Это не детский рай, это драма

74. Игра – не столько стихия ребенка, сколько единственная область, где мы позволяем ему проявлять инициативу в более или менее широком диапазоне. В игре ребенок чувствует себя до известной степени независимым. Все другое – это мимолетная милость, минутная уступка, а на игру ребенок имеет право.

Игра в лошадки, солдатиков, разбойников, пожарников – он расходует свою энергию во внешне целенаправленных движениях, на минуту отдается иллюзии или сознательно убегает от будничной серости. Дети потому так ценят участие ровесников с живым воображением, многосторонней инициативой, с большим запасом сюжетов, почерпнутых из книг, потому так покорно подчиняются их порой деспотической власти, что благодаря им туманные фантазии легче облекаются в видимость действительности. Дети стесняются присутствия взрослых и посторонних, стыдятся своих игр, отдавая себе отчет в их ничтожности. Сколько в детских играх горького сознания отсутствия реальной жизни, сколько болезненной тоски по ней. Палка для ребенка – это не лошадка, просто он из-за отсутствия настоящего коня вынужден смириться с деревянным. А когда он на перевернутом стуле плывет по комнате, то это вовсе не прогулка в лодке по пруду.

Когда у ребенка в плане дня есть купание без ограничений, лес с ягодами, рыбалка, птичьи гнезда на высоких деревьях, голубятня, куры, кролики, сливы из чужого сада, цветник перед домом, игра становится лишней или категорически меняет свой характер.

Кто согласится обменять живую собаку на набитую опилками и на колесиках? Кто отдаст пони в обмен на коня-качалку?

Ребенок обращается к игре поневоле, убегает в нее, скрываясь от злой скуки, прячется в ней от грозной пустоты, от холодных обязанностей. Да, ребенок предпочитает даже играть, нежели зубрить грамматические формулы или таблицу умножения.

Ребенок привязывается к кукле, щеглу, цветку в горшке, потому что у него больше ничего нет, вот так же заключенный или старик привязываются к тем вещам, что у них есть, потому что у них уже ничего больше нет. Ребенок играет во что угодно, лишь бы убить время, лишь бы занять себя, потому что не знает, что делать, потому что ничего другого у него нет.

Мы слышим, как девочка назидательно учит куклу правилам хорошего тона, как поучает и ругает; но мы не слышим, как в кровати она жалуется кукле на взрослых, шепотом поверяет ей свои тревоги, неудачи, мечты.

– Я тебе скажу, куколка, только ты никому не говори.

– Ты хорошая собачка, я на тебя не сержусь, ты мне ничего плохого не сделала.

Одиночество ребенка наделяет куклу душой. Это не детский рай, это драма.