Т. Б. Щепанская СОКРОВЕННОЕ МАТЕРИНСТВО

(Телесный код в фольклоре беременных).

С. — Петербург. Москва. 1990-е годы.

Иду по Невскому. Шестой месяц беременности — уже заметен живот. Кто-то сзади трогает мой локоть. Пожилая женщина. «Тебе, — говорит, — собаку перешагивать нельзя… Есть дома собака? А то ребеночек волосатый может родиться» (СПб., 1990).

Есть некая общность между рожавшими женщинами, позволяющая подойти и заговорить на улице. Их объединяет особая субкультурная традиция, которая и будет объектом нашего исследования. Советы — одна из жанровых форм ее передачи, а первая беременность — своего рода период «посвящения». Здесь мы рассмотрим символический «язык» — культурный код этой традиции.

Мое первое впечатление беременности — внезапная тишина. Она как занавес, отделяющий и отдаляющий от всего прежнего. Позже другие женщины подтверждали это впечатление. «На диване, на диване тишина раз далася…»[777] Молчание в материнстве играет особую роль. Бабка-повитуха, идя к роженице, избегала с кем-нибудь говорить; роженица никому не говорила о наступлении родов. Известно поверье: рожая, нужно сдерживать крик: легче родишь.[778]

С вербальностью явно что-то происходит. Беременность — начало перехода в другую — невербальную — систему коммуникаций.

Культурный код материнской традиции — телесный. В его основе символика женского (беременного, рожающего) и младенческого тела. Ключ к нему — особая эротика материнства, роль которой — привлекать и фиксировать внимание на теле (т. е. знаках материнского «языка», а тем самым и на заключенной в них информации). Эротическое восприятие беременности и младенчества поддерживаются женской культурой. В то же время общепринятая культурная традиция формирует в отношении к ним страх и отчуждение. Отсюда — барьер, отгораживающий материнскую традицию от повседневности, делающий ее замкнутой — сокровенной. Ее язык неслышим для тех, кто не имеет телесного опыта материнства (или не соприкоснулся с ним). Эта замкнутость, еще раз подчеркнем, достигается не сознательной таинственностью, а действием безотчетных коммуникативных барьеров.

В предлагаемом исследовании мы используем своеобразный прием, который поможет читателю преодолеть подобного рода барьеры. Автор выступает поочередно в двух ролях: исследователя и носительницы данной традиции. Широко используются и самоописания других женщин: письма, отрывки дневниковых записей и разговоров (с позволения авторов). Таким образом сохраняются жанры самоописания женской культуры.

Этот прием позволит увидеть сокровенный мир материнства «извне» и «изнутри», сопоставляя картины. Думаю, такой подход окажется полезным при описании эзотерических культур, где восприятие символики носителями разительно отличается от ее прочтения непосвященными.

По существу, предмет наших исследований — прагматика символа: его воздействие на поведение, а также само-и мироощущение женщины.[779] Нас интересует символика, ее восприятие и поведенческая реакция. Поэтому материалом служат не только тексты данной традиции, но и модели поведения.

Еще одно замечание. Основная часть данных собрана в результате наблюдений и бесед в Москве и Петербурге. Но ощущается сильное влияние так называемой «архаической», деревенской, традиции. Многие приметы и верования совершенно совпадают с известными по литературе конца XIX — начала XX века и нашим собственным полевым наблюдениям во время этнографических поездок по русским деревням.