Глава XIV Короли, капуста и чужестранцы

Поскольку царственные особы в нашем сознании отделены от остального народа, логично будет предположить, что наряды королей и королев индивидуальны и уникальны, создаются по особым строгим канонам, исключающим для простого люда возможность их копировать. Так, в Средневековье только королевы и принцессы имели право носить вуаль до пят; было время, когда монаршие наряды стали предельно роскошными: у Ричарда III имелось несколько изысканных мантий, каждая стоимостью более 20 тысяч долларов. Мария Антуанетта, которая слыла в свое время законодательницей мод и тем гордилась, сумела семнадцать раз, в период с 1784 по 1786 год, поменять моду на женский головной убор. Хаос и неразбериха, в том числе и в мужской одежде, начались во время Французской революции, и, когда на трон взошла королева Виктория, одеяние монархов уже походило на обычный наряд консервативного буржуа.

Действующее ныне правило – британский монарх вправе носить что угодно – ввела, вероятно, королева Александра Датская. Будучи супругой короля Эдуарда, она могла отправиться в гости в плаще, расшитом блестками, драгоценными камнями или бисером (тогда это было в новинку, а сейчас так ходит вся королевская семья). Бывало, что она надевала короткую куртку с бордовыми или розовато-лиловыми блестками, у которой вместо обычного воротника было тюлевое жабо. Для большинства женщин все это – вечерние наряды; надевая такое днем, королева Александра становилась как будто не из нашего мира, отдалялась от всех – чем подчеркивала свой августейший статус.

В демократических странах короли больше не определяют моду, однако в некоторых европейских государствах, особенно в Великобритании, их влияние ощутимо. Британская королевская семья традиционно одевается так, чтобы было видно издалека. Утвердился и еще один обычай: августейшие дамы носят пастельные тона.

Очевидцы говорят, что королева Мария, выезжая на прогулку в Эрлс-Корт, надевала нежно-зеленый костюм; Елизавету, королеву-мать, на митинге «Лиги Виктории» видели в наряде бледно-голубого цвета.

Королева Мария последние сорок лет жизни выбирает наряды одного стиля: шитое бисером вечернее платье, сшитые по мерке плащ и юбка, туфли с длинными мысами и туго свернутый зонтик, а на голове у нее высокая прическа, сверху на месте короны – шляпка-ток.

Дженет Флэннер писала: «Она не поддавалась на уговоры портных и, хотя юбки временами становились короче, продолжала носить длинные, а когда решилась чуточку укоротить подол, было уже слишком поздно. В 20-е годы, когда было принято придираться к каждой мелочи, при виде ее шляпок люди хватались за голову – сегодня ее внешний вид устраивает всех, даже ее родных. Она остается самой собой, сохранила все свои элегантные причуды: зонтик от дождя или от солнца, городские костюмы оттенка гортензии, легкие тапочки из кожи ящерицы и чуть сдвинутый назад ток. Она – пышущая здоровьем гранд-дама с растрепанными волосами, наконец доросшая и созревшая до фасона, который она придумала слишком рано». Королева Мария придумала себе наряд, который одинаково смотрится и носится в любую погоду, солнечную или дождливую. Всякий раз, взглянув на нее, можно было восхититься миниатюрным силуэтом, милый, тоненький, напоминающий лютик. Сразу становилось понятно, что перед вами особа королевской крови. И (вот что значит noblesse oblige – «положение обязывает») в этом наряде она появлялась с завидной, почти механической регулярностью, по любому, пускай даже ничтожному, поводу.

Будучи не менее яркой индивидуальностью, чем покойная свекровь, Елизавета, королева-мать, также придумала свой фасон костюма. Днем она блистает в наряде из идеально отбеленной ткани, а вечером появляется, будто обсыпанная блестками фея с новогодней елки. Когда она надевает огромных размеров кринолин и диадему, все подданные замирают от восторга. Королева-мать известна тем, что в течение дня надевала довольно внушительное количество драгоценностей, и это имело успех. Хорошо, что ее дочь, королева Елизавета II, те же восхитительные наряды приспособила для вечера; у нее от природы бледно-розовый цвет лица; тюль, блестки и бриллианты создают эффект зимней зари в заснеженном поле.

Королевская особа наряжается ради толпы подданных. Прежде всего важно, чтобы ее было видно. По этой причине шляпка не должна закрывать лицо; шляпку делают выше – чтобы из самого дальнего ряда на площади подданные узрели кусок фетрового нимба или эгретки и знали, что пришли не зря. Пожалуй, из всей британской королевской семьи наиболее парижским чувством стиля отличалась герцогиня Кентская; моду ей обычно диктовала толпа. Так было до того момента, когда она, будучи невестой, появилась на праздновании юбилея свекра и свекрови в огромной широкополой шляпе желтоватого оттенка, чем вызвала шквал критики. Шляпа эта закрыла ей пол-лица, кроме того, ее постоянно приходилось придерживать одной рукой. Вскоре барышня, однако, научилась внимать требованиям народа, и с тех пор на голове у нее появлялись исключительно токи и соломенные шляпки с перьями, и довольный люд решил, что она похожа на тетю, королеву Александру.

Парадокс эволюции современного мужчины в том, что, следуя моде, он примеряет на себя тусклое и серое и тем самым идет против природы, так как у животных и птиц невзрачность – удел женского пола.

В истории это не всегда было так. Практически вплоть до конца XVIII века мужская мода была не менее богатой, чем женская; мужчины пользовались косметикой, носили парики и облачались в парчу и кружево. И сегодня в первобытных племенах краска и перья – прерогатива мужчин. Почему же тогда в западном обществе мужчина стал выглядеть серым? Зачем мужчинам носить униформу, которая не меняется десятилетиями, тогда как женская одежда за пару лет меняется до полной противоположности и обратно?

Сокрушительный удар по мужской моде, от которого она так и не оправилась, нанесла Французская революция. В годы террора многие аристократы вынуждены были переоблачиться в простое гражданское платье, совершенно не похожее на сооружения из атласа, пышных рюшей и оборок, которые привыкли носить знатные господа. Наступившие в те годы перемены привели к тому, что у мужчин стало считаться непрактичным (и даже дурным тоном) демонстрировать в одежде свое экономическое благополучие. С дамами произошло все наоборот: промышленная революция подарила им доступные и дешевые ткани и другие материалы. Кроме того, с развитием эмансипации женщины получили возможность утвердить свою новую, более важную, чем прежде, роль в обществе. Так в результате многих предпосылок мужской наряд свелся к стандарту, который на протяжении ста лет почти не меняется. Впрочем, особое влияние на восприятие мужского костюма оказал Джордж Браммел по прозвищу Бо – Красавчик. Сегодняшние модели костюмов до сих пор несут на себе отпечаток его нововведений.

Как и всякую историческую личность, Бо Браммела склоняют по-всякому и даже пытаются откровенно очернить. Его имя ассоциируется с изнеженностью и излишней красотой нарядов; да, Браммел проводил за туалетом 9 часов в день, отправлял белье исключительно во французскую прачечную и чистил бритву страницами редких классических изданий; однако при всем при этом он остается человеком, изменившим историю мужской моды. Достаточно лишь сравнить портреты начала XVIII века и те, что нарисованы на несколько десятилетий позже: нельзя не заметить, что продиктованный им новый стиль утвердился и прижился.

На самом деле Бо Браммел был далеко не денди; он выступал за максимальное упрощение мужских фасонов. До него мужчины ходили в напудренных париках, носили парчовые накидки с кружевными гофрированными воротниками, расшитые шелковые жилеты с бриллиантовыми пуговицами и атласные брюки; и вдруг пришел Бо Браммел и заявил, что на самом деле эталоном хорошего вкуса должна считаться простота. Он предпочитал полотняный костюм цвета морской волны в сочетании с полосатым жилетом из самой грубой ткани: наш герой терпеть не мог шелк, предпочитал ему лен и высококачественную саржу; шнурки носил льняные, рубашки и носовые платки его были из батиста. Свою карету он не стал обивать шелком, а выбрал наиболее изысканный габардин; на пол положил не привычную в то время меховую подстилку, а скромный ковер с редким ворсом. И сегодня одежда прислуги и лакеев – великолепные длинные, роскошные пальто – кроится по придуманному Браммелом образцу.

У себя дома он держал мебель простую, скромную и изысканную, в точности как веком позже мадам Эррасурис; исключение составляла разве что пара золотых табакерок. Его вкусы в оформлении интерьера соответствуют тому, что сегодня мы видим в лондонских клубах «Уайтс» и «Будлс», где планировка комнат идеальна, а все их убранство ограничивается парой гравюр Хогарта в рамках на стене и прочной, обитой кожей мебелью из красного дерева. В наше время портные на улице Сэвил-роу и их более консервативные коллеги из Бостона чтут и хранят традиции Браммела. Журналист Питер Квеннелл считает, что этому человеку был свойствен «тот неуловимый дар, которым бывает наделен лишь подлинный лидер и прирожденный творец». Признанный центр мировой мужской моды – Лондон; британская столица сохранила этот титул, возможно, оттого, что ее жители привержены традициям. Посмотрите на костюмы, созданные Фредериком Шолте, ботинки Джона Лобба, шляпы Локка: их крой и фасон продуманы до мельчайших деталей.

Гению Браммела обязаны нашими нынешними вкусами не только мы, мужчины: благодаря ему изменилась и внешность женщины. Вот уже какое-то время дамы носят серые фланелевые костюмы, шьют в ателье синие и черные платья; популярны белые льняные воротники, нарядные перчатки, аккуратная, покрытая лаком обувь – все в традициях Браммела.

Едва ли когда-нибудь мода на мужской костюм менялась радикально, но небольшие постепенные изменения с ней все же происходят. В 20-е годы особую популярность завоевали курорты Французской Ривьеры, и в связи с этим возникли нововведения в области купальных нарядов. Когда стало модным загорать, придумали короткие брюки и спортивные безрукавки. В сегодняшней Англии рабочий с обнаженным торсом на поле или на дороге – зрелище нередкое, а вот двадцать лет назад, если даже ребенок гулял по пляжу с неприкрытым верхом, его могли отправить в участок. Во многих отношениях на мужской наряд повлияла Америка; это оттуда пришли мокасины и каучуковые подошвы; это там смокингом заменили фрак и внедрили более яркие и смелые цвета. Некоторые виды спортивной одежды – например костюм из сирсакера и купальные трусы – у нас предпочитают почти исключительно американского производства и фасона.

Даже в Англии за последние двадцать лет в мужском наряде произошли кое-какие перемены. Часть модных веяний пришла из высшего общества, в основном в разгар 20-х годов. Так, 25 лет назад университетские модники впервые надели свитера с высоким воротом, а также бежево-серые фланелевые брюки настолько широкого кроя, что штанины хлопали при ходьбе. Эти фланелевые штаны стали называть оксфордскими. В гости стало принято надевать двубортный пиджак с зауженными рукавами; вскоре на тот же манер изменился и крой смокинга. Смокинг стали носить с гвоздикой в петлице.

Изменения в наряде повлекли за собой и перемены в манерах. Так, стало модно чуть расставлять в стороны мыски туфель и говорить рваными фразами. Поколение выпускников Оксфорда, к которому принадлежали Ивлин Во и Гарольд Эктон, придумало собственную манеру изъясняться, не лишенную меткости и вместе с тем лоска, и ее подхватили все слои общества. Даже какой-нибудь твердолобый полковник мог ввернуть с несвойственным ему жеманством избитое «жуть», «мрак» или «феерично». Ко всему клеили словечко «ужасно»: «Ужасно несмешно!» или: «Ужасно восхитительно!» Самым простым мужчинам и женщинам вдруг захотелось играть словами, а истинный смысл фраз подчеркивать интонацией. Тогда же стали говорить «дорогой» и «дорогая», более не вкладывая в эти слова никакого обожания. Пополнялся язык не только словами, но и выражениями, и особо преуспел в этом сэр Филип Сассун. У него была манера цедить слова, отбивать их языком, как молоточком: «До-ро-гая, ужасно нелов-ко, но я гро-хочу, как короб-ка с играль-ными кос-тями». Некоторые из придуманных им фразочек мы употребляем до сих пор.

Людей, влияние которых на моду было бы сравнимо с влиянием Бо Браммела, после него, пожалуй, не было: тому, кто пытается свернуть с проторенной консервативной тропы, в наши дни грозит опала и осмеяние. Возможно, определять моду в состоянии лишь те, кто может похвастаться солидным авторитетом и общественным положением. Герцог Виндзорский в бытность свою принцем Уэльским отказывался следовать традициям, летом вместо привычной фетровой шляпы носил соломенную, костюм предпочитал в крупную яркую клетку; если ботинки – то из замши, если рубаха – то только не крахмальная. Явно нарываясь на скандал, он мог прийти на официальный прием в повседневном костюме; если бы сегодня обычный человек вышел куда-нибудь в одной из тех нетривиальных шляп и каком-нибудь ярком твидовом костюме из тех, что носил принц, его бы непременно подняли на смех.

Говорят, любое сокращение мышцы происходит в результате мозговой деятельности; если так, то, наверное, человек, постаравшись, может усилием мысли втиснуть себя в разные размеры и силуэты. Точно так же, как сегодня при выведении новых сортов роз у них получаются лепестки всевозможных оттенков и форм, на протяжении многих лет менялась женская фигура. Дамы были то полными, то худыми, с увеличенной щитовидной железой и полным желчным пузырем, с землистого цвета лицом и розовощекие, прямые и сутулые – в общем, все зависело от господствовавшего идеала красоты. Я не силен в генетической теории и не понимаю тех принципов, по которым произошедшие с организмом изменения передаются будущим поколениям. Я вижу только, что эти физические изменения живут ровно столько, сколько того требует принятый в обществе стереотип. Женщины конца прошлого столетия видели себя более упитанными: они хотели, чтобы в декольте было на что посмотреть; выпирающих торчком ключиц они брезгливо чурались. Сегодня же дамы упорно предпочитают худеть, поэтому некоторая костлявость в зоне декольте неизбежна. Мало того, что женщины теперь весят вполовину меньше, чем три-четыре десятилетия назад, они теперь видят себя совершенно в иных лекалах. В Викторианскую эпоху корсет на китовом усе помогал сузить талию до 40 сантиметров, но при столь строгом ограничении размеров талии все, что находилось выше, должно было пышно цвести и дышать сладострастием, как на картинах Ренуара. Зрелые женщины выглядели солидно, молодые барышни были сдержанно милы (сегодня ни солидности, ни милой искренности в женщинах не наблюдается). Профессиональные красотки, при появлении которых мужчины вскакивали с парковых скамеек, были сплошь могучими Афинами с лицами, будто высеченными из мрамора, точеными ноздрями и выступающей челюстью. Сегодня женщины такого типа показались бы среднестатистическому мужчине слишком монументальными. Постепенно за исходный женский идеал приняли барышень, похожих на юношей, – худых, с плоскими бедрами, которые стали носить джинсы, рубашки, полюбили короткие юбки и стрижки. Женщины также снизошли до мужчин более тощих, к которым хочется проявить жалость, пригрев на груди.

Темп жизни ускоряется; женский образ все более обретает черты, свойственные нашему беспокойному и небезопасному веку. Когда-то женские глаза были полны страсти и томления – сегодня по-настоящему ясными глазами не может похвастаться никто; наоборот, сегодня в фаворе изломанные брови, и дамы часто ходят хмурые. Идеал у барышень – высокие скулы и выраженные впадинки под ними, а ведь всего за пятьдесят лет до этого была мода на круглолицых. На смену губкам бантиком пришли губы чувственные и несколько жадные. В расцвет Викторианской и эдвардианской эпохи косметикой пользовались только кокотки (естественный румянец дам объяснялся тем, что, прежде чем войти в бальную залу, они хлопали себя по щекам и кусали губы), сегодня же женское лицо без помады смотрится анемично. Повсеместно, уже ни от кого не таясь, обесцвечивают волосы. Если брови раньше делали дугой, отчего у дам были несколько удивленные или страдальческие физиономии, теперь их чуть подняли по краям, придав лицу что-то монгольское. Брови выщипывали уже 20 лет, поэтому они уже не росли так густо.

Возможно, самые большие изменения претерпели женские руки. Еще 30 лет назад восхищение вызывали коротенькие пухлые ручонки с ямочкой и острыми кончиками пальцев – сегодня важно, чтобы на пальцах были различимы суставы; движения пальцев стали нервными, напряженными и точными, словно удары молоточков рояля по нужным струнам. Когда женщина держит сумочку, большой палец отведен в сторону под прямым углом – 30 лет назад большой палец точно был бы не на виду, она бы прикрывала его, а держать предметы старалась бы лишь кончиками пальцев, изогнув мизинец крючком.

Отследить причины этих физиологических трансформаций непросто. Проще всего с весом: безусловно, его снижению мы обязаны современному рациону. Наукой открыто множество интересного в области правильного питания, известно о вреде крахмала и переедания. В Викторианское время переедал почти каждый. Сегодня люди едят меньше, но только потому, что так сами решили. Стройной фигурой современный человек обязан и открытию витаминов, и разнообразным диетам.

Еда изменилась даже внешне: уже считается старомодным гарнировать и чрезмерно украшать блюда. Знаменитая кулинарная книга Эскофье предлагает нам то, что сегодня нам кажется слишком сытным, тяжелым и трудным. Кому сегодня захочется (да и кто позволит себе) потратить пять часов на один соус. Блюд стало меньше, они уже не такие красочные, да и начинки с приправами стали менее изысканными.

Питаясь по науке, мы, конечно, сделались здоровее, но едва ли улучшились наша походка и осанка. Генри Джеймс, живший на рубеже веков, писал про свою современницу мадам Вионне, что та умудрялась между переменами блюд ставить локти на стол и это тем не менее смотрелось грациозно; у нас вошло в привычку сутулиться, сидя на диване, поджимать ноги, плюхаться на пол. Пристрастившись ко всему этому, женщины отучиваются с трудом. В результате они не умеют сидеть прямо, горбятся, а кончается все в итоге ревматизмом.

Англия и Соединенные Штаты вскоре после Бостонского чаепития, оставаясь зависимыми друг от друга в международных вопросах, пошли каждая своей дорогой. В двух странах развились две совершенно непохожие культуры. Эта непохожесть, с одной стороны, благотворно влияет на моду обеих стран, но есть национальные черты, которые проявляются уж слишком навязчиво. Поэтому трудно найти на Земле два народа, понимающих вкусы друг друга меньше, чем англичане и американцы. Их привычки – это предмет национальной гордости, и за них они борются до конца. Мое впечатление таково, что Америка – это чистый материал, свежевыглаженные рубашки, накрахмаленные воротники, а платье – только от портного. Это качество плюс хорошая упаковка и пленяют покупателя. Когда первая свежесть прошла, одежду кремируют в мусоросжигательной печи: в Америке не принято выставлять напоказ истершееся и увядшее. Самый поразительный тому пример – театральные букеты. Как известно, европейские актрисы хранят подаренные им цветы долго, даже когда их пора выбросить. Но в гримерке актрисы-американки мертвым цветам нет места. В этой стране действует принцип, что вещь нужно успеть выкинуть раньше, чем она износится, чем на ней появятся царапины, плесень или иная печать времени.

Англичанкам, напротив, этот налет времени очень импонирует. В приличных британских домах дубовые столы постоянно полируют, пока в какой-то момент у них не проявляется характерный ореховый отлив – признак долголетия и качества. В Америке вещи продаются уже покрытые лаком и со стилизованным под старину бледно-желтым налетом, и уже со дня покупки их время клонится к закату. Вкус англичанок в лучших своих проявлениях окрашен некоторой «литературностью»: к вещам с историей у них тяга, как у какой-нибудь Вирджинии Вулф, внешний вид покупки им не так интересен, и уж совсем не интересно, в какой оберточной бумаге их продают и выглядят ли они новыми. Старые вещи наделены романтикой, и у англичанок достаточно тонкий вкус, чтобы они могли это оценить. Им не нравится аккуратность и ухоженность, они хотят быть яркими, любят ладно скроенные костюмы, но шляпка у них непременно должна быть с полями: шляпы они предпочитают пышные. Среди прочих предпочтений – кушаки и пояса, за которые часто затыкают розы, а равно перчатки, не обязательно новые – это могут быть и старые садовые перчатки. Таким образом, в их наряде присутствует мотив тихого званого вечера в саду; пользы от этого никакой, но навевает воспоминания. Точно так же в саду, который они обожают и где усердно трудятся, им нравится наряд сельский, пасторальный, а вовсе не практичные синие джинсы, так что они не преминут надеть садовую шляпку с огромными полями – от солнца, но главным образом потому, что от нее веет домашним теплом и романтикой.

Для англичанок главное в одежде – настроение и атмосфера, а вот от нарядов американок остается ощущение, будто их только что достали из холодильника, завернутыми, как хлеб, масло или другие продукты, в слой целлофана.

Немалое влияние оказывает на выбор наряда такой фактор, как климат. Англичанки всегда носили шарф и будут носить его в будущем; скорее всего, это связано с суровым климатом и сквозняками. Не так давно, когда волею парижских кутюрье шарфы и шали снова вошли в моду, редактор одного американского модного журнала заметил: «Надо же, в Англии только успели выбраться из шарфов, и тут же их опять в них обрядили!»

Так же, каждая по своим законам, живут и развиваются мода французская и мода итальянская. Но Франция отнюдь не в изоляции: ее признали центром европейской моды, поэтому остальные страны довольно быстро впитывают все французское. И все же некоторые французские нововведения настолько эфемерны, что за пределами этой страны их даже не успевают заметить. Что касается итальянского стиля, то его влияние вроде бы незаметно с виду, однако оно шире, чем кажется. Итальянцев отличает воля и упорство; кроме того, их земли в течение тысячи лет кто только не захватывал; в итоге они с готовностью поддаются чужому влиянию, после чего подминают его под себя и навязывают собственные вкусы. Италия издавна славилась ремеслами: еще в Елизаветинскую эпоху в Англию свозили итальянских архитекторов, садовников и мебельщиков. Сегодня, глядя на итальянскую моду, будь то костюмы, плащи, туфли, босоножки, – мы видим те же крепкие традиции качества. Незаметно для большинства они установили свою, довольно высокую, планку, и теперь все остальные обязаны их стандарту следовать. Для итальянской моды типичны богатые платья, умеренной ширины юбки, длинные серьги и туфли с ремешком. Для представительниц романских народов любимый цвет часто черный; итальянцы и испанцы периодически вводят в моду этот скорбный оттенок. Не менее упорны итальянцы в своей преданности живым и ярким оттенкам. Жительницы Пиренейского полуострова умеют носить одежду кричащих цветов просто и со вкусом.

Франция, Италия и в какой-то мере Англия не приняли технического прогресса, осознав, что американский образ жизни, основная ценность которого – в увеличении всеобщего материального благополучия и в открывшейся людям доселе невиданной роскоши, несет в себе смертельный вирус: вирус стандартизации. Для американцев, в эпоху сплочения Запада, это не аргумент вовсе. Но если мы вспомним, как высоко в свое время ценилась личность, индивидуальность, мы должны крепко подумать, стоит ли нам, по собственной воле или невольно, предавать самих себя и во что это может вылиться. Не стоит корить американцев за то, что их наука помогла улучшить условия жизни на Земле. Но, воспевая новый образ жизни, мы воспеваем равно его достоинства и недостатки и должны бороться за то, чтобы хотя бы внутри него сохранить старые принципы и ценности западной культуры. Именно этого, вероятно, хотели бы от нас наши предки.