Движение, пространство, время
Кант выводит движение из основных форм созерцания, так как оно предполагает нечто эмпирическое, а именно подвижный предмет. И основные формы пространства и времени тоже могут быть только предметом созерцания. Эмпирическое относится к движению в такой же степени, в какой в нем соединяются пространство и время, которые тоже можно созерцать только на предмете. Кант поддается соблазну объяснения через язык: пространство и время – изначальные существительные, а движение – отглагольное существительное, по необходимости относящееся к субъекту. Логистов и онтологов всегда можно поймать на таких уловках, потому что нить языка ведет их и заводит, куда не надо.
Если движение по необходимости содержит в себе точки времени и пространства, это еще не означает, что оно состоит из этих двух частей. И это не означает, что можно придавать пространству как основной форме внешний смысл, а времени – внутренний смысл, не говоря о том, что никто не знает, в чем разница между внешним и внутренним смыслом. Это различение – такая же выдумка Канта, как и соотнесение им времени с числом и арифметикой. С помощью таких сомнительных решений Кант пытался ускользнуть от сфинкса времени: он просто отодвигал в сторону эту проблему, которую не мог решить, как и проблему самого движения.
Со времен Гераклита и Парменида философы бьются над соотношением между полюсами движения и покоя. Попытки снять одно через другое были обречены на провал, как у названных греческих философов, так и у Канта и идеалистов. Без покоя нет движения и без движения нет покоя. Без постоянства нет хода времени, а без последнего нет постоянства. В точке массы в пустом бесконечном пространстве движение и покой совпадают: это ситуация галилеевского закона инерции, которая служит основой анализа действительного механического движения, методическим принципом. Аналитическая геометрия понимает движение как изменение положения относительно произвольно выбранной точки, и с помощью этого метода Лейбниц объяснял, что различие между системами Птолемея и Коперника заключается только в том, брать ли за точку пересечения координат центр Земли или Солнца, а не в «истинности» или «ложности» той или иной системы. В обеих возможностях есть своя истина, преимущество решения Коперника заключается лишь в его классическом упрощении траектории движения планет. С чем соотносить движение человека на пароме: с морем, с вращением Земли, с движением солнечной системы? В бесконечном пространстве без центра движение и покой в каждой точке – одно и то же, а отношения между различными движущимися телами определяются произвольно.
В принципе можно понимать падение тела как движение Земли к телу, как стремление тела к падению и как результат земного притяжения. Подъем воды в трубке, из которой удален воздух, также можно объяснять «страхом природы перед пустотой» или повышенным давлением воздуха на поверхность воды. Закон движения Аристотеля, согласно которому фактическая траектория движения тела пропорциональна полученному толчку, имеет свое внутреннее оправдание, как и закон инерции Галилея. Побеждает не «истина»: просто в рациональной систематике производится отбор имеющихся возможностей по критериям простоты и целесообразности. Наука ищет в многообразии наиболее всеохватывающий и лучше всего упрощающий общий знаменатель.
Сознание имеет перед собой движение, которое понимается, анализируется, изображается и измеряется в соотношении с чем-то предположительно неподвижным. Все конечное укладывается в это соотношение, в бесконечности же движение и покой совпадают. С помощью таких противоположностей сознание упорядочивает свои представления о пространстве. Нет абсолютного сознания и идеалистического абсолютного пространства. Каждое живое существо ощущает свое тело как часть пространства. В рамках человеческого рода представления о пространстве варьируют в зависимости от структур сознания, меняющихся от расы к расе и по мере исторического развития. Древнегреческие представления о пространстве были иными, нежели представления о бесконечном пространстве, победоносно утвердившиеся на Западе с XVII века, по крайней мере, в философской и научной концепции, хотя конечные выводы из этого не были сделаны, во-первых, из-за того, что ради сохранения «духовно-исторической преемственности» (т. е. чужеродных античных наслоений на северных народах) продолжали держаться за геометрию Эвклида, основанную на греческих представлениях о пространстве, а во-вторых, из-за наивных представлений о Земле или о Солнце, как о неподвижном центре космического пространства. Но у бесконечного пространства не может быть центра. Ему соответствует только мистический символ бесконечности в виде круга или шара, центр которого везде, а окружность – нигде. Даже учение Коперника внедрилось только в сознании западного образованного общества, но не как непосредственное восприятие пространства. Каждый образованный человек, как и дикарь, видит в своем теле центр своего горизонта, круга, который описывает Солнце.
Бесконечное пространство – проблема религиозных, математических и кинетических систем, которым не удалось создать соответствующие этому принципу системы геометрии, арифметики, космологии и механики, потому что понятие бесконечного пространства не может быть преобразовано в общеобязательное представление о нем. Наука о бесконечном не смогла изменить основные структуры сознания. Бесконечное пространство осталось абстракцией. Не проходит ли здесь вообще граница возможных изменений человеческого сознания? Бесконечное доступно ему только в символе.
«Движение» это совокупность реалий, воспринимаемых сознанием. Вместе с ним налицо переменная основная форма представлений о пространстве… Пространство находится «в» сознании – сознание – «в» пространстве. В одном случае мы имеем перед собой идеалистический тезис, согласно которому всеобщее и абсолютное сознание проецирует пространство из себя, в другом – противоположный, реалистический или онтологический тезис, согласно которому пространство вторгается в сознание и заполняет его, делает его своей частью или отражается в нем. Так что «в» чем? Предмет находится в пространстве, поскольку он имеется в сознании, – и наоборот. «Пространство» это абстракция. Реальность задана в представлениях о пространстве, в которых нераздельны форма и содержание, восприятия и их оформление. При пространственной форме восприятия все воспринимаемые реалии, все «вещи» находятся в пространстве, поскольку оно существует вместе с представлением о нем в сознании. Если же пространство объективно, существует как форма реальности, связано с предметами, то оно опять-таки заполняет сознание как его форма. Нет двух пространств, пространства внешнего мира вещей и пространства его отражения в сознании. Противоположности совпадают, как только мы переводим проблему из области абстракций в область восприятий. Остается проблема функции оформления, живого движения в самом сознании. Идеалистический (кантовский) тезис в данном случае гласит: абсолютное сознание создает абсолютное пространство, проецируя свою форму представлений о пространстве в пустоту, в ничто («вещь в себе» это всего лишь замаскированное ничто), в результате чего оно сводит чувственные впечатления, поступающие из непознаваемой сферы, в упорядоченный, закономерный мир вещей. Онтологический или реалистический антитезис делает не сознание, а мировое пространство абсолютом, воздействующим на сознание.
Мы не знаем больше никаких абсолютов, потому что мы заглянули за все абсолюты и поняли, что это обман: все они возводят изначально относительные, т. е. ограниченные и условные понятия на уровень высшей реальности, якобы кроющейся «за» миром явлений. Любая метафизика это абсолютизация понятий, придуманных философами, которые, выступая в качестве глашатаев Абсолюта, претендуют на абсолютность своих собственных учений. Мы не знаем никакого абсолютного пространства и никакого абсолютного сознания (абсолютного Я, чистого разума, абсолютного духа), мы знаем только истину живого сознания и представлений о реальности, которые мы проверяем только на их соответствие единству мира и человека (объекта и субъекта). Мы не признаем ни одну из позиций, видящих в сознании или мире (пространстве) абсолютную спонтанность или чистую восприимчивость. В восприятии пространства и реальности вообще смешиваются воздействие реальности и сила познающего сознания. Спонтанной силе мира вещей соответствует восприимчивость субъекта, оформляющей силе сознания соответствует пригодность его содержания к оформлению. И субъект, и объект, даже будучи разделенными, восходят в своих закономерностях к высшему единству и остаются его частями. Из соответствия субъекта (сознания) и объекта (мира) вытекает весь процесс познания, начиная с его основы: созерцания. Но если в сознании мир воспринимается как мертвая вещь, а само сознание – проявление жизни, то в итоге в нем (т. е. в сознании) спонтанное стремление к оформлению перевешивает силу внешних воздействий. Иными словами, процесс познания заключается во взаимодействии двух компонентов сознания, его восприимчивости и его стремления к оформлению, но при их взаимодействии побеждает стремление к оформлению, к творчеству. Таков закон жизни, и учение об активности сознания сохраняет свое значение как основное содержание теории познания Канта, – это следует подчеркнуть.
Пространство – не что иное, как совокупность реалий, данных в восприятии, и принцип внутреннего порядка этих реалий.
Если вычесть из движения пространство и вещественность движущегося предмета, мы получим чистое время, которое само по себе столь же недоступно восприятию, как и чистое пространство. Оно тоже основная функция сознания. Время можно воспринять и измерить только в движении как момент этого движения, как изменение положения одной вещи относительно другой. Движение определяется в понятиях при сопоставлении с чем-то неподвижным, время – при сопоставлении с чем-то постоянным. Время, как мера изменения позиции или состояния, определяется при сопоставлении с чем-то постоянно длящимся. В основе всех измерений лежит какое-то условное постоянство. Чистое время как и абсолютное пространство – абстрактная фикция, в действительности это упорядочивающие основные функции сознания.
Сознание подвержено постоянным изменениям. Любая философия в конечном счете основана на том, что она ищет какую-то неподвижную точку опоры в этом потоке изменений. Внутренняя необходимость сознания заключается в том, что любое движение может быть осознано и измерено только в сравнении с неподвижным, любое изменение – в сравнении с постоянным. Но это лишь временные точки опоры: где-то и когда-то само неподвижное двинется, а само постоянное – изменится. Поэтому философия и ведет поиск Абсолюта: в этом смысл любой «метафизики». Но на вопрос об Абсолюте философы дают тысячи ответов. Одни помещают его в потусторонний мир, другие находят его во всеобщем бытии, третьи – в абсолютном сознании, четвертые абсолютизируют мироздание в целом или ищут мельчайшие элементы Абсолюта – атомы. Все ответы на вопрос об Абсолюте произвольны, все они получены путем абстрагирования и отрицания. «Вечное», например, является в двойном образе: как вечно длящееся это отрицание изменений, абсолютизация неподвижного времени, а в мистическом понимании вечное это, наоборот, отрицание времени, вневременное состояние.
Бытие отрывается от всех конкретных реалий, абсолютное Я – от всех конкретных личностей. Чистый разум это абстрактный, абсолютизированный остов конкретного сознания. Бог философов (весьма далекий от Бога верующих) конструируется точно таким же образом, как атом физиков и химиков. Гоббс оставлял своему Богу только предикат существующего. Чем отличается такой Бог от атома? Паскаль, отчаявшись в мире и человеке, оказался в мире, где все относительно и уповал только на Божье милосердие. Новейшая онтология, которая хочет уйти от идеалистического нигилизма, ясно показывает, что и «Бытие» не что иное, как промежуточная станция на пути, конечная точка которого Ничто. В самом деле, почему, размышляя о Бытии не очистить его путем абстракции от всего существующего? Философ этого направления либо упадет в пропасть, имя которой Ничто, либо примет на краю этой пропасти позу героического самоутверждения, либо взовет к Божьему милосердию. В любом случае он неизбежно кончит тем, что будет в отчаянии оплакивать, как Фауст, мир, который сам разрушил.
У греков, классическое достижение которых – геометрия Эвклида, при пустом бытии, полученном путем абстрагирования от любой реальности, еще сохранялись представления о пространстве, а движение и время были им чужды. Со времен Парменида «онтологи» были враждебны движению, им нужен был недвижимый покой и нераздельное единство. «Бытие» в конечном счете это состояние неподвижности, в котором неизбежно сохраняются представления о пространстве. У Парменида и Гераклита Логос – любое «Бытие» в конечном счете сводится к Логосу, к способности делать выводы – превращается в твердую точку покоя посреди всего изменяющегося и преходящего…
Попытка новейшей онтологии сделать время основополагающим началом бытия, чтобы вместо покоящегося в пространстве бытия получить динамичное или псевдоисторическое бытие, – в высшей степени странный окольный путь. Если требуется метафизическое начало, радикально противоположное греческому бытию, то этот окольный путь через то же греческое бытие к времени иного типа как к исходному началу означает лишь искажение бытия, причем одновременно насилуется язык, когда выражение, изначально обозначавшее в нем отношения между пространством и положением, переводится в категорию времени.
Но каким образом Кант дошел до того, что придал пространству внешний смысл, а времени – внутренний? Разве есть «внутреннее» движение, которое больше, чем внешнее, заключает в себе время без пространства? Кант сам загородил себе путь к ответу на этот вопрос, соотнеся внутренний смысл, а с ним и время с арифметикой, а внешний смысл – с геометрией. Арифметика имеет со временем не больше общего, чем геометрия. Как от точки можно перейти к прямой, а от нее – к плоскости, так же можно от сложения перейти к умножению и возведению в степень. Геометрия и арифметика вообще не имеют ничего общего с непосредственным созерцанием: эти конструкции из понятий относятся к сфере мышления, к сфере абстракций, которая, однако, сохраняет связь с созерцанием, равно как и понятия, и законы механики, а также биологии.
Здание человеческого сознания зиждется на двух главных столпах. Сторона ощущений дополняется другой стороной, возможностью передавать и воспринимать при посредстве языка свои ощущения и мысли. Сторона созерцания соотносится, главным образом, с пространством, другая сторона – с течением времени. Я могу слышать звуки лишь один за другим, но не все сразу. Звуки это чисто временная последовательность, а на стороне созерцания господствует пространство. Созерцание и слух вместе составляют внутреннюю механику процесса познания. При этом примечательно, что один полюс этого процесса обозначается лишь одним словом «созерцание», которое сочетает в себе спонтанность сознания и его способность к восприятию. На другой стороне спонтанность речи и способность слуха к восприятию опять образуют два полюса: они могут взаимодействовать во времени вне пространства…
…Но время лежит не только в основе речи и слуха. Для упорядочивания чувств, внутренних восприятий время также является основной формой. В данном случае время можно назвать формой «внутреннего» смысла.
Мышление это место и способ переключения с пространственного созерцания на речь, связанную с течением времени. Это центр жизнедеятельности, спонтанной силы, руководящей обеими сторонами. Здесь происходит то, что Кант называл синтезом, апперцепцией. Здесь начинают формироваться точные понятия и суждения. Мы называем этот процесс методом.
В живом, личном центре сознания, связанном с другим полюсом жизни, телом, инстинкты преобразуются в целенаправленную волю. При своем зарождении мысль неотделима от воли, познание – от действия. Лишь вознесясь ввысь, «теория» дистанцируется от цели, но одновременно отрывается и от осмысленной взаимосвязи жизни с волей и действием. Любое познание должно исходить от корней жизни: только тогда оно сможет преобразовать инстинкты в сознательную волю. От них сознание черпает свою спонтанную силу… Жизненный корень познания и воли, сознания и действия один.
Из этого единства возникает и динамический элемент познания, стремление к познанию нового…
Две стороны сознания, исходящие из одного живого центра, снова встречаются в нем и образуют живое единство субъекта и объекта, в котором один превращается в другой, нейтрализует другой, служит критерием другого, в котором происходят анализ и абстрагирование, образование категорий и понятий. Здесь же таится и возможность метафизической абсолютизации понятий. Выполняя роль посредника между пространственной и временной сферами, сознание может возомнить себя и свои продукты – абсолютное Я, чистый разум, абсолютное бытие, бесконечность в большом и малом (например, в атоме или точке пространства и времени) – лежащими вне времени и пространства, вообразить Нечто, остающееся постоянным при всех изменениях, потому что оно якобы находится вне времени и пространства. Отсюда и все попытки вывести движение и изменения, пространство и время из высшего начала, лежащего вне их.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК