Истории. Я всех ненавижу!

История про ракету, разбомбившую школу, и сиротство взрослой женщины

Он был похож на ребенка из состоятельной и благополучной семьи. Высокий красивый подросток с застенчивой очаровательной улыбкой. Но его улыбку я увидела не сразу. Они зашли на консультацию вдвоем, мама и сын. Такие непохожие. Она – светловолосая, неброское неподвижное лицо. Он – яркая внешность, темные вьющиеся волосы, глаза устремлены в пол. Разговор начинает женщина. Сдержанно, немногословно, сухо она рассказывает о своих проблемах:

– Мы живем вдвоем с сыном. Ему – тринадцать. Я все время на работе. Приходится много работать. Он не ходит в школу. Уже почти три года. Я пыталась его контролировать, отводить в школу. Но он заходил в школу и просто убегал от меня. А сейчас совсем перестал ходить. Со мной он вообще не разговаривает. Огрызается. Но по дому помогает, все делает: готовит, прибирается.

Перевожу взгляд на мальчика. Он сидит, опустив голову, облокотившись на колени и закрыв лицо руками.

Спрашиваю:

– Мама все правильно рассказала?

Не поднимая глаз, кивает головой.

– У тебя в классе есть друзья?

– …

– А есть в школе хорошие учителя?

– …

– А плохие?

– …

Украдкой смотрю на маму. Хочу понять, как она относится к такому поведению сына. Может, удовлетворенно злорадствует, мол, и со мной он так же? Может, расстраивается, что никто до ее сына не может достучаться?

Но лицо женщины невозмутимо. Ни одна черточка не дрогнула. Нет, по такому лицу ни о каких чувствах не прочтешь. Они оба закрыты для общения каменной стеной недоверия. Полагаю, что стена мальчика потоньше, хотя бы в силу его возраста, и потому решаю общаться наедине сначала с ним. Как только мы остаемся с ним вдвоем, его поведение заметно меняется. Он удобно усаживается в кресло, на котором только что сидела мама. Внимательно смотрит на меня. Говорю обычные для разговоров с подростками слова. Рассказываю, что давно работаю психологом, что существует принцип конфиденциальности, что не буду все сообщать маме. Прошу нарисовать семью. Женя с удовольствием берется за работу. Быстро рисует себя и маму, а затем принимается самозабвенно изображать ракету, разбомбившую школу. Сам начинает разговор:

– Я всех ненавижу, учителей, одноклассников, а больше всего отчима.

– А маму?

– Маме я не нужен, я никому не нужен.

Все. Понимаю, что подошли к точке отсчета. Если человек никому не нужен, то не важно, каким быть, не важно, какое его ждет будущее. Лишь бы сейчас было какое-нибудь удовольствие: пиво, друзья, паркур.

Приглашаю маму. Один на один со мной она, также как сын, становится открытее, разговорчивее. Задаю ей самый главный вопрос:

– Тебе нужен сын?

На такой вопрос я привыкла слышать торопливые ответы:

– Конечно, ребенок – это смысл мой жизни!

– Разве может быть по-другому?

– Да, я все для него сделаю!

Но эта неулыбчивая женщина растерянно качает головой и тихо произносит:

– Не знаю…

Она опасливо и быстро взглядывает на меня: как я отнесусь к такому нетипичному ответу, стану ли ее осуждать. Во мне нет осуждения, я понимаю, что не все в жизни этой худощавой сдержанной женщины зависит от нее. Мне важно знать, живет ли в ее душе любовь, какие чувства ей подарили ее собственные родители. Почувствовав, что я ей не враг и не судья, Оля начинает свой рассказ…

– Мне кажется, у меня всегда был ребенок. Отца своего я не помню. Мама вышла замуж, у нее родилась еще одна дочка, забота о которой сразу же стала моей обязанностью. Бессонные ночи, походы с коляской на молочную кухню, бесконечная стирка пеленок – таким было мое детство. Подружек я всех растеряла, потому что гулять мне было некогда. Отчим и мама много работали, дома бывали мало, а когда и были дома, с нами почти не разговаривали. Младшую сестренку я обожала, и она меня тоже. Даже называла меня мамой. Она для меня такой родной человечек, ласково так обнимет и шепчет на ухо: «Мама Оля хорошая, мама Оля любимая…»

До сих пор помню, как ее кудряшки щеку мне щекотали, и на душе так тепло-тепло становилось, даже слезы подступали от счастья. Бывало, конечно, злилась я на нее, что погулять с подружками не могу, ей тогда сильно доставалось. Но сестренка добрая была, все мне прощала.

А когда мне четырнадцать исполнилось, мама умерла. Внезапно так. Сердце отказало. И все в моей жизни переменилось. Я чувствовала, как стала мешать отчиму. Раньше было незаметно, что он к нам с сестренкой по-разному относится, а теперь бросалось в глаза. Со мной почти не разговаривал, а ей все: «Настенька» да «Настенька». Переживала я это сильно, и потому, как только Михаил мне предложение сделал, в 18 лет замуж выскочила, а в 19 уже Женьку родила. И опять пеленки, распашонки, бессонные ночи, никакой радости. Михаил выпивать сильно стал, пропадал надолго. Потом и на меня руку поднял. Ушла я от него. Теперь живу с хорошим человеком, Владимиром. Он меня любит. Да только с Женькой они никак не подружатся. Не знаю, что и делать. Вы спрашиваете, нужен ли он мне? Да мне от него только горе…

Комментарий психолога

Слушаю я этот горестный рассказ, и переполняет меня тяжелое чувство. Думаю, как же назвать его? Обида? Ненависть? Ярость? Нет. Скорее, это скорбь. Скорбь по утрате любви и радости. Мальчишке подростку нужна бескорыстная, терпеливая, радостная любовь, а мать – сирота. Ее саму мучает бесконечная жажда любви, не утоленная с детства. Она просит и требует хотя бы кроху этой любви у каждого, кого встречает на своем пути. Даже от сына ждет любви и не может простить того, что не получает.

Неужели, думаю я, все предопределено в этих судьбах? Неужели недолюбленные матери будут растить озлобленных сыновей, а те, повзрослев, будут бросать своих детей? Возможно ли преодолеть эту цепную реакцию недолюбви? Верю, что возможно. Иначе и не взялась бы за эту книгу. Собственно, книга и посвящена тому, как наполнять свою жизнь любовью, которая нас лечит и защищает, возвышает и радует, поддерживает и учит.