Универсальная биология

Проблема биологии

Традиционная биология не соответствует своему названию. Когда сегодня речь заходит о биологическом мировоззрении или биологических основах мировоззрения, то имеется в виду биология в гораздо более широком смысле, а не просто специальная наука.

Сфера биологии как науки была определена в XYIII веке. Она возникла на почве, подготовленной Лейбницем. Благодаря его телеологии, учению о монадах и, прежде всего, снова введённому им в обиход аристотелевскому понятию энтелехии были положены пределы механической картине мира, характерной для того века. Был обособлен своеобразный принцип бытия растений, животных и людей, из вселенского механизма для них была выделена сфера, подчинённая особым законам. До этого весь мир считался механизмом, где действуют законы механического движения, которые можно описать математическими методами. Теперь же на периферии этого вселенского механизма, прежде всего, на поверхности Земли, обнаружилась сфера, не сводимая к законам механики.

Понятие «жизни» было боевым лозунгом борьбы против вселенского механизма, вера в который, казалось, восторжествовала на всех фронтах. Оно противоположно механическому мировоззрению. Биология два века находилась в обороне, хотя иногда переходила в наступление (Гёте, романтическая натурфилософия). И сегодня можно услышать от некоторых физиков-позитивистов, что биология – всего лишь прикладная физика. Если подвести итоги двухсотлетней борьбы, можно констатировать: биология (особенно благодаря неовитализму) сохранила свои позиции как наука, равноправная с другими, но никогда ей не удавалось, подобно механике, претендовать на роль основы всех наук, сделать своё основное понятие «жизнь» принципом мироздания.

Почему же сегодня биологии вдруг удалось стать основой нового мировоззрения? Потому что именно это мировоззрение, а не она сама, формулирует новое, всеохватывающее, универсальное, целостное понятие «жизни». Биология как наука оказалась к этому не готова. «Биологическое мировоззрение» означает сегодня нечто принципиальное иное, нежели мировоззрение, в основе которого лежит наука биология. Мировоззренческое понятие «жизни» относится к Целому, научное – только к его части.

Пока биология как наука сохраняет зависимость от картины мира, данной Коперником, т. е. от вселенского механизма Декарта Галилея Ньютона, а также от механического дарвинизма (учёные де Фриза о мутациях тоже совершенно механистично), пока «автономная» биология делит мир с механикой, она не сможет отвечать требованиям нового «биологического» мировоззрения. Биология попадает в затруднительное положение, из которого ей самой не выбраться.

Биология находится в этом безнадёжном положении уже 200 лет. Она сражается на два фронта: против механического мировоззрения и против теологии. Теология же уходит своими корнями в метафизику, в древний дуализм тела и души, материи и духа. Биология попала в круг, обрисованный дуалистическими парами «природа-дух», «этот мир – потусторонний мир», «чувства – разум» и т. д. и не могла с помощью своего основного понятия «жизнь» преодолеть эти дуализмы точно так же, как и механическое мировоззрение XYII века. Биология до сих пор сражается в узком пространстве между ними.

Средство, которым Лейбниц сражался с механическим мировоззрением, теология, в конечном счете, снова вылилось в теологию, а не в учение об автономной жизни. Зато очень помогло взятое у Аристотеля понятие энтелехии. Перспективным было учение Лейбница о монадах. Монада, в отличие от материального атома, это духовная сущность, но обладающая телом. Здесь зарождался принцип единства телесного и духовного, соответствующий целостному пониманию «жизни». Биология не сумела извлечь из этого выводов. В её понятие жизни не входит духовное, она не смогла преодолеть дуализмы природы и духа, тела и души и т. п. В органическом целом «жизнь». Как с одной стороны область механической, мёртвой, неорганической природы противостояла органической природе и ограниченному только ею понятию «жизнь», так и с другой стороны – самостоятельная область духа, не происходящая из природы и не принадлежащая к природе метафизическая область, предмет изучения не биологии, а гуманитарных наук, причём психология всегда болталась между гуманитарными и естественными науками, вследствие чего оказалась сегодня в индивидуалистическом тупике.

…Всегда оставалось неизвестным, какая пропасть разделяет неорганическую и органическую природу. К этому добавлялось и нечёткое положение психологии. Кант причислил её к естественным наукам, а «гуманитарных наук» вообще не признавал… Какой была его картина мира, дуалистичной или триалистичной? Исходил ли он из противоположности природы и духа, природы и разума или природы и души, причём дух, душа и разум просто перетекали друг в друга? Или из троичного метафизического деления природа – душа – дух (разум) в неоплатоновском и гностическом смысле? На этот вопрос до сих пор нет ясного ответа.

Из-за механически-биологического дуализма материи и жизни разорваны суть и смысл природы, она перестала занимать своё место в метафизике и превратилась в поле для накопления естественно – научных знаний. Одни лишь понятия механической, неживой, неорганической природы в противоположность биологической, органической, живой природе свидетельствуют о внутреннем разрыве единого понятия природы. Над основным термином биологии «жизнь» ставится «природа» как категория высшего порядка, причём и то, и другое отсекается от души, разума и духа. Результатом является хаос.

В своём пространстве между мировым механизмом – чисто материальной сценой жизни – с одной стороны и духовным миром с другой стороны жизнь как биологический термин ограничена миром животных и растений. В человеке эти система терпит кризис: он остаётся гражданином двух миров, ареной борьбы двух метафизических начал. Природе, биологии и жизни в её понимании человек принадлежит лишь телом, как того требовала метафизическая и религиозная ситуация в момент возникновения биологии. Формами, органами, функциями и «образом жизни» тела занималась одна лишь антропология как часть биологии. Понятие жизни было ограничено жизнью тела, как и вся природа – телесным и материальным. Духовное разумное относилось к другой метафизической области… Когда Гердер, Блюменбах, Гёте и романтические натурфилософы ввели в биологию заимствованный из других сфер термин «формирование», который со времени Винкельмана означал становление отдельного человека и всего человечества, казалось, был перекинут мост через противоположности к универсальному единству жизни. Реальности мира, природы и человека переплетаются и имеют общий органический источник: живой процесс самостоятельного становления мира. Однако идеи Гердера и Гёте позволили биологии лишь закрепиться на занятых позициях, но не победить противника…

У Гердера, Гёте и романтических натурфилософов у самих были слабые места: вселенская жизнь всё время соскальзывала у них в идеалистические понятия «гуманность», «идея», «дух». Народ как живая реальность подменялся «духом народа», реальная история – «духом времени», организм – идеей, государство – идеей государства, реальное человечество – идеей гуманности.

Жизнь как реальность

Выражение «биологическое» мировоззрение не совсем удачное. Оно не совпадает с наукой биологией и последняя не годится в качестве его главной основы. Это мировоззрение стремится к универсальному, целостному пониманию жизни, и требованию цельности отвечает только возникающая на его основе наука – расовая, национально-политическая антропология. Она призвана занять место отмирающей «философии» не как одна из наук, а как высшее выражение целого, охватывающего все науки. В результате возникает новая картина мира, новое представление человека о себе самом. Жизнь становится универсальным термином.

Жизнь это органическая взаимозависимость тела, души и духа. Человек это не арена борьбы разных метафизических миров; тело, душа и дух это разные стороны, разные способы развития первоначального единства, называемого «человеческая жизнь». Мы твёрдо стоим на позиции триединства: тело, душа, дух. Тело это внешняя, физическая сторона, которой до сих пор только и занималась биология, душа – внутренняя сторона, но не тела, а вне пространственного Я, субъекта и того, что он испытывает, чувствует, сознаёт. Способность Я объективировать свои душевные состояния, делать их понятными для других и встречно воспринимать состояния других мы называем обычным термином «дух».

(Примечание. Содержание понятия «дух» сильно изменилось, поэтому к нему нужно относиться с осторожностью. В любой дуалистической, в том числе и в христианской метафизике дух противоположен материи, миру, природе. В немецком идеализме дух – сущность человеческой культуры, поэтому он занимает особое место и служит предметом особого почитания. Во имя духа, по примеру священников, работают и врачи, учителя, юристы, художники. Национал-социализм намерен положить конец этим притязаниям духа. Речь идёт о жизни, а не о культуре, о человеке как целом, а не о его духе. Ни одна наука не может претендовать на высший ранг только потому, что она «гуманитарная»).

Дух есть выражение того факта, что индивидуальная жизнь существует не сама по себе и не только для себя. Дух есть выражение общественной жизни, но не её корень и не первопричина.

Жизнь как целое заключает в себе двойную полярность. Её первоначальное единство раскрывается в полярности «внешнее – внутреннее», тело – душа, а вторая полярность – это соотношение внутреннего с чужим внешним, Я – с Ты, Я с обществом, души – с духом (разумом). Жизнь как целое объединяет тело, душу и дух, но одновременно включает отдельного человека в категорию высшего порядка.

Здесь следует заранее отвести упрёк в возрасте к естественному праву или идеализму. Так как общество, народ, государство, право, язык в свою очередь основываются на «разуме» или «духе». В данном случае любое общество является изначальным явлением человеческой жизни, человеческой природы. Общество не основывается на разуме или духе, они лишь являются формами его выражения. Иными словами, общество это то истинное, высшее целое, благодаря которому только и становятся возможными дух, разум, понимание, творчество, язык, религия, право, государство, экономика, искусство, воспитание, народ, но не наоборот.

Следует различать понятия «целостность» и «всеобщность» жизни – они не тождественны. Цельным (например, народ как целое) называется замкнутое, самостоятельное и самодостаточное образование. Которое может существовать само по себе. Всеобщность – высшее, предельное понятие, вне которого нет больше ничего, даже времени и пространства.

Решимся ли мы сделать жизнь основным понятием Вселенной вообще? Заменим ли мы этим словом пустое слово «бытиё»? Может быть Космос, Вселенная – не нечто просто существующее, а живое?

Нам мешает придти к этому выводу древний дуализм природы и духа, тела и души. Нам мешает также мировой механизм, каким его представляла себе рационалистическая наука XVII века. Казалось, она одержала полную победу: не только Вселенная, но и растения, животные, люди-машины. Жизнь трактуется механически у Декарта, Гоббса, атомистов, материалистов. Но при этом сама мысль возвышается над механической действительностью и не позволяет ей стать всеобщей. Вселенная опять распадается на две части, и метафизика XVII века пытались её снова собрать (монизм, окказионализм и т. д.). Декарт своим знаменитым «cogito, ergo sum» установил примат мышления над бытиём, автономию разума. Мировой разум дополнил механическую картину мира. Лейбниц отвоевал для жизни лишь узкую полоску.

При таких представлениях о строении мира «неорганическая» химия была элементарной основой «органической», а не органическая, механическая природа (противоречие!) – основой органической природы (тавтология!). Ганс Дрин со своим неовитализмом попытался преодолеть этот порог…

…Но когда биология пытается утвердить свою самостоятельность, она ещё не может покончить со своей зависимостью от мирового механизма, от «неорганической» природы. Победа биологического принципа не оставила бы от прежней картины мира камня на камне.

У Канта природа в собственном смысле, сущность мира совпадает с разумом как подлинной природой человека. Но это лишь переносит центр тяжести проблемы. Как быть тогда с неразумной, «низшей» природой человека? С инстинктами, страстями, чувствами? Должен ли индивидуум под влиянием категорического императива изжить их и возвысится до чисто разумного существа?

Таков смысл всего «идеализма» и «гуманизма» в этике, педагогике, истории, религио – и правоведении – у Канта, Шиллера, Вильгельма фон Гумбольдта, Фихте и т. д. Но природе идеализм не понравился, она не захотела следовать его категорическому императиву. Это было концом идеализма: он разбился о несокрушимую реальность.

Между тем забылась вся проблематика «природы» и «духа». Дуализм естественных и гуманитарных наук воспринимался как данность, великая философия кончилась, а эпигоны не решались браться за важнейшие проблемы.

Не из науки «биологии», а из национал-социалистической революции, её веры, её мировоззрения восстал принцип жизни. Речь идёт не только о принципе целостности, но об универсальности мировоззрения: биологическое мировоззрение возникло и произвело революцию в науке. Эта революция началась с радикальной борьбы против механистических взглядов, против коперникианства и атомизма.

Но целостный принцип жизни как сердцевины мировоззрения не упал с неба, он имел великих предшественников, таких как Парацельс и Гёте. При этом мы не остаёмся в плоскости древней борьбы между Демокритом и Аристотелем, между атомизмом и энтелехией.

Истоки механического принципа нельзя понять, изучая историю философии и науки. Нужно понять его изначальную суть. Принцип жизни, возвышенный до уровня мирового начала, отдаёт антропоморфизмом. То же самое происходит и с механическим принципом, только тогда на высший уровень возводится не вся жизнь человека, а только его целенаправленная деятельность. Человек создаёт машины для своих целей. Эта деятельность переносится на Вселенную для её «объяснения». Механика Галилея – классический пример такого рода. Человеческая деятельность основана на разуме, поэтому механические воззрения и чистый рационализм всегда в союзе. Первоначально к этому антропоморфному союзу принадлежала и телеология, но у Лейбница она превратилась в противницу механического воззрения. Чистый рационалист признаёт механистическое действие, но не сверхчеловеческого деятеля. Но если сделать шаг к этому деятелю, к понятию Бога, к теологии. Деятель и действие снова встречаются на высшем уровне. Бог тогда – сверхчеловеческое существо, которое создаёт мировой план и по нему – мировую машину, как инженер машину или архитектор – здание. А при чисто механическом взгляде машина создаёт сама себя. Понятие Бога у Лейбница, в которое входит интеллект, остаётся в русле рационализма. Только при посредстве теологии можно перенести теологию, как принцип объяснения организма, ни жизнь, ни организм.

Вселенский принцип жизни, отказываясь от теологии (но не от религии!), от доказательств бытия Бога и рационалистической метафизики, должен отказаться и от телеологии, иначе он снова незаметно превратится в «духовное начало», растворится в разуме, в идее, сведётся к рационализму. Из анализа всех органических отношений понятие цели должно быть исключено.

Механистический принцип объясняет реальность – реальности человеческого целенаправленного действия. Сюда по необходимости относятся цель, разум, дух. Но не все они коренятся в человеческой жизни и являются лишь частными её выражениями. Это лишь этапы развития высшего – человеческой жизни как целого. Вселенский принцип жизни включает в себя механический принцип, но не как высший, а как подчинённую инстанцию. Механистические науки теряют тот высший ранг, на который они претендовали. Как основа мировоззрения они непригодны. Это означает радикальную революцию во всей системе наук. Надо всеми ними стоит как последняя, высшая инстанция целостность и всеобщность жизни…

…Биология, сделанная принципом мировоззрения, устанавливает рамки и создаёт основу для новой системы наук, от космологии до истории, системы в которой органично и окончательно преодолевается метафизический разрыв между природой и духом, между естественными и гуманитарными науками; системы, основанной на едином, всеобъемлющем, целостном принципе жизни. Такая биология создаёт основу для национально-политической антропологии.

Не следует больше пытаться заглянуть «за» проблему жизни. Нет ничего «до» жизни или «выше» жизни, из чего её можно было бы вывести. Жизнь изначальна, это начало и конец, это единственное изначальное явление, которое лежит в основе всех явлений.

После устранения дуализма природы и духа и изживания механистического мировоззрения следует преодолеть третье основное препятствие – онтологию, учение о бытии в том виде, в каком оно было создано греками и развито схоластикой и немецким идеализмом.

Вселенский принцип жизни

Понятие органической жизни, которой занимается биология, это только часть. Тонкий слой биосферы ограничен поверхностью механистически понимаемой Земли, которая в свою очередь представляет собой часть механистически понимаемого Космоса. Вселенский принцип жизни возвращает подлинный смысл слову «природа», отождествляя её с космической «жизнью». Природа сама служит себе основой, развивается из себя самой, через смерть возвращается к себе самой и создаёт новые образы в вечном круговороте. Решающее значение имеет исследование границы между живой и «неживой» природой, между организмом и мировым механизмом.

Т. н. история Земли уносит нас в далекие эпохи, когда на Земле не было жизни, когда вся она была «неживой». Это представление основано на чисто механистических принципах. В какой-то момент из мёртвой материи должна была возникнуть жизнь.

Современная наука резко разграничивает живую и неживую природу.

Но когда-то в прошлом был осуществлён переход через эту границу. Превратив её в абсолютную, наука сделала невозможным понимание происхождение жизни на Земле из-за своего механического подхода.

Но часть живых существ питается неорганической пищей, превращая её в органические вещества. Таким образом, вышеупомянутая граница нарушается непрерывно.

(Примечание. Камень такой же неживой, как рыбий скелет, кость мамонта, пустая раковина. Жизнь всегда существует лишь как живое целое, а не как часть. Но почему тогда камень не может быть такой же частью прошлого живого целого, как человеческий череп или раковина?)

В основе путаницы лежит ложное, механистическое представление о «веществах», присущее как неорганической, так и органической химии.

Все организмы напрямую связаны с окружающим миром. Мнимая граница между живой и неживой природой существует только при механистическом понимании мира. Подлинная граница проходит между разными мировоззрениями…

…Земля как арена жизни это только образное выражение: она сама

– организм. Нет неживой природы, нет неживой, механической Земли.

Нет вообще ничего неживого. Всякое неживое, механическое бытиё

– изолированное, частное проявление высшего живого целого. Смерть и рождение едины по своей сути, что отрицательный и положительный полюса жизненных метаморфоз.

Если человек это ком земли, которому Бог своими руками придал определённую форму и вдохнул в него жизнь, значит, человек происходит и от матери – земли, в которую потом возвращается его тело. Но мифическое представление о демиурге, божественном ремесленнике, образ Прометея и его творения не изначальны, это антропоморфизм ремесленной культуры. Первоначально душа и тело вместе происходят из одушевлённой, божественной Земли, великой матери всей земной жизни.

(Примечание. Говорят, будто некоторые примитивные племена, например, австралийцы, не видят связи между половым актом и рождением ребёнка. Это грубая ошибка исследователей. И в наших мифах и сказках ребёнок рождается из великой матери земли).

Только механистический рационализм науки XYII века «умертвил» Землю.

«Теория эволюции» считается великим достижением биологической мысли двух последних веков… Человек был поставлен на самую верхнюю ступеньку эволюционной лестницы как смысл и цель эволюции, но это означает, что он со своим познанием природы превращается в мерило всей природы. Это одна из форм мировоззренческого антропоморфизма.

Теория происхождения видов разрушила прежние представления о стабильном количестве видов. Но она родилась из потребности в родословном дереве, а не из действительного опыта… Мутации как внезапное изменение внешней формы и наследственного фонда и наследование приобретённых свойств (принципы Ламарка) в лучшем случае дают представление о возможностях вариации вида в определённых границах, но не о превращении одного вида в другой. Родословное дерево – символ единства жизни, оно стирает границы между видами, а также границу между живой и неживой природой: только так можно понять происхождение жизни на Земле и происхождение видов…

… Тайну жизни нельзя раскрыть при помощи рациональной, изолирующей терминологии, потому что она порождена целесообразной человеческой деятельностью и заключена в эту сферу, в мировоззренческий антропоморфизм. Жизнь никогда нельзя будет объяснить с помощью механического принципа.

Жизнь постоянно меняет свои формы, и если где-то можно пересечь границу энтелехии, то это можно сделать и со всеми другими границами, в том числе между неживой и живой природой. Уже при обычном зачатии природный процесс переходит границу энтелехии родителей: непрерывная жизнь переходит в энтелехию ребёнка. Земля это жизнь, Вселенная это жизнь.

Граница между неживой и живой природой проведена человеком искусственно, на основании механистических представлений о мироздании.

Мифы естественные, а не демиургические, представляют Вселенную живой, небо и землю – божествами, отцом и матерью. Возникновение жизни – процесс первичного зачатия и одновременно – появление новой индивидуальности. Пару прародителей может заменять миф о происхождении всего живого «из яйца». Биология предпочитает последний вариант. Но в этом вопросе новейшая биология, включая неовитализм, остаётся под гнётом механистического подхода, который заставляет её искать простое, элементарное. Углублять механический анализ от малых элементов к ещё более малым: конечной точкой неизбежно будет ничто. Как можно аналитическим путём приблизиться к тайне живого, если этот путь начинается с умерщвления живого, с разрезания его на куски, в то время как жизнь существует только как целое?

Принцип целостности живого отстаивал Гёте, борясь против механистического мировоззрения. Мы идём по этому же пути, и наш подход противоположен аналитическому. В уникальной индивидуальности мы одновременно видим энтелехию. Принцип жизни вообще. Внутренняя сущность раскрывается только через внешние проявления: что внутри, то и снаружи. Однократный, преходящий и неповторимый образ – символ, форма откровения вечности. Мы преодолели абстрактную противоположность внутреннего и внешнего. Внутреннего никогда не достичь путём анализа. Исходя из принципа совпадения противоположностей, мы видим место каждой индивидуальности в высшем целом и проявление высшего целого в каждой индивидуальности.

Жизнь и сознание

Сознание не представляет собой нечто чуждое и противоположное жизни. Это выражение жизни, одна из форм проявления единой

жизненной основы, как и душа, дух, разум, мышление, целенаправленная деятельность. Но сознание не является основой жизни.

Сознание – изначальный феномен жизни, оно не привнесено из некоего «высшего мира», чуждого жизни и природе. Но среди явлений жизни оно играет роль мужского, отцовского полюса. Сознание несёт в себе возможность индивидуализации. Индивидуализация становится грехопадением, если она превращается в «эгоизм», ведёт к отрыву от жизни, как взаимосвязанного целого.

Сознание это один полюс, а другой – объект познания и деятельности. Сознание достаёт дистанцию между субъектом и объектом познания… Изначальный антропоморфизм сознания проявляется в представлениях об отдельных предметах в отрыве от целого: это сказывается на языке, мышлении и действиях. Обособившийся человек провозглашает себя мерой всех вещей, и этот антропоморфизм выражен в основном принципе рационализма «cogito ergo sum». Фихте очень верно называл эпоху рационалистического индивидуализма эпохой греховности «par exellence».

(Примечание. К сфере антропоморфизма относится и стремление всех сторонников механического мировоззрения рассчитать мировой процесс и предсказать будущее: это их грехопадение, научное суеверие… Они уничтожили астрологию, чтобы заменить её собственными суевериями).

Высшая задача – определить правильную меру, настоящий центр органической взаимосвязи. Своеобразие личности оценивается в зависимости от её заслуг перед целым.

Христианство с его метафизическим дуализмом усилило на Западе противоположность субъект – объект, увеличило разрыв с миром, с природой.

Это привело к разрыву и отрицанию жизненных взаимосвязей, что сначала выразилось в аскетическом бегстве от мира, а потом – в индивидуализме и рационализме. Абсолютизация рационального субъекта познания соответствует эгоизму в области практической жизни. Я (разум) в себе и вещь в себе выступают как представители разных миров. Немецкий идеализм довёл этот процесс до конца, до формалистического опустошения, и зашёл в тупик. Абсолютное Я Фихте и абсолютный дух Гегеля – две попытки понять мир с точки зрения автономного субъекта. Но нет Я в себе, нет чистого разума, нет абсолютного духа, нет вообще ничего «в себе и для себя». Всё это терминологические призраки. Разрыв жизненных взаимосвязей неизбежно кончается нигилизмом.

Разрыв между субъектом и объектом можно преодолеть лишь исходя из их единой сути, включив их в жизненный процесс. Схему их отношений можно изобразить как круговорот (см. стр. 32). Субъект и объект – полюса жизни как целого, общего процесса жизни.

Познание ни у кого не связано только с его индивидуальностью, только с общечеловеческой (рациональной) структурой субъекта, с аппаратом познания (чистым разумом), оно обусловлено также национальным и расовым особенностями, которые определяют способ и результат познания.

Перед этой реальностью исчезают терминологические призраки чистого разума, абсолютного Я, бытия в себе и для себя и все притязания на абсолютность способов и результатов познания. Все живое имеет определённый смысл и выполняет конкретную задачу.

Человек остаётся мерой всех вещей. Но человек это не вещь в себе, не субъект в себе и не автономная индивидуальность. Каждый человек это частица вселенской жизни. В этом оправдание его существования. Поэтому нужно отбросить всякое противопоставление абсолютизма и релятивизма.

Вместе с индивидуализмом необходимо избавиться и от лишённого корней «свободного парящего ума», отдалённого отпрыска столь же свободного парящего «чистого разума».

Познание должно служить жизни, а не вступать на ложный путь познания как самоцели. Привычным был путь от исследования форм познания – к жизни, к реальности. Путь Канта, критицизм, сначала казался убедительным, но кончился свободно парящим «чистым разумом» и его коррелятором – непознаваемой «вещью в себе». Это тупиковый путь от познания к жизни, исходящий от примата познания. «Идеализм» в своей теории познания пережил грехопадение обособления.

Критический путь самопознания заканчивается не основными формами познания, а ведёт к жизненной основе всякого понимания. Абсолютизация познания ведёт к созерцательности, такой же форме идеалистического обособления, как эгоизм в практической жизни. Созерцательность разорвала связь между познанием и действием, и Запад не отважился сойти с этого пути «спасения» (если не считать попытки Шопенгауэра). Западный активизм, достигший кульминации в развитии экономики и техники, в капитализме и империализме XIX века, и «чистая» наука этой эпохи пошли в результате в противоположных направлениях. Когда Ницше говорил, что между познанием и действием «не катится колесо причины», он имел в виду ситуацию своего времени, а отнюдь не соотношение между познанием и действием вообще. Он исходил из предпосылок Гегеля, Ранке и Шопенгауэра…

…Когда абсолютисты познания, эпигоны идеализма, называют свою теорию познания «прагматизмом», мы не возражаем – пусть, если им так нравится. Мы чувствуем себя в одной компании с Гёте не хуже, чем они с Кантом или с Гегелем.

И действие, и познание подчинены смыслу жизни, причём в воплощении этого смысла первенство имеет действие, неотделимое от сознания.

Но в чём смысл жизни? Абстрактный ответ на этот вопрос нельзя получить в ходе дискуссий. Смысл индивидуальной жизни зависит от её места в целом и от её роли в развитии этого целого. Смысл это всегда устремление к высшему. «Личность» это определённая степень воплощения этого смысла. Цель и смысл жизни это задача, поставленная судьбой. Мойра – дочь Матери-Земли, из которой исходят все жизненные импульсы и куда они возвращаются, исполнив своё назначение.

Греки оставили нам богатое наследие, которое нам сегодня, при всём уважении к грекам, необходимо преодолеть. К ним восходят механический атомизм и автономный рационализм, без греков, несмотря на внешнее преодоление аристотелизма, был бы немыслим XYII век. К грекам восходит абсолютное господство понятий, аналитико-синтетической логики и весь антропоморфизм механистического целенаправленного действия и мышления в философии и науке. К ним восходит и онтология, учение о бытии, которое необходимо отбросить, чтобы расчистить путь к вселенскому принципу жизни, к принципу целостности.

Следует сказать пару слов о происхождении и истоках онтологии.

Мышлению греков было чуждо и враждебно всё бесконечное, для них большое значение имела мера, замкнутая форма, геометрическая предметность. В нём можно различить две родственные друг другу, соответствующие греческому расовому характеру основные формы мышления: разговорная оценка со связкой «есть» и соответствующая математическая формула со знаком = уравнение. Это две формы греческой меры, статические, геометрические формы. В этих двух родственных формах языка, мышления и оценки развивались греческий способ мышления и аналитическая логика с её законами тождества, противоречия, исключённого третьего, причинности, с её системой категорий, т. е. вся логика и силлогистика. Это было искусственное, абстрактное, поставленное вверх ногами здание, но его столетиями продолжали достраивать западные народы со своей философией вопреки реалиям языка и реальному мышлению. Греческая логика на два тысячелетия установила тиранию на всём Западе, по крайней мере, – в западной науке.

Естественный ход мысли таков: «У меня нет подходящего жилья, поэтому я решил построить собственный дом. Я купил красивое место, хороший архитектор готовит планы. Другого пути теперь больше нет».

После разделения этих предложений на категории, после их логического анализа в них убивается жизнь, остаётся груда развалин, смысл обращается в бессмыслицу. Это относится как к мышлению, так и к языку.

Конечным результатом логического анализа становится связка «есть», которая превращается в имя существительное «бытиё» и в ипостась.

[Примечание переводчика. Связка в древнегреческом языке, в отличие от немецкого, не была обязательной. И если исходить из тезиса самого Крика, что язык – форма выражения мышления, то язык древних греков не отражал ту форму мышления, которую Крик им присваивает].

Остаётся чистое бытиё, всеобъемлющее и пустое, без смысла, без субстанции, без жизни. И если теперь из бытия изъять само бытиё, останется ничто. Вся действительность умещается между полюсами «бытиё» и «ничто». Из них, как из общей основы онтология потом выводит конкретную действительность. Бытиё походит на идеальную вешалку для одежды, которая, как предполагается, заключает в себе истинное бытиё одежды. А ещё походит такое бытиё на бочку для сельди, в которую запихивают всю полноту мира, чтобы потом вынуть и съесть.

Эта философия неизбежно кончает нигилизмом, если принимать её всерьёз, или имеет не больше смысла, чем игра под названием «мельница».

Для греков, для которых принцип целостности был законом жизни, бытиё и в своей пустоте могло быть символом целого во всей его полноте и всём богатстве, но для нас обходной путь через пустое бытиё это ложный путь, ведущий в ничто. Нам не нужно зашнуровывать живую мысль в испанские сапоги логики и силлогистики, превращать живые силы в голые схемы. Мы оцениваем правильность хода мыслей по степени их совпадения с живой действительностью.

Мысль – выражение жизни, она правильна, если в ней раскрывается живой смысл того, что она выражает.

Место пустого бытия у нас занимает жизнь как целое, как полнота реальности. Мы тоже идём от целого к конкретному путём анализа, но мы не абсолютизируем обособленность, а всегда рассматриваем её как элемент целого. Вселенское целое не теряется ни в ничто бесконечно малых величин, ни в пустоте бесконечной протяжённости. Для этого целого вообще нет ничего «внешнего», оно включает в себя пространство и время. У него есть скорее внутренние границы, результат процесса индивидуализации. Средствами логики не достичь «истинной» реальности…

Истинную реальность отражает целостное мировоззрение, для которого каждая индивидуальная жизнь – символ целого «За» реальной жизнью нет никакой «истинной реальности». Путём анализа мы придём к «чистому бытию» или через атом – к ничто. Анализ оправдан лишь в связи с целым… Путь целостного познания идёт не сверху вниз, не от большого к малому, не от целого к части и не в обратном направлении: путь сверху и снизу – один и тот же, он исходит из мировоззрения, которое охватывает всю действительность, и возвращается туда же…

…Нужно осознавать свою ограниченность, а не абсолютизировать самого себя, вместе со своим познанием и не воображать, будто можно с помощью абстракций вознестись на высоту божественного Абсолюта, будь то чистый разум, абсолютное Я или абсолютный дух. Этот путь ведёт не к обожествлению человека, на что претендуют все абсолютисты, прообраз которых – папа римский, а в мир схем и призраков. Нам надо вернуться из этого царства призраков назад, на Землю, в нашу живую действительность.