Глава шестнадцатая

Если вы когда-либо проходили тест на профпригодность – чтобы убедиться, насколько вам подходит работа врача, учителя или сантехника, – значит, вы уже знакомы с основами концепции нейронного клана. Вы также сталкивались с этим, если знакомились с научными трудами, в которых делались попытки сопоставить психологические различия людей: тесты на измерение IQ, теория «множественного интеллекта»[72], определение когнитивного стиля. Проводимые психологами исследования не только показали, что сильные и слабые результаты варьируются в зависимости от человеческой популяции, но и позволили сделать вывод, что развитие человеческой нервной системы может осуществляться в разных направлениях.

Вы также сталкиваетесь с понятием нейронного клана, когда слышите о «нейродиверсификации» – термин, введенный австралийской активисткой инвалидного движения Джуди Сингер и впервые использованный в печати американским писателем Харви Флюмом. Вначале этот термин применялся главным образом по отношению к людям, страдающим аутистизмом. Позже он стал настоящим боевым кличем для аутистов, пытавшихся организовать собственное сообщество. Затем термин был концептуально расширен. В 2010 году вышла книга под названием «Нейродиверсификация», в которой ее автор, Томас Армстронг, применил данный термин в отношении людей, страдающих аутизмом, синдромом дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ), дислексией, расстройством настроения, интеллектуальными расстройствами, а также шизофренией. Армстронг уделил внимание и культурному аспекту данного явления, описав его как расстройство или дар. Люди с обычной неврологией могут преуспевать практически в любой культурной среде или эпохе; атипичность же требует наличия особых условий для жизнедеятельности, в противном случае люди с атипичной неврологией превращаются в маргиналов или подвергаются эксплуатации.

В наши дни мир созрел для полиглотства. Оказавшийся теперь в центре внимания, клан гиперполиглотов долгое время находился в тени, хотя намеки на его существование время от времени проявлялись. Мадлен Эрман, ученый-исследователь, ныне покинувшая Школу лингвистики при Институте дипломатической службы, проводила наблюдение, объектами которого стали изучающие иностранные языки студенты, сумевшие сдать на 4 балла (из 5 возможных) один или оба теста на умение читать и говорить. Следует отметить, что студентов, получивших столь высокую оценку, набралось довольно мало (лишь один процент людей, когда-либо сдававших данный тест, сумели пройти его на уровне носителя языка). В ходе исследования Эрман удалось обнаружить наличие у таких студентов общих черт. При изучении языка они, как правило, были ориентированы на смысл и занимались выявлением устойчивых конструкций. Большинство из них отличались интровертным интуитивным мышлением. По результатам теста на определение типа личности Майерса – Бриггса типология большей части этих студентов была определена как INTJ (интроверсия, интуиция, мышление, суждение). Данный тип личности характеризует склонность к точности, аналитическому и системному мышлению, наличие интуиции и логики.

Кроме того, Эрман обнаружила наличие определенных преимуществ у студентов, предпочитавших получать информацию бессознательно, доверяя интуиции. Исследователи назвали таких учеников «синоптиками». Оказалось, что «чистые синоптики» очень быстро достигают среднего уровня владения языком благодаря тому, что интуиция позволяет им быть гибкими и открытыми к обучению. При этом их слабая сторона выражается в недостаточно быстром дальнейшем развитии навыков. Это приводит к тому, что в итоге они могут проигрывать тем студентам, которые предпочитают сознательный подход к обучению. Эта группа получила название «эктеники».

Наиболее часто среди взрослых обучающихся с очень высоким уровнем владения языком оказывались те, кого Эрман назвала «дотошными синоптиками», подразумевая таких учащихся, которые сочетают в себе лучшие качества синоптиков – гибкость и открытость к обучению – с внимательностью к мелким различиям между звуками, словами и смыслами. Таким людям обычно бывает недостаточно определений, имеющих широкое толкование. Например, при описании цвета предмета они скажут не «зеленый», а «серовато-оливковый». Это люди, которые умеют подмечать нюансы (что, по мнению Эрика Гуннемарка и Ломб Като, является одним из ключевых навыков). «Дотошные синоптики» извлекают выгоду из своего умения интуитивно схватывать общие правила использования языка и в то же время замечают языковые детали.

Независимо от того, как вы назовете человеческие характеристики – «когнитивным стилем» или «профилем личности», – они достаются нам при рождении и затем могут быть переданы нашим потомкам.

Мое собственное исследование позволило составить эскиз к портрету представителя нейронного клана. Большинство полиглотов утверждает, что изучение иностранных языков дается им легче, чем другим людям. Они склонны объяснять это наличием врожденного таланта. Они не обладают высоким IQ и не являются экспертами в какой-либо области. Если они и кажутся затворниками, то это вовсе не говорит об их социальной ущербности – я обнаружил, что некоторые из них являются самыми разговорчивыми из всех застенчивых людей, которых я когда-либо встречал. Полиглоты встречаются и среди женщин, но абсолютное их большинство все же являются мужчинами, хотя женщины, как правило, показывают более высокие результаты при прохождении тестов на вербальные способности. Из участников моего опроса, заявивших, что знают более шести языков и одновременно отметивших, что изучение языков дается им легче, чем другим людям, 75 процентов составили мужчины. Стоит отметить, что гипотеза Гешвинда – Галабурда не утверждает, что среди полиглотов могут быть только мужчины: влияющие на развитие мозга мужские гормоны присутствуют и в людях, биологически относящихся к женскому полу.

Некоторые полиглоты могут только читать на известных им языках, другие отдают предпочтение развитию разговорных навыков. Каждый из них находит разное применение для своих знаний. Хотя подавляющее большинство полиглотов, похоже, самоучки, есть среди них и те, кому нравится заниматься с преподавателями и сокурсниками. При этом методы обучения широко варьируются (в Приложении к данной книге представлен список методов, применявшихся теми, кто в ходе опроса сообщил, что владеет одиннадцатью и более языками). Количество известных им языков может быть довольно большим, хотя верхняя граница числа языков, на которых полиглоты могут говорить свободно без какой-либо предварительной подготовки, находится в диапазоне от пяти до девяти. Значительно большее количество языков находится у них в пассивном состоянии, но при необходимости эти языки могут быть «разогреты» или «восстановлены». Как я уже писал, в таком способе «хранения» языков состоит квазиуниверсальная особенность гиперполиглотов.

Гиперполиглоты редко встречаются даже среди высокомотивированных групп населения, изучающих языки на профессиональном уровне. Эдгар Донован, офицер ВВС США, выпускник Института иностранных языков при Министерстве обороны, изучавший персидский, фарси и несколько других языков, прислал мне свои результаты официальных тестов на умение слушать и читать на пятнадцати языках. В его институте степень владения языком оценивалась на основе профессиональных тестов по шкале от 0 до 5 (получение высшей оценки «5» означает, что ваши языковые навыки «функционально эквивалентны» аналогичным навыкам хорошо образованного носителя языка). Учитывая честолюбие студентов Института иностранных языков, можно ожидать, что многие его выпускники хорошо владеют сразу несколькими языками. Тем не менее, согласно статистике, только четыреста два из тысячи выпускников набирают по два и более балла за умение слушать и читать по крайней мере на трех языках. Только пятьдесят три человека из тысячи сумели показать высокие результаты при сдаче тестов на четырех языках. Донован был одним из двадцати выпускников, которые набрали высокие баллы сразу по пяти языкам. Всего лишь двадцать из тысячи. (Правда, в эту статистику не попали те, кто по каким-либо причинам не удосужился пройти тестирование, но, учитывая, что результаты тестов напрямую влияли на уровень дальнейшей заработной платы, число таких «отказников», вероятно, весьма незначительно).

Проведенный мной онлайн-опрос позволил собрать информацию о двух пересекающихся группах полиглотов: в первую вошли те, кто сообщил, что знает шесть и более языков; во второй оказались ответившие, что изучение иностранного языка дается им легче, чем другим людям. Данное разделение обусловлено тем, что талант к обучению не всегда осознается и далеко не все полиглоты считают, будто изучение языков дается им необычайно легко. Отделение потенциальных способностей от реальных достижений позволяет получить более точную картину.

В следующей таблице приведены некоторые факты, характеризующие представителей каждой из групп. Можно заметить, что костяк и в том и в другом случае составляют мужчины в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Родным языком полиглота не обязательно должен быть английский, но большинство из опрошенных с детства знали только этот язык. Нет никаких достоверных данных, что наличие таланта и высоких достижений связано с высоким IQ (наличие высоких цифр в этой графе, вероятно, связано с завышением самооценок участниками опроса).

Обзорные результаты обследования

Количество ответивших (N) = 390

Мне также удалось собрать информацию о количестве языков, которыми, по их словам, владеют участники опроса. На отдельной диаграмме показано распределение опрошенных в соответствии с ответами на вопрос: «Сколько языков вы знаете (на устном и письменном уровне)?».

Диаграмма показывает, что люди, знающие больше шести языков, встречаются редко, но не настолько, как те, кто утверждает, будто знает одиннадцать и более языков – уровень, который на сегодняшний день представляется реальным пределом человеческих возможностей в изучении иностранных языков. Лишь два человека заявили, что знают более двадцати языков (исходя из своих собственных представлений о том, что следует понимать под «знанием» языка). Сравните это с языковым арсеналом Меццофанти. Кривая самооценки таланта (красная линия на диаграмме) указывает, что данный фактор имеет большее значение в расширение языкового арсенала, чем наличие нескольких родных языков (желтая линия на диаграмме). Однако из семнадцати человек, знающих одиннадцать и более языков, только шестеро выросли с одним родным языком. Таким образом, можно сказать, что раннее двуязычие оказывает очень серьезное влияние на дальнейший прогресс в освоении языков.

^{Количество языков}

^{Языковой арсенал полиглотов}

Вот еще несколько фактов о выдающихся коллекционерах языков из числа принявших участие в опросе (наиболее полная информация представлена на сайте www.babelnomore.com). Из упомянутых семнадцати сверхполиглотов 82 процента являются мужчинами. Пятеро живут в Великобритании, четверо в США, по два в Канаде (один из Квебека) и Германии, по одному в Индии, Дании, Нидерландах и Латвии. Они не слишком мобильны, 62,5 процента заявили, что живут в том же самом месте, где они выросли. Для двенадцати из них родным языком является английский, он же для одиннадцати человек в настоящее время выполняет роль основного. Судя по ответам этих полиглотов, их знания распространяются в среднем на девять языковых семейств, с разбросом от пяти до семнадцати семейств. Если предположить, что все члены этой группы имеют навыки чтения на любом из известных им языков, то получится, что в среднем каждый из них имеет дело с пятью различными алфавитами, в диапазоне от двух до девяти.

Учитывая объем их языкового репертуара, неудивительно, что эти сверхполиглоты не ограничились изучением только основных языков мира. Большую часть их коллекций составляли европейские языки (представляющие романское, германское, славянское, финно-угорское, кельтское и греческое семейства), большинство из этих языков являются государственными (за исключением македонского, латгальского, валлийского, баварского, каталанского, языка оккитан и таких древних языков, как, например, старый верхненемецкий). Тем не менее были представлены и неевропейские языки: арабский (в нескольких региональных диалектах), хауса, игбо, африкаанс, фарси, хинди/урду, казахский, киньяруанда, гавайский, японский, китайский, кантонский, монгольский, вьетнамский, малайский/индонезийский, корейский, южноминьский, ву, тайский, хинди, маратхи, гуджарати, санскрит, инну-аймун и кри. Кроме фарси, японского, китайского, кантонского, корейского, тайского и хинди все остальные языки были упомянуты лишь единожды. Из языков коренных народов Америки были названы только два – инну-аймун и кри.

Кроме прочего, я спрашивал у этих семнадцати сверхполиглотов, в каком порядке они осваивали языки. Можно предположить, что пополнение языковой коллекции происходит, в первую очередь за счет языков, относящихся к одному семейству, но, согласно результатам проведенного мной анализа, это не совсем так. Изучая языки один за другим, люди часто переходят от одного семейства к другому (например, после английского к арабскому) вместо того, чтобы поочередно осваивать родственные языки (например, английский – немецкий – голландский). В четверти случаев они затем возвращались к изучению новых языков из тех семейств, которые уже были им знакомы. Еще одна интересная деталь: азиатские, негосударственные и языки малочисленных народов изучались полиглотами позже других.

Каждый из сверхполиглотов утверждал, что изучение языков дается ему или ей легче, чем другим людям. Я поинтересовался, почему. Шестьдесят два процента ответили, что это связано с врожденным талантом, 69 процентов упомянули о наличии у них более высокой мотивации и 88 процентов указали на любовь к языкам. В некоторых других исследованиях мотивация рассматривается как черта личности, которая может как присутствовать, так и отсутствовать. Вместе с тем теория нейронного клана, заимствованная из сделанного Эллен Виннер описания одаренных детей, предполагает, что люди рождаются со способностью быть мотивированными к изучению иностранных языков. Но дальнейшее развитие этой способности зависит от конкретных жизненных обстоятельств.

В подъезде дома Грега Кокса в Бремене, Германия, я увидел табличку с выдержкой из книги рекордов Гиннесса: «Грег М. Кокс, Орегон, США, величайший из ныне живущих лингвистов, умеющий читать, писать и говорить на 64 языках, 11 различных диалектах. На 14 языках говорит свободно». Когда-то эта табличка висела в квартире, но жена Кокса, Сабина, перенесла ее на лестничную площадку, поскольку все ее клиенты (она косметолог) постоянно заводили разговор о ее муже. «Мне совсем не хочется рассказывать каждому клиенту одну и ту же историю о том, кто мой муж и чем он занимается, – сказала Сабина. – Я, конечно, горжусь им, но…» Здесь она сделала многозначительную паузу.

Мы втроем слушали ее в то время, пока сам Кокс, маленький лысый человек, рылся в бумагах на своем столе. «В общем, я устала от всего этого и поэтому решила повесить табличку в другом месте, – продолжила она. – Иногда, когда я захожу в магазин, мне говорят: “Вы ведь жена Кокса?”, и я отвечаю: “Да”».

– Они считают, что вы тоже говорите на многих языках? – спросил я.

– Думаю, да, – ответила она. – Но я отвечаю, что говорю только на двух. А затем добавляю: это неважно, потому что на скольких бы языках я ни говорила, мой муж все равно меня не понимает.

Получив возможность снова обратиться к Коксу, я спросил его, какие рассказы о гиперполиглотах являются, на его взгляд, мифами. Он ответил не задумываясь: «Те, согласно которым они могут легко переключаться с одного своего языка на другой. Это самый большой миф. Я встречался с другими полиглотами, и мы могли общаться, переключаясь между семью или восемью языками, но не более. Сам я никогда не использовал одновременно более семи языков» (я могу засвидетельствовать, что за несколько дней нашего знакомства слышал, как Кокс говорит на английском, немецком и испанском).

Еще один весьма распространенный миф, о котором упомянул Кокс, – что гиперполиглоты способны поддерживать очень высокий уровень знания каждого из известных им языков. Если это не подтверждается на практике, соответствующие способности полиглота считаются дискредитированными. Это можно проиллюстрировать следующим графиком, где по оси Y измеряется степень владения языком, а по оси X – количество языков.

^{Представляемые способности гиперполиглотов}

В этом отношении гиперполиглоты не уникальны, поскольку этот же миф относится и к билингвам. В действительности, как отмечает исследователь билингвизма Франсуа Грожан, «для некоторых билингв один из их языков является доминирующим; другие не умеют читать и писать на одном из своих языков; у третьих второй язык вообще находится в пассиве; и, наконец, лишь малое число билингв владеют обоими своими языками одинаково совершенно».

Таким образом, фактическая кривая, отображающая степень владения гиперполиглотами своими многочисленными языками, выглядит (примерно) следующим образом:

^{Реальные способности гиперполиглотов}

Для большей наглядности на таком графике могут быть представлены данные, относящиеся к конкретным людям. Давайте попробуем графически представить способности Меццофанти, опираясь на те данные, которые приводил в своей классификации Чарльз Рассел. Мы знаем, что кардинал не мог говорить и читать на всех известных ему языках одинаково хорошо – существовала группа языков, которыми он владел на высоком уровне (хотя мы подозреваем, что число тридцать может быть завышенным), затем следовали языки, которыми он владел в средней степени, и, наконец, языки, которые он знал лишь «частично».

^{Распределение способностей Меццофанти по количеству языков}

Аналогичную кривую можно начертить, используя осовремененные критерии для отражения способностей нынешних гиперполиглотов. Например, офицер ВВС Эдгар Донован получил три балла (из пяти возможных) по результатам тестов на аудирование и чтение на испанском, итальянском, французском и португальском языках и два балла (из пяти) по тем же тестам на португальском. Другими языками он владеет несколько хуже, а за тесты на арабском, иврите, турецком и сербо-хорватском он получил нули (это означает, что он практически не знает эти языки).

Более пространная картина образуется при перенесении на график способностей Грэма Кэнсдейла, переводчика Европейской комиссии, о котором я рассказывал Лорейн Облер. Он обладал многими признаками, описываемыми в теории Гешвинда – Галабурда (гомосексуалист, ограниченность в пространственном воображении, вербальный дар). После нашего знакомства мы продолжали общение, и однажды он согласился пройти недавно адаптированное Американским советом по преподаванию иностранных языков обследование, которое позволяет оценить языковые способности в следующих категориях: говорение, аудирование и чтение. Данное обследование основано на методике, впервые разработанной Институтом дипломатической службы при Государственном департаменте США в 1950-х годах (сдача входящих в это обследование тестов в 1958 году стала обязательной для всех сотрудников дипломатической службы) и модифицированной в течение следующих десятилетий Межведомственной языковой информационной группой (ILR), созданной при федеральном правительстве с целью определения тенденций в преподавании и оценке знаний иностранных языков.

Как и в случае с тестами Института иностранных языков при американском Министерстве обороны, данное обследование рассматривает в качестве эталона языковые навыки образованного носителя языка. Как бы то ни было, любой метод имеет свои недостатки, тем более что применяемая в этих тестах шкала оценок вполне удовлетворяет моим целям, а использование каких-то более углубленных подходов к оценке языковых способностей было бы более дорогим и трудозатратным мероприятием. Мы также знаем о существовании положительной корреляции между декларируемыми и реально подтвержденными языковыми навыками полиглотов.

На основании рассказа Грэма об изучении языков я мог заполнить ось Х на диаграмме его способностей; ось Y соответствовала шкале оценок, используемой в тестах ILR. Затем Грэм проводил самооценку своих способностей по шкале от 0 до 5. Например, оценка «0» по говорению означает полное отсутствие соответствующих навыков, оценка «0+» указывает на способность повторять услышанные фразы, а оценка «5» соответствует «функциональным способностям носителя языка».

В итоге получилась графическая характеристика квалификации Грэма в известных ему языках. Напомню, что речь идет о человеке, который с детства знал только родной английский, а сейчас живет в преимущественно франкоязычном Брюсселе с мужчиной, родным языком которого является словацкий (что объясняет хорошие устные навыки во всех трех языках), и использует различные языки в своей профессиональной деятельности. Работа переводчика объясняет наличие более высоких оценок по чтению, нежели по говорению. По словам Грэма, в изучении некоторых языков он набрал «критическую массу» и потому навыки утрачивает медленнее. Большое значение имеет также разговорная практика, получаемая в общении с носителями языка в местах их проживания (одно из преимуществ работы Грэма – возможность путешествовать и профессионально развиваться).

^{Распределение способностей Грэма Кэнсдейла, построенное на основании его самооценки навыков разговорной речи, аудирования и чтения в порядке изучения языков (по состоянию на 2010 г).}

Следующий график демонстрирует общий уровень его разговорных навыков для всех языков.

^{Распределение языков Грэма Кэнсдейла по убыванию навыков разговорной речи на основе его самооценок (по состоянию на 2010 г).}

Распределение языков Грэма Кэнсдейла по убыванию навыков разговорной речи на основе его самооценок (по состоянию на 2010 г.)

Особый интерес вызывает факт, что Грэм не претендует на высший балл за разговорные навыки в любом языке, кроме английского, а в отношении от трети до половины своих языков он сообщил, что не имеет навыков ни в говорении, ни в чтении, ни в аудировании.

Эта кривая показывает: в тех языках, которые Грэм учил позже, он имеет более слабые разговорные навыки, соответственно, они располагаются правее по оси X. Кроме того, по этой же кривой можно судить, насколько большую практику Грэм имеет в каждом языке. Хорошо заметное разделение языков на три группы – с очень высокими; средними; длинный хвост языков с очень низкими оценками навыков – отражает как раз те три уровня сохранения знаний, которые лингвисты Кес де Бот и Саския Стессель положили в основу своего исследования того, как люди теряют и восстанавливают знание языков. При этом наивысший уровень соответствует сохранению языка в активном состоянии.

На следующем уровне – навыки, которые могут быть признаны пассивными. На третьем – знания, которые считаются потерянными, но все еще могут быть восстановлены. Для гиперполиглотов языки, находящиеся в таком «замороженном» состоянии, очень важны, поскольку они каждый раз учитываются при подсчете количества известных языков. Но такие потенциальные знания не могут быть оценены при помощи современных методов тестирования.

Ранее я предположил, что чтение и перевод требуют меньше умственных усилий, чем говорение. С этой точки зрения показательно, как Грэм оценивает свою возможность чтения на известных ему языках: уровень не падает так резко, как при говорении. Грэм умеет читать в том числе и на тех языках, на которых неспособен говорить.

Я также попросил экспертов высказать свое мнение, сколько языков способен контролировать человек; то есть между каким максимальным количеством языков он может переключаться, не путаясь. Эксперты сошлись во мнении, что никакого теоретического предела для количества выученных языков не существует. Похоже, что ограничивающим фактором в данном случае выступает лишь время. «Предела человеческой способности к изучению языков на самом деле не существует, за исключением таких вещей, как наличие времени, достаточного для овладения языком, – сказала Сюзанна Флинн, психолингвист из Массачусетского технологического института, специализирующаяся на изучении билингвизма и трилингвизма. – Процесс обучения тем проще, чем больше языков вы знаете». Стивен Пинкер, психолингвист Гарвардского университета, согласился с этим мнением. Отвечая на вопрос, существуют ли теоретические причины, по которым человек не может выучить несколько десятков языков, он сказал: «Я не могу назвать никаких причин, кроме разве что опасности смешения – однородные знания могут, в конечном счете, мешать друг другу».

Это в теории, но если спросить самих гиперполиглотов, то выясняется, что реальные пределы обучения все же существуют. При всем уважении к Эрику Гуннемарку, я буду учитывать способности только современных «суперучеников». В своем письме Гуннемарк писал: «если вы читаете или слышите о том, что кто-то “может говорить” (или “говорит”) на огромном количестве языков (например на двадцати и больше), вы должны относиться к этому скептически». В отношении собственных навыков Гуннемарк заявлял, что способен говорить «свободно» или «достаточно хорошо» не более чем на тринадцати языках. Он никогда не включал в число своих языков те пятнадцать, которые он, по его словам, знал на «минимальном» уровне (Эмори Джетин, соавтор Гуннемарка по книге «Искусство и наука изучения языков», сказал мне в телефонном разговоре: «не думаю, что [Эрик] мог хорошо говорить на очень многих языках, но он мог на них читать. Он мог читать на довольно большом количестве языков»).

Более четкое представление о пределе человеческих возможностей в изучении языков дает проведенный мной интернет-опрос. Из 167 респондентов только двадцать восемь заявили, что знают десять и более языков; лишь семеро утверждали, что знают пятнадцать и более; а рекордное среди названных число языков составило двадцать шесть. Стоит, однако, отметить, что мои требования к уровню знания языков респондентами были очень мягкими – умение говорить (как и писать) на языке не было обязательным. Я не знаю, имели ли они в виду все свои языки, когда отвечали, что изучение языков дается им легче, чем другим людям. В любом случае, если вы подозревали, что Зиад Фазах или Грег Кокс преувеличивают количество известных им языков, результаты проведенного мной опроса дают дополнительную пищу для такого рода сомнений. Даже максимальное среди названных число языков оказалось значительно меньше пятидесяти (приписываемых Фазаху) или шестидесяти четырех (у Кокса). Кроме того, это ставит под сомнение и сведения о Коксе, представленные в Книге рекордов Гиннесса.

Я начал поиски, чтобы выяснить реальные, а не теоретические пределы человеческих возможностей. Гипотетический бессмертный человек, знающий абсолютно все языки, добавляет к нашему пониманию лингвистического феномена не больше, чем носитель одного-единственного языка, поскольку мы прекрасно понимаем: изучение происходит в условиях ограничений, существующих в нашем реальном мире. А раз так, мы должны принимать во внимание лишь способности реально существующих гиперполиглотов и результаты экспериментов, проводимых в естественных условиях.

Поскольку объем рабочей памяти ограничен, можно с уверенностью предположить, что количество языков, находящихся в активе гиперполиглота, также лимитировано. Ломб Като определяла активные языки как «живущие» внутри нее; Клэр Крамш называла их «резонирующими». Если вы действительно хотите узнать верхнюю границу возможности управления языками, а не их изучения или запоминания, вы должны обратить свое внимание на гиперполиглотов. Ломб говорила о пяти языках, «живущих» внутри нее; Кокс рассказал, что может свободно переключаться между семью языками. Гуннемарк сообщал, что свободно говорит на шести. Предположительно они могли бы управляться и с большим количеством языком при наличии такой необходимости, особенно если учесть, сколько языков они держали в «замороженном» состоянии. Так или иначе, искомое число, похоже, находится в диапазоне от пяти до девяти, хотя на протяжении коротких промежутков времени гиперполиглоты способны контролировать большее количество языков. Хелен Абадзи рассказывала: когда она работала переводчиком на Олимпиаде в Афинах, ей приходилось использовать до десяти языков одновременно, но она справлялась с этой задачей, вооружившись карманным компьютером, в который были загружены соответствующие словари. Кроме того, она принимала участие в конкурсе полиглотов, где для победы требовалось держать в активе очень много языков, но лишь в течение одного-двух дней.

О существовании языкового лимита говорилось и ранее. Русский психолог и гиперполиглот Дмитрий Спивак в своей книге «Как стать полиглотом» (доступной только на русском языке) предложил так называемое «правило семи». Общаясь со многими полиглотами в России, он спрашивал, сколько языков они реально знают. Хотя выведенное им правило является спорным, никто пока не предложил весомых контраргументов. Спивак предлагал не разделять умения говорить и писать на иностранном языке: «Мозг склонен рассматривать каждый набор однородных единиц как простой, – написал он в письме, присланном мне по электронной почте. – Нет существенной разницы между хранением или извлечением из долговременной памяти семи языков или семи систем письменности».

Возникает вопрос: почему вообще существует предел возможностей человеческой памяти? Согласно одной из научных гипотез, это объясняется тем, что элементы памяти в какой-то момент начинают конкурировать друг с другом, ставя под угрозу способность мозга получать четкое представление о содержании каждого элемента. Ученые не знают, каким целям служит данный предел, раз он не дает человеку никаких эволюционных преимуществ. Однако существование границ человеческой памяти подкрепляет вывод лингвиста Питера Скихана о том, что люди, имеющие особый талант к изучению языков (такие как К. Д. и Кристофер), характеризуются уникальной способностью «управлять своей памятью». Они могут распределять находящийся в их памяти объем информации таким образом, чтобы не допускать возникновения путаницы. Однако это не объясняет, каким образом Меццофанти удавалось настолько ловко маневрировать между известными ему языками. Возможно, некоторые люди обладают гораздо бо?льшим объемом рабочей памяти, чем остальные.

«Я знаю очень немногих женщин, которые занимаются коллекционированием марок или монет», – сказал мне Александр во время одной из наших встреч. Он спросил, не приходила ли мне в голову мысль, что полиглотство следует рассматривать через призму поведения коллекционера, возможно, весьма увлеченного. Может быть, это позволит объяснить, почему абсолютное большинство гиперполиглотов являются мужчинами.

Только один известный гиперполиглот, Джордж Генри Борроу (1803–1881), который выучил сорок два языка, согласно имеющимся описаниям, страдал обсессивно-компульсивным расстройством, психическим заболеванием, которое затрагивает от одного до трех процентов взрослого населения. Борроу испытывал необходимость прикоснуться к нескольким обычным предметам в правильной последовательности, в противном случае, как он опасался, с его матерью могло случиться что-то нехорошее. Навязчивые идеи проявлялись отчасти и у других гиперполиглотов. Александр ведет очень подробный учет своих действий и заметно нервничает, если не может вовремя приступить к занятиям языками. Жесткий учет как своих учебных занятий, так и работы в кузнице вел Элиу Барритт. Похожим образом поступали и Кристофер, и Кребс. Тем не менее никто из них не проявлял признаков компульсивного расстройства. Не встречал я и полиглотов, которых можно было бы заподозрить в настолько сильной страсти к накопительству всяких бесполезных вещей (газет, продуктов питания, металлолома, автомобильных запчастей, спичечных коробков), чтобы это могло негативно повлиять на повседневную жизнь их семей. Конечно, они гордятся своими библиотеками словарей и грамматических справочников, но наличие книжных стопок, как и вообще библиофилия, не имеет прямого отношения к гиперполиглотству. Барахольщики, как я прочел в научной литературе, неспособны надолго отлучаться от своих «коллекций» мусора, и эта привязанность не позволяет им жить нормальной жизнью.

Почему же все-таки большинство гиперполиглотов – мужчины? Одно из возможных объяснений – в том, что умение говорить на многих языках воспринимается как один из признаков мужественности. В дополнение к исследованию гиперполиглотов я провел опрос и среди людей, говорящих только на одном языке. Возможно, случайно, но на этот раз бо?льшую часть ответивших на вопросы респондентов составили женщины. Причем более 30 процентов сказали, что ранее изучали три и более языка, и это несмотря на четкое указание, что данное исследование проводится среди людей, говорящих только на одном языке. Похоже, женщины менее склонны утверждать, что они «говорят» или «знают» язык, который изучали когда-то в прошлом, в отличие от мужчин, которые, желая подчеркнуть свои языковые способности, принимают в расчет и такие знания.

В этом плане меня особенно заинтересовала гипотеза Гешвинда – Галабурда, согласно которой непосредственное влияние на развитие мозга плода оказывают мужские гормоны, и соответственно, последствия асимметричного развития полушарий мозга проявляются в основном у мужчин. Женщины также имеют мужские гормоны, но в гораздо меньшем количестве, и потому их влияние оказывается не столь значительным.

Мужской мозг. Гормоны. Размышления в этом направлении привели меня к тому, от чего я так старательно уклонялся.

Имеется ли связь между нейронным кланом и людьми, страдающими аутизмом? Как и многие хорошие вопросы, этот тоже скрывает ловушки. В конце концов, история знает несколько ярких примеров, когда аутисты демонстрировали впечатляющие языковые способности. Даниэль Таммет, писатель и педагог, имеющий высокую функциональную степень аутизма, готовясь к выступлению на исландском телевидении, сумел выучить местный язык всего за две недели. Интересно, что Карл Циллес упомянул, что Эмиль Кребс, похоже, имел признаки, указывающие на наличие синдрома Аспергера. И все же, не будучи специалистом в этой сфере, я не хотел бы копаться в историях болезней людей и делать на этой основе какие-то выводы. Не склонен я и к тому, чтобы следовать моде и видеть признаки аутизма в каждой эксцентричной биографии.

При желании заподозрить наличие симптомов аутизма или синдрома Аспергера довольно легко – для этого нужно, чтобы человек чувствовал себя некомфортно в социальном окружении, проявлял притупленные реакции, пристрастие к заведенному распорядку и страх перед его нарушением, а также демонстрировал наличие блестящих способностей в некоторых областях, например умение быстро производить в уме сложные вычисления. Признаюсь, все эти знания я почерпнул из фильма «Человек дождя». Главный герой фильма, аутист Рэймонд Бэббит, которого сыграл Дастин Хоффман, на самом деле имеет реальный прототип. Это человек по имени Ким Пик, но он не является гиперполиглотом.

Таких людей можно назвать «нейроатипичными». Отчасти их нейрологическая атипичность обусловлена аутизмом, особенно если речь идет о высокой степени функционального аутизма. Британский психолог и эксперт в области аутизма Саймон Бэрон-Коэн утверждает, что аутизм – экстремальное выражение когнитивного стиля, имеющего сильную предрасположенность к «систематизации». Систематизаторы занимаются наблюдением за входящими и исходящими потоками данных, находят между ними взаимосвязи и отмечают происходящие изменения. Бэрон-Коэн определяет способность к систематизации как атрибут «мужского мозга», который имеют в основном биологические мужчины (он признает, что биологические женщины также могут иметь мужской тип мозга). На проявлениях «крайности мужского мозга» Бэрон-Коэн построил свою теорию аутизма.

Возможно, предрасположенность к систематизации позволяет объяснить, почему люди, занимающиеся наукой, получают более высокие баллы при прохождении тестов на наличие признаков аутизма. Этим же можно объяснить то, что среди ученых математики, физики, программисты и инженеры получают по результатам тех же тестов более высокие баллы, чем врачи, ветеринары и биологи. Бэрон-Коэн также обнаружил, что аутизм чаще встречается у потомков тех, кто занимается физикой, математикой и инженерией, нежели тех, кто изучает литературу.

Бэрон-Коэн проделал большую работу по изучению навязчивых интересов у детей, страдающих аутизмом, нарушениями аутического характера и синдромом Аспергера. Он пришел к выводу, что систематизаторы проявляют больший интерес к механическим системам, чем к социальным. Или, как он выразился, их в большей степени интересует «элементарная физика» – общие сведения о том, как взаимодействуют объекты и системы, – нежели «элементарная психология». В ходе обследования детей с синдромом Туретта[73], аутизмом или синдромом Аспергера выяснилось, что дети, страдающие аутизмом, чаще одержимы страстью к механизмам, автомобилям, физическим моделям, компьютерам, астрономии, строительству, вращающимся объектам и световым эффектам, чем к религии, искусствам, продуктам питания или спорту. Кроме того, элементарная физика привлекает их больше, чем детей с синдромом Туретта.

Может ли в качестве навязчивого интереса выступать страсть к изучению языков? Бэрон-Коэн спросил родителей обследуемых, занимаются ли их дети «повторением услышанного, коллекционированием слов и фраз, а также изучением языков». Оказалось, что подобные навязчивые интересы проявляются лишь у четверти детей, примерно такая же часть из них одержимы спортивными состязаниями и играми. При этом страсть к ведению учета своих действий и «таксонометрии» проявлялась в три раза чаще; и что удивительно, лишь 35 процентов склонных к систематизации детей демонстрировали повышенный интерес к математике и цифрам.

Конечно, все это лишь очень краткий экскурс в тему аутизма. Но и он позволяет узнать немного больше о свойствах мозга людей, имеющих экстраординарные способности к изучению языков.