Смертоносное многообразие

Нидал Малик Хасан – это две разные личности. Один – гордый армейский офицер, майор, который даже в мечеть ходил в боевом камуфляже; другой – счастливый американец арабского происхождения, носит мусульманскую одежду и живет мирной жизнью. Две личности Хасана вошли в конфликт из-за его убежденности в том, что войны в Ираке и Афганистане безнравственны, а также из-за шока, который он испытал, узнав, что его снова призывают в армию – и отправляют воевать с братьями-мусульманами; это грех против Аллаха, допустить который Хасан не мог. Какая из идентичностей была для него значимее? Какова, по выражению Майкла Влахоса, была его «боевая идентичность»?

Хасан говорил друзьям, что он «сначала мусульманин, а уже потом американец». 5 ноября 2009 года, когда он поведал своей соседке: «Я собираюсь послужить Богу», и отдал ей свой Коран, лояльность джихаду оказалась выше клятвы верности армейского офицера{808}.

Будто бы, как сообщалось, с криками «Аллах акбар!» Хасан застрелил тринадцать и ранил двадцать девять американских солдат в Форт-Худе, штат Техас{809}. Интернет-текст, посвященный Нидалу Хасану, приравнивает террористов-смертников к награжденным медалью Почета, которые падали на гранаты, своим телом защищая друзей от взрыва.

Пусть его поступок был актом измены и терроризма, но Хасан видел себя героем-мучеником, для которого верность Богу и вере важнее верности нации, ведущей аморальную войну против мусульманских народов.

Такие конфликты лояльности не редкость на войне.

Президент Вудро Вильсон боялся, что, если он втянет Америку в европейскую войну на стороне Великобритании, ирландские американцы взбунтуются в знак протеста, а немецкие американцы двинутся на Вашингтон. Рузвельт так боялся, что кровные узы японцев окажутся сильнее лояльности к США, что приказал выслать 110 000 американцев японского происхождения из Калифорнии и отправить их в лагеря для интернированных.

Среди американских мусульман случай Хасана нетипичен, но майор такой не один. Других мусульман задерживали по подозрению в подготовке терактов. В Арканзасе в 2008 году мусульманин расстрелял двух солдат в вербовочном центре. В Кувейте, еще до вторжения в Ирак, сержант-мусульманин бросил гранату и открыл огонь по палатке своего командира, убив двоих и ранив четырнадцать человек.

Почему армия не демобилизовала Хасана, экстремистские взгляды которого не были секретом? «Армейских специалистов предупреждали о радикализации майора Нидала Малика Хасана задолго до трагического события, – пишет газета «Бостон глоуб», – но они ничего не предприняли, отчасти потому, что уважали многообразие и личный выбор мусульманского психиатра; об этом упомянули военные следователи в ранее не опубликованном отчете». Документ заканчивается выводом, что поскольку «с 2001 года армия привлекла всего одного мусульманского психиатра, помимо Хасана, можно предположить, что некоторые боялись утратить такое свидетельство многообразия и вследствие этого были готовы закрывать глаза на недостатки Хасана»{810}.

Наш культ многообразия, возможно, несет ответственность за самую кровопролитную стычку на военной базе США.

«Непросто понять извращенную логику, которая привела к этой трагедии», – заявил президент Обама{811}. Почему? Для Джона Дербишира тут нет ничего сложного:

«Я не нахожу логику Хасана извращенной или трудной для понимания. Его лояльность принадлежала исламу; он считал, что Америка воюет с исламом; такая лояльность побуждала его убивать американцев. Это кажется вполне логичным для меня, куда более логичным, чем тот факт, что армия продолжала использовать Хасана, несмотря на его радикальные взгляды, которых он не скрывал»{812}.

Случай майора Хасана обращает наше внимание на проблему двойной лояльности в сердцах граждан страны, приверженной идее, будто чем выше наше религиозное, расовое и этническое многообразие, тем более нравственными людьми мы становимся.

Высшая для Хасана лояльность к исламу заставила его убить сослуживцев. Высшая лояльность политическим убеждениям, коммунизму, заставляла Элджера Хисса передавать секреты Америки советским агентам в сталинские времена. Высшая лояльность Джонатана Полларда еврейской идентичности заставила его нарушить присягу, украсть важные тайны Америки и передать их израильскому агенту[205].

Соотечественники-американцы причастны к массовым убийствам в Оклахома-Сити, Колумбайне и Тусоне[206] – в последнем погибли шестеро и были ранены тринадцать человек, в том числе конгрессмен Габриэль Гиффордс. Впрочем, неассимилированные иммигранты также ответственны за массовые убийства.

Резня 1993 года на железной дороге Лонг-Айленда, когда погибли шесть человек и девятнадцать были ранены, – дело рук выходца с Ямайки Колина Фергюсона, который ненавидел белых. Резню в Виргинском политехническом институте – тридцать два погибших, двадцать пять раненых – устроил корейский студент. Бойня в иммиграционном центре Бингемтона в 2009 году – расстреляны тринадцать человек – результат усилий Дживерли Вонга, китайца из Вьетнама. Отвечая на вопрос коллеги по работе, нравятся ли ему «Нью-Йорк янкиз», Вонг ответил: «Нет. Мне не нравится эта команда. Я не люблю Америку. Америка отстой»{813}.

Больше мы не единая нация и единый народ. На нашу территорию прибыли десятки миллионов человек, и еще больше на подходе, но они верны странам, оставленным позади, и вере, хранимой в сердцах. Если в нашей «долгой войне» против «исламофашизма» мы – с их точки зрения – будем попирать их родину, веру или родственные узы, они увидят в нас, подобно Хасану, врагов своей идентичности, врагов самого для них дорогого.

Годы назад концепция Америки как плавильного тигля была отвергнута истеблишментом, который сегодня славословит США как самую мультирасовую, многонациональную и мультикультурную страну на планете. Внутри таких обществ зреют семена погибели и актуальна опасность распада.

Влахос пишет:

«Мультиэтнические и мультирелигиозные общества испытывают серьезные проблемы с идентичностью. Чем они больше и сложнее… тем более их культуры уязвимы перед разрывом идентичностей между культурой и субкультурой. Это напряжение может быть творческим и обогащающим. Однако гораздо чаще оно порождает противоречия и соперничество за право на священную, большую персональную идентичность»{814}.

Майор Хасан столкнулся именно с такими противоречиями. Вынужденный выбирать, он выбрал именно большую идентичность. Сегодня те же противоречия, та же конкуренция идентичностей усиливаются, а нация становится все более разнообразной – в расовом, этническом, религиозном, культурном, идеологическом и политическом отношениях.

Почему же тогда мы удивляемся «этническому» шпионажу, тому, что нашу страну проклинают в мечетях на территории США, новостям о том, что сомалийские иммигранты едут домой, чтобы воевать против наших сомалийских союзников, что пакистанские американцы отправляются в тренировочные лагеря «Аль-Каиды», а нелегальные иммигранты шагают в марше под мексиканскими флагами?

Америка Эйзенхауэра была страной со 160 миллионами человек населения, с европейско-христианским ядром и собственной культурой. Мы были нацией. А к 2050 году мы превратимся в «рагу» из 435 миллионов человек всех вероисповеданий, культур и цвета кожи, и что тогда будет нас объединять?

Под натиском репортера Эй-би-си Джорджа Стефанопулоса, пытавшегося узнать, какие мотивы заставили майора Хасана убить и ранить сорок два человека, начальник штаба армии США генерал Бернард Кейси отказался от «досужих домыслов», но озвучил свое личное беспокойство:

«Это ужасное событие стало бы еще большей трагедией, если бы его жертвой оказалось наше многообразие»{815}.