Реализм и другие метафизические полуправды

Таня Ломброзо

Профессор психологии Калифорнийского университета в Беркли

Самые глубокие, элегантные и красивые объяснения мы находим настолько убедительными, что даже не осознаем, что они существуют. Могут потребоваться годы философской подготовки, чтобы признать их существование и оценить их достоинства. Рассмотрим следующие три примера.

Реализм. Мы объясняем успех наших научных теорий тем, что философы называют реализмом – идеей, что они более или менее верны. Другими словами, химия «работает», потому что атомы действительно существуют, а мытье рук предотвращает заболевания, потому что на них скапливаются патогенные микроорганизмы.

Разум других людей. Мы объясняем, почему люди действуют так, а не иначе, считая, что их разум более или менее похож на наш. Мы полагаем, что они имеют чувства, убеждения, желания и не являются, например, зомби, которые действуют так, как будто они обладают разумом.

Причинно-следственная связь. Мы объясняем предсказуемую взаимосвязь между событиями, которые называем причинами, и другими событиями, которые называем следствиями, посредством обращения к таинственной силе, именуемой причинно-следственной связью. Однако, как отметил философ XVIII века Дэвид Юм, «мы никогда не обнаруживаем ничего, кроме одного события, следующего за другим», и мы никогда непосредственно не наблюдаем «силу, посредством которой действует причина, или какую-то связь между ней и ее предполагаемым следствием»[42].

Эти объяснения лежат в основе человеческого понимания мира – нашей интуитивной метафизики. Они также иллюстрируют главное свойство убедительных объяснений: унификацию множества разнородных явлений с помощью небольшого числа основных принципов. Другими словами, они обладают широтой и простотой. Реализм объясняет успехи не только химии, но и физики, зоологии и глубоководной экологии. Вера в разум других людей может помочь кому-то разобраться в политике, своей семье или в «Миддлмарче»[43]. И, исходя из предположения, что мир управляется упорядоченно, причинно-следственные связи помогают объяснить предсказуемую зависимость между Луной и приливами или потреблением кофеина и бессонницей.

Тем не менее каждое объяснение подверглось критике с той или иной точки зрения. Взять, например, реализм. Притом что многие из наших современных научных теорий по-настоящему впечатляют, они создаются в результате длинной череды неудач: каждая из предшествующих теорий оказалось неверной. Птолемеевская астрономия была неплоха, пока не произошла революция Коперника. Ньютоновская механика действительно внушительна, но и она, в конце концов, была заменена современной физикой. Скромность и здравый смысл подсказывают, что наши нынешние теории, как и все предыдущие, в конечном итоге будут отменены. Но если они не соответствуют действительности, то почему они так эффективны? Интуитивный реализм в лучшем случае – метафизическая половина истины, хотя и довольно безобидная.

Из этих примеров я извлекаю два важных урока. Во-первых, глубина, элегантность и красота наших интуитивных метафизических объяснений могут быть обузой. Эти объяснения настолько широки и просты, что мы позволяем им работать подсознательно, постоянно используя, но редко осмысливая. Как результат, большинство из нас не может их ни отстоять, ни пересмотреть. Метафизические полуправды нашли безопасное и удобное убежище в человеческих умах.

Во-вторых, глубина, элегантность и красота наших интуитивных метафизических объяснений могут заставить нас ценить их меньше, а не больше. Мы не замечаем их, как постоянный шум. Отсюда следует, что объяснения, которые чаще всего упоминают за их достоинства, – такие как естественный отбор и теория относительности, – значительно отличаются от тех, что лежат в основе интуитивных убеждений. Выдающиеся объяснения похожи на хороший детектив. В то время как интуитивные метафизические объяснения легко создать, но трудно оценить, научные суперзвезды, такие как эволюция, наоборот, – трудно создать, но легко оценить. Нам нужны философы, как Юм, чтобы избавить нас от благодушия в первом случае, и ученые, как Дарвин, чтобы продвигать науку во втором.