что он еврей, торговец. Он берет толстую чурку, оборачивает ее тряпками и, чтобы рассмешить всех, втыкает ее себе между ног. Затем д?да и бабу запирают в другой хижі или выпроваживают на улицу, чтобы их никто не видел. Потом д?д подходит к двери дома, где лежит покойник, и стучит. Изнутри раздается голос: „Кто там?“ Он отвечает, что это торговец, намеревающийся купить телку. У него спрашивают, откуда он и имеет ли разрешение (доволенку). Д?д берет кусок бумаги, царапает на ней непристойности. Записку передают внутрь: „Вот разрешение с печатью“. Следует ответ: „Оно не годится, мы тебя не признаем“. Д?д дает другое, еще более непристойное: „Вот разрешение из министерства с министерской печатью. У меня разрешение покупать телок“. Баба же в свою очередь говорит: „А у меня — покупать бычков“. Оба стараются говорить по-еврейски: говорят-то они по-русски, но с еврейским акцентом. Тогда, после того как он [д?д] дал печать: „Хорошо, вот это годится“, ему разрешают войти. Он входит, слюнявый, сопливый, слюни текут на подбородок, а подбородок черный. Его спрашивают: „Ты откуда, Он отвечает: „Из Польши, из Блехова“ (а в Блехове полно евреев). Затем их заставляют плясать, д?да и бабу. Они падают друг на друга, д?д начинает… (у него между ног искусственный фаллос из толстой чурки), оба продолжают… затем медленно поднимаются. Баба бьет д?да, а он ее. Затем у него спрашивают: „Сколько заплатишь за телочку?“ (т. е. за молодую девушку). Он отвечает, что отдаст двадцать хеллеров.[906] „Пойдет!“ Затем другой парень зажигает свечу и берет в руки палку с ветошью, вымазанной в саже, чтобы она стала черной и противной. Второй парень спрашивает: „Ты что будешь жарить?“ Первый отвечает: „Гуся“. — „И когда он будет готов?“ — „Как только из него потечет жир“. — „А когда из него потечет жир?“ — „Когда девушка поцелует д?да“. Парень указывает на девушку, и та должна поцеловать этого противного д?да. Если она не захочет, то первый парень вымажет ей лицо сажей. А д?д в это время сидит на скамейке со своей бабой и говорит: „Яка файна теліця!“ Он произносит эти слова с еврейским акцентом. Девушка обнимает д?да, пачкается о его бороду, он направляет толстую чурку, чтобы… в общем, вы понимаете зачем. И через это должна пройти каждая девушка. А парни должны поцеловать бабу. Баба хохочет и пачкает всех сажей. Затем д?д и баба вновь пляшут, потом уходят. Д?д к этому времени остается без бороды и пейсов, т. к. их постепенно вырывают… Все смеются, а д?д кричит».

В Вышнем Быстром мне описали другой вариант этой же игры. Здесь д?д и баба строили мельницу. И происходило это следующим образом:

«Ставили горшок, по которому д?д и баба молотили палкой. Если кто-нибудь подходил, они били его палкой по ногам. На мельнице д?д колотил бабу и приговаривал: „Пусть накажет тебя Бог! Ты е… с другими, ты крадешь міркі [стоимость помола муки], отдаешь их другим, и ты с ними е…ся!“» Тот, кто рассказывал нам об этой игре, добавил: «Когда они принимаются ставить мельницу, то начинают е…ся прямо на ней (Та зачнут ся ебаті в мліні)».

В селе Воловое молодые люди переоделись, по нашей просьбе, в д?да и бабу так, как это делается на св?чіню. Д?д привязал себе длинный фаллос, сплетенный из веревок. Молодые люди показали, как «забавляются» д?д и баба на св?чіню. Вначале д?д и баба плясали, а потом изобразили половой акт.

Старая женщина из деревни Ужок так описала нам забавы д?да и бабы:

«Д?д велит девушке поцеловать молодого человека. Если найдется такая, что не пожелает этого делать, то должна поцеловать у д?да солому (речь идет о фаллосе, сделанном из соломы)… Когда все перецелуются, д?д принимается косить их палкой. Все падают. Это называется копіці (стог сена). Когда на земле оказывается пять человек, д?д и баба шевелят сено; затем падают на этих пятерых, целуются, обнимаются и спят (т. е. имитируют половой акт) на копіцях. Д?д говорит бабе: „Дай мні мало!“ И они продолжают столько, сколько могут, а потом им становится стыдно, и они убегают».

Директор школы в Люте Крайняк рассказал нам, что на св?чіню д?ду делают большой фаллос из соломы, который потом целуют.

В Бегендят Пастель парень, рассказавший об игре д?да и бабы, добавил следующее:

«Д?д слезает с печки, зовет бабу, и они начинают плясать. Затем д?д валит бабу на пол. Оба делают такое смішное діло, после чего встают…»

И наконец, описание игры д?д и баба, полученное в Галиции:

«Двое переодеваются в д?да и бабу… Затем они идут гулять. Посторонние пристают к бабе и щупают ей между ног. Д?д бьет бабу по лицу и кричит: «А видиш, курво, шлаг би mi трафіў! У тебя есть другие, ты ищешь мужиков“. Он лупит ее, лупит, валит бабу посреди комнаты, задирает ей юбки и… Затем он поднимается, берет между ног бабы немного… [спермы] и дает понюхать стоящим рядом мужчинам и женщинам, отпуская при этом всякие шутки».[907]

* * *

Попытаемся теперь понять, какой смысл имели эти игры до того, как они стали для крестьян простым развлечением. Разумеется, речь может идти лишь об одной из гипотез, не более чем об одном из многочисленных правдоподобных объяснений.

Я постараюсь найти этому факту такое объяснение, которое 1) не только не входило бы в противоречие с объяснениями других похоронных обрядов в Закарпатье, но и совпадало бы с ними; 2) находилось бы в соответствии с объяснениями аналогичных обрядов и магических действий, совершаемых в различных местностях и другом обрядовом цикле; 3) согласовывалось бы с аналогичными объяснениями сходных обрядов у народов, географически или этнографически близких.

* * *

Изучая магические действия и похоронные обряды Закарпатья, можно выделить из их числа те, что направлены на предотвращение влияния покойника. По верованиям крестьян Закарпатья, покойник несет в себе угрозу смерти для окружающих. И для отведения этой опасности принимаются соответствующие меры. Так, например, в Прислопе, «когда покойника выносят, родственники смотрят на лес, чтобы быть такими же здоровыми, как он». В том же селении встречается и более сложный обряд, преследующий, однако, ту же цель: «Когда покойника вынесли и дом подмели, семья (челядь) собирается за столом, и их три раза окропляют водой из кружки (іс копви) потом они должны посмотреть на растущее дерево (сирове дерево) и сказать: „Який то дерево здоровий, так і ми здорові“».

В обряде смотрения на дерево имеются две существенные детали: семья покойного садится за стол, и их окропляют водой. В Закарпатье встречается множество обрядов, в которых вода и стол играют благотворную роль. Эти обряды совершаются при крещении ребенка, в сочельник (Святий вечур), а также на другие праздники. Согласно закону контакта,[908] достаточно посмотреть на дерево, чтобы позаимствовать все его качества, одесь качество объекта передается не через непосредственный контакт с ним, а посредством взгляда.

В Нижнем Синевире и Вышнем Быстром существует следующий обычай. Женщина, которая моет хату, где лежал покойник, «получает круглую лепешку, именуемую ощіпок, кукурузную, овсяную или ржаную». В Нижнем Синевире нам объяснили этот обычаи таким образом:

«Так как никто не хочет убирать в доме покойника, злую судьбу надо приворожить (пріворожуют); чтобы та женщина, которая это делает, не умерла, ей на бедность дают ощіпок».

Особенно стараются предохранить от влияния смерти зерно. Для этого существует множество магических приемов. Вот некоторые из них:

«Надо трижды пошевелить зерно, пока покойника не положат в гроб (деревище), и подбросить его в воздух (при этом он повторил три раза соответствующий жест). Это делается для того, чтобы зерно не умерло, чтобы оно росло и родило (оби ся росло, оби ся родило)» (молодой человек из Прислопа).

«…Если зерно не сдвинется, значит, при посеве не взойдет (не зійде насіне). Тогда надо его есть, ни для чего другого оно не годится» (Головка, Прислоп).

В Прислопе нам также подтвердили, что зерно необходимо просеять, чтобы «оно хорошо проросло, чтобы не погибло и налилось силой».

В Колочаве «когда покойника выносят, зерно шевелят, чтобы оно не умерло, не стало мертвым, как покойник» (девушка из Колочавы).

В Смерекове (Ужгородская жупа) во время похорон, если умерли хозяин (газда) или хозяйка дома, зерно просеивают и перемешивают, чтобы оно не испугалось и чтобы тоска по хозяину не помешала ему прорасти.

В Нижнем Быстром по поводу этого нам сказали следующее: «Зерно надо шевелить, если кто-нибудь умер зимой, — летом это не нужно. Если во время похорон не шевелить зерно, оно не взойдет как следует» (Бобонич из Н. Быстрого).

Из всех этих свидетельств становится ясно, что смерть несет в себе некую угрозу для зерна, и поэтому необходимо найти способы, чтобы зерно жило и прорастало. По всей видимости, зерно, когда его просеивают, подбрасывая в воздух, «приходит в себя» и по закону сходства обретает жизнь и способность к росту.

Существует и другое магическое средство для сохранения хлеба в доме: «Когда покойника выносят, все присутствующие берут хлеб и смотрят в окно на лес, чтобы в доме всегда был хлеб (аби хліб у хижі не перевіў)» (Н. Синевир). Здесь, по закону контакта, прикосновение к хлебу рукой должно заставить его остаться дома вместе с живыми.

Следующий запрет также относится к боязни губительного влияния покойника:

«Нельзя есть над мертвым. Когда едят за столом, то нельзя ронять ни кусочка в сторону покойника, а то хлеб и зерно умрут» (М. Головка из Прислопа).

Таким образом, по верованиям Закарпатья, переходя от части к целому, опасное влияние покойника передается от куска хлеба вообще хлебу и зерну.

Другое табу, запрещающее похоронной процессии идти по засеянному полю, также объясняется страхом перед вредной силой покойника. Священник Бачинский из Черноголовья рассказал мне следующее.

Однажды, провожая покойника на кладбище, он отделился от процессии и прошел через поле, потому что дорога была очень грязной. Случилось так, что урожай был плохим. Владелец обвинил его в том, что, пройдя через его поле, он испортил ему урожай.

Таким образом, вплоть до сегодняшнего дня одним из наиболее распространенных видов магических актов являются действия, направленные на предупреждение гибельного влияния, которым покойник угрожает хлебу, а также на стимулирование роста зерна. Вполне естественно искать в погребальных играх следы магических действий, преследующих ту же цель. Нам известно «древнее верование, распространенное среди отсталых народов и во всех сельскохозяйственных европейских странах, в соответствии с которым половой акт или его имитация оказывают благотворное влияние на посев и созревание хлеба».[909] Среди новых недавно изданных материалов, свидетельствующих, что половой акт призван влиять на животных, приведем один пример, касающийся русских обычаев Владимирской губернии. «В селе Олтушеве, в деревне Малой Удоле и в некоторых других, „чтобы скотина не бзылила, хвост поднявши, а домой ходила“, а также „чтобы скотина обошлась скорее“ (например, корова с бычком погуляла), хозяйки, выгоняя скотину, „с рогов до самых до пяток трут грязной рубахой“ (трижды), т. е. той рубахой, в которой хозяйка „спала с мужиком“ (мужем)».[910]

Можно предположить, что имитация полового акта в играх св?чіни также является следом магического действия, призванного помочь плодородию.

В Закарпатье нам не встретились примеры мотивированных магических действии, целью которых было обеспечение плодородия растений с помощью имитации полового акта. Зато известно достаточно распространенное верование, согласно которому действия, напоминающие половой акт, вызывают у животных желание спаривания. Молодой человек из Прислопа рассказал мне и М. Гавацци следующее:

«Не надо делать ямки, ударяя палкой по дороге (набачкаті).[911] А то корова будет перебігат [бегать] к быкам больше, чем нужно. Чем больше будет ямок на дороге, тем чаще она будет бегать к быкам» (В. Головка из Прислопа).

Таким образом, значение, которое мы приписываем фаллическим играм во время св?чіні в Закарпатье, совпадает со смыслом, который имеют подобные магические действия у других европейских народов, в частности у славян, и оно не вступает в противоречие с тем, что мы знаем о сходных магических действах у населения Закарпатья. Предполагаемая цель этих игр сегодня и в древности, а именно — стимулирование плодородия, — совпадает с целью некоторых погребальных обрядов Закарпатья.

Возникает вопрос: всегда ли эти фаллические игры были связаны с похоронными обрядами или же они были заимствованы из другого цикла ритуальных церемоний? Если сравнивать их с подобными играми у других народов, то можно обнаружить поразительное сходство с карнавальными дионисийскими играми (калушарско-дионисийскими играми) у болгар и румын, детально исследованными болгарским ученым Арнаудовым. Здесь также встречаются игры, изображающие свадьбу и имитирующие половой акт, игры, пародирующие смерть, игры состязательного характера, сопровождаемые переодеваниями, пачканьем лица сажей и т. д.

Профессор Арнаудов дает следующее объяснение эротическим играм при погребении:

«Их следует сравнить с дионисийскими карнавальными играми у болгар и румын. Вместе с тем нельзя забывать, что поводом для них является не карнавал, а погребальная церемония. При объяснении смысла полового акта и наготы следует особенно настаивать на том, что это средство защиты от злых духов. В похоронном обряде отличительный элемент состоит в магических действиях, направленных на защиту живых от мести и нападения злых духов (часто мертвецов). В рассматриваемом случае мы присутствуем при своеобразной драме, которая в своей основе близка карнавальным играм и забавам, целью которых является пробуждение природы, увеличение плодородия и сохранение здоровья живых».[912]

Профессор Арнаудов устанавливает связь между играми в св?чіню и калушарскими играми. Мы расцениваем такую точку зрения как вполне обоснованную. Чтобы объяснить возможность перехода магических действий из одного цикла в другой, позволим себе короткий экскурс в область эволюции магических действий.

Все магические действия могут быть разделены на акты мотивированные, немотивированные и те, которые трансформируются в игры или в рациональные и полезные действия. Действия, исполнитель которых осознает — согласно законам магии — связь между действием и его следствием, могут быть названы мотивированными магическими действиями. Действия, при которых исполнитель не знает, почему они должны привести к желаемому результату, но считает тем не менее, что их выполнение может принести пользу, могут быть названы немотивированными магическими действиями. И наконец, некоторые действия полностью потеряли магический смысл и превратились в простые развлечения или в рациональные и полезные действия.

Мотивированные магические действия могут быть легко дополнены, сокращены и изменены, поскольку человек осознает их значение. Так, в мотивированном магическом действии, совершаемом в обряде свадьбы и состоящем в осыпании зерном жениха и невесты, делающий это отдает себе отчет в том, что, в соответствии с законом контакта, хлеб, которым осыпали молодых, всегда будет в достатке в их доме. Соответственно, если он захочет, чтобы молодожены имели в изобилии деньги, он создаст новый вариант магического действия и осыплет их деньгами.

Мотивированное магическое действие может легко переходить из одного цикла в другой. Мы записали в Закарпатье один и тот же обряд, сопровождаемый одной и той же магической формулой и совершаемый как в сочельник, так и во время свадьбы.

В селе Вышнии Быстрый в сочельник хозяин дома швыряет в углы своей хаты пригоршни фасоли и кричит: «Брр! грайте ся, хлопц?, хуят? — д?ўки п?здатг — грайте ся волі рогат?, корови дійкаті,[913] — козічки, овечки!» На свадьбах «староста» бросал в каждый угол дома овес и приговаривал: «Грайте ся, ягніц?, грайте ся, теліц?, — у каждой кутін? по дітін? — хлопц? хуят?, д?ўки п?здат? — на печі — нігде лечі».

Это совпадение совершенно понятно. В Святий вечур большинство магических действий имеет своей целью обеспечить достаток в доме и обогатить хозяина, чтобы, в частности, в хижі было «изобилие плодов земли» и рождались дети. В свадебных обрядах большая часть магических действий преследует аналогичную цель.

При выполнении немотивированных магических действии исполнитель не знает, что при этом важно и что второстепенно. Он лишь верит, что совокупность всех деталей этого магического действия обладает сверхъестественной силой. Поэтому он старается не упустить ни малейшей детали из боязни уменьшить силу всего действия в целом. Таким образом, если бы обряд, состоящий в осыпании молодоженов пшеничным зерном, перешел в разряд немотивированных, то человек, которому надлежало бы совершить эти действия, побоялся бы заменить пшеницу овсом или каким-либо иным зерном. Он также не позволил бы себе перевести немотивированный магический акт из одного обрядового цикла в другой, поскольку не знал, не играет ли ситуация исполнения обряда основную роль.

Магические действия, трансформированные в развлечения и потерявшие в силу этого всякий магический смысл, легко могут быть изменены, дополнены, сокращены и т. д. в зависимости от вкуса и желания участников. Так, если обряд, состоящий в осыпании зерном, становится игрой, то молодых могут осыпать цветами, конфетти, серпантином и т. д. Кроме того, одна игра может привлечь в том или ином цикле целый ряд других, похожих игр.

Заметим, что мотивированное магическое действие не всегда переходит в немотивированное, в игру или в действие, осознаваемое как рациональное и полезное. Вполне возможна и обратная эволюция. Немотивированный ритуал может впоследствии получить магическое объяснение, а развлечение — стать магическим действием.[914]

Вернемся к вопросу о связи между калушарскими играми и играми в св?чіне. Если вспомнить, что мотивированные магические действия могут переходить из одного обрядового цикла в другой, то правомерно предположить, что с того момента, когда мотивированное магическое действие (имитация сексуального акта) выполнялось по закону сходства, для увеличения плодородия — во время ли пахоты, посева или в определенный момент года (как калушарские игры), то оно может выполняться и во время погребальных обрядов, чтобы отвести от хлеба, от людей и от домашних животных опасность смертельного воздействия, которым угрожает покойник.

Со временем фаллические игры магического характера во время погребения стали развлечением, либо пройдя, либо не пройдя перед этим этап немотивированных магических действий. Превратившись в игры, они пополнились новыми сценами и деталями, также носящими эротический характер (в духе грубых оскорблений, которыми обмениваются и баба), но не имевшими уже ничего общего с магическими действиями. Позже к этим разнообразным эротическим играм (иногда в форме магических действий) добавились игры, вообще никогда не обладавшие магическим смыслом. Именно к этому типу игр относится, например, очень распространенная на св?чінях забава, называемая колодез:

«Они берут палку. У них есть „староста“, который спрашивает: „Ты что делаешь?“ Молодой человек отвечает: „Я рою колодец“. „Староста“ спрашивает вновь: „Какой латки (глубины)?“ Парень отвечает. „Староста“ спрашивает: „И когда ты его выкопаешь?“ Молодой человек говорит: „Когда эта девушка поцелует меня!“ — и зовет девушку. Поцеловав юношу, та забирает у него палку и начинает копать. „Староста“ спрашивает: „Ты что роешь?“ Она отвечает „колодец“ или же мочіло [яма с водой, где мочат коноплю, из которой крестьяне делают себе рубахи]. „Староста“ опять спрашивает: „Когда закончишь?“ Девушка отвечает: „Когда Иван или Василий поцелуют меня“. И они продолжают свою работу».[915]

А вот еще некоторые игры из того же ряда.

Игра в ложку (с лижкоў).[916] — «Парни, каждый с девушкой, попарно рассаживаются в кружок. Девушка обходит круг и обращается к одному из парней: „Ты отпустишь девушку?“ Тот отвечает: „Нет“. Тогда она ударяет его по руке ложкой. Парень говорит: „Я ее отпускаю“. После этого он должен поцеловать ту, которая сидит рядом с ним. Та уходит, а обходившая круг садится к нему».

Игра в нитки (нiточки). — «Девушки сидят с одной стороны, парни — с другой. Один берет нитки и, держа их за середину, раздает по концу нитки каждому парню и каждой девушке. Парень, который раздает нитки, и сам берет конец. Раздавая их, он не знает, какой парень и какая девушка будут держать концы одной и той же нитки, поскольку нитки перепутаны в середине. Однако, распределив нитки, он отпускает пучок, и становится ясно, кто из играющих держится за концы одной и той же нитки. В этом случае девушка обязана поцеловать парня, держащего другой конец той же нитки. Игра возобновляется. Теперь парень должен поцеловать девушку, держащую ту же нитку, что и он».

Игра в лучинки (скіпки).[917] — «Парни и девушки сидят кружком. Зажигают лучину, и все поочередно передают ее друг другу по кругу: девушка — парень — девушка — парень. Если лучина гаснет в руках девушки, она должна поцеловать всех парней; если гаснет в руках парня, он должен поцеловать всех девушек».

Изучив множество игр на св?чінях, мы можем в определенной мере объяснить неуместный на первый взгляд характер этих игр в данных обстоятельствах:

1) игры, имеющие характер пародии, имитирующие похоронные обряды и др., могут быть объяснены наличием у крестьян Закарпатья особого и иного, нежели у нас, понимания пародии;

2) некоторые игры на св?чінях когда-то имели характер магического действия и, даже превратившись сегодня в развлечения, тем не менее сохранили такой же обязательный характер, как магические действия;

3) возможно, все забавы на св?чінях исходят в своей основе из идеи, что на похоронах нельзя быть печальным, а следует быть веселым, либо потому, что горе причинит вред покойнику,[918] либо потому, что веселье считается средством защиты от неблагоприятного воздействия покойника;[919]

4) и наконец, возможно, все эти забавы преследовали цель доставить удовольствие покойнику в последние дни его пребывания в своем доме.[920]

Мы полагаем возможным и необходимым допускать вариантные объяснения игр на св?чінях, и прежде всего потому, что они являются совокупностью игр, созданных в разные эпохи, а также потому, что даже сегодня существует множество толковании похоронных обрядов и магических действий. Чаще всего мы встречаем две категории объяснений: в одном случае в магических действиях видят средства защиты от губительного влияния покойника, в другом — попытки доставить мертвому удовольствие и выказать ему максимум внимания и заботы.