Эпилог Значение марсианской территории

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Чуть больше ста лет назад молодой профессор истории из тогда сравнительно малоизвестного Университета штата Висконсин приготовился выступить на ежегодной конференции Американской исторической ассоциации. Доклад Фредерика Джексона Тернера был последним в вечерней сессии. Ему предшествовала длинная вереница утомительных выступлений, однако большинство участников конференции осталось, чтобы послушать Тернера. Возможно, прошел слух, что будет сказано что-то важное. Так и оказалось: Тернер продемонстрировал блестящее понимание основ американского общества и американского характера. Источником эгалитарной демократии Америки, индивидуализма и духа новаторства были не правовые теории, прецеденты, традиции, национальный запас, сказал он. Им было существование границ.

«Американский интеллект обязан своими поразительными качествами фронтиру, – сказал Тернер. – Эта грубая сила, соединенная с проницательностью и любознательностью; этот практический, изобретательный склад ума, быстро находящий средства для достижения результатов; это мастерское понимание материального мира, лишенное артистизма, но неудержимое на пути к целям; эта неугомонная нервная энергия; этот господствующий индивидуализм, работающий во благо и на зло; и в то же время эти жизнерадостность и избыток чувств, которыми сопровождается свобода, – всё это особенности фронтира или же свойства, которые нужны в других местах в связи с его существованием».

Тернер продолжал, подходя к самой сути, «На границе на мгновение рушатся привычные связи, и необузданность торжествует. Там уже нет места неизведанному. Там есть упрямая американская среда со своим властным вызовом принять условия фронтира, там также есть унаследованный образ действия, и все же, несмотря на эту окружающую среду и несмотря на обычаи, каждая граница действительно предоставляет новую возможность, лазейку для побега из рабства прошлого. Там, где есть граница, есть и свежесть, и уверенность, и презрение к старому обществу, нетерпимость к его ограничениям и его идеям и равнодушие к его урокам».

«Как Средиземное море было для греков тем, что разрушало рамки обыденного, предлагало новые впечатления, вызывало появление новых институтов и видов деятельности, так и граница и новые территории значимы для Соединенных Штатов, если не сказать больше» [54].

Идеи Тернера стали интеллектуальной сенсацией, создавшей в течение нескольких лет целую школу историков – они показали, что не только американская культура, но прогрессивная гуманистическая цивилизация, которую представляет и Америка, появились главным образом благодаря великой границе глобального заселения, перед которой Европа оказалась в эпоху Великих географических открытий.

Тернер опубликовал свою статью в 1893 году. Всего за три года до этого, в 1890 году, американская граница была объявлена закрытой: линия заселения, которая всегда определяла будущее западной экспансии, фактически встретилась с линией заселения, проходящей к востоку от Калифорнии. Сегодня, чуть более века спустя, снова встает вопрос, заданный Тернером: что делать, если границ действительно больше нет? Что произойдет с Америкой и всем, за что она ратует? Может ли свободное, эгалитарное, инновационное общество выжить в отсутствие места для роста?

Возможно, вопрос был преждевременным во времена Тернера, но не сейчас. Мы видим, как наше общество постепенно теряет былую энергичность: коснеют властные структуры, бюрократизация пронизывает все уровни жизни, политические институты не справляются с крупными проектами, множатся правила, регулирующие все аспекты общественной, частной и коммерческой жизни, распространяется иррационализм, все более пошлой становится популярная культура, люди все меньше готовы рисковать, заботиться о себе или думать самостоятельно, страны настигает экономический застой и упадок, технологические новшества внедряются все медленней… Куда ни посмотри, все говорит об одном и том же.

Без фронтира, который вдохнет в человечество новую жизнь, исчезает дух, породивший прогрессивную гуманистическую культуру, которую представляла Америка в течение последних двух столетий. Речь идет не только о потере для одной нации – прогресс нуждается в авангарде, а никаких новых целей в поле зрения нет.

Создание новой границы, появление новой территории, таким образом, представляет собой величайшую социальную потребность Америки и всего человечества. Ничто не может быть более важным: какие бы паллиативы мы не применяли, без границ, в которых можно расти, не только американское общество, но и вся цивилизация, основанная на ценностях гуманизма, науки, свободы и прогресса, в конечном счете погибнет.

Я считаю, что новым фронтиром для человечества может стать только Марс.

Но почему не Земля, ее океанские глубины или отдаленные районы, например Антарктида? Действительно, мы можем заселить дно мирового океана или Антарктиду, и это будет проще и удобнее, чем создавать марсианские колонии. Но подобные разработки в текущий исторический момент не могут удовлетворить потребность человечества во фронтире, они недостаточно отдалены, чтобы обеспечить свободное развитие нового общества. В нашу эпоху с ее коммуникационными и транспортными системами не важно, насколько труднодоступно или сурово место, если оно на Земле, то оно расположено слишком близко. Чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства, присущее создателям нового мира, люди должны освободиться от старого.

Марс идеально для этого подходит. Он достаточно далеко, чтобы освободить своих колонистов от интеллектуального или культурного доминирования старого мира, и в отличие от Луны достаточно богат ресурсами, которые поспособствуют рождению новой ветви человеческой цивилизации. Как мы уже видели, хотя Красная планета может на первый взгляд показаться ледяной пустыней, на ней есть все необходимое, чтобы создать передовую технологическую цивилизацию. Марс расположен далеко и может быть заселен. Тот факт, что Марс может быть заселен и преобразован, делает его новым миром, где можно заложить основу для светлого будущего земного человечества на ближайшие несколько веков.