Национально-политическая картина человека

Религия

«Христиане» противопоставляют современной истории прошлую историю, живому откровению – откровение, застывшее в буквах. Их вера обращена в прошлое, они пытаются с помощью своих застывших доктрин изъять из истории одно из прошлых откровений и сделать его абсолютным. Они глухи к тому, к чему призывает Бог сегодня. Наглядный пример – евангельская церковь.

Эти «христиане» впали в грех. Они сделали своим Богом земное, историческое, человеческое и тем самым утратили общность с Богом, перестали быть сынами Божьими: на самом деле у них нет веры, нет живого откровения.

Первородный грех христианской церкви – обособление. Исторически возникновение церкви как особой жизненной сферы было необходимо, так как Римская империя либо растаптывала народы Средиземноморского бассейна, либо приводила их к упадку, лишая их самостоятельно, поскольку вместе с политическими функциями уничтожалась и религиозная среда обитания народов, после чего последние могли вести лишь растительное существование. И тогда возникла церковь как религиозная империя, как противовес Риму, которая потом сама стала новым Римом, а религия превратилась в средство господства духовенства. В сфере господства церкви с её жёсткими догматами, иерархией и традициями невозможно было подлинное религиозное творчество. Откровение считалось данным раз и навсегда и было локализовано в определённой точке прошлого, Бог был объявлен умершим, а папа и священники заняли его место.

Для любого здорового, развивающегося народа церковь любого рода это грехопадение, олицетворение греха обособления: живая вера, основанная на живом откровении и пронизывающая всю жизнь, замыкается в ограниченном пространстве. Церковь претендует на роль самостоятельного целого, она хочет быть автономной и суверенной и тем самым разрывает единое жизненное пространство народа: она становится врагом творчества и откровения. На их место она ставит застывшую в буквах, монополизированную священниками традицию, продукт умершей жизни, далёкого прошлого. Религия нуждается в особых формах выражения, чтобы определённым образом влиять на людей. Но религиозная община это не самостоятельное целое, а часть народного целого. Место церкви как обособленной сферы религии должна занять религиозная община как часть народного целого.

К обособленной сфере церкви относится особое, абсолютное Откровение, традициями которого она оправдывает свое существование. Ортодоксальный протестантизм опирается как на такое откровение на библейский канон. С католической церковью дело не так просто: в данном случае откровение догматического учения подчинено самой церкви. Не догма и текст создают церковь, а церковь создаёт догму, традиции, откровение. Обе церкви признают развитие Откровения, но протестантизм – в переживании заново библейского текста, а католическая церковь не доверяет это дело отдельным верующим, полагаясь на авторитет папы… Если упор делается на живое откровение, на современность, как в некоторых радикальных протестантских сектах, сразу же начинается конфликт с каноном, церковью, традицией и догмой.

В таком же конфликте находятся Новый и Ветхий Заветы. Это всегда происходит между исторически соприкасающимися эпохами откровения. Новый Завет признаёт Ветхий как откровение, но лишь как собственный предварительный этап. Он довольно свободно, по своему усмотрению, обращается с Ветхим Заветом, одно берёт из него, другое отбрасывает. «Послание к римлянам» доходит до принципиального отвержения Ветхого Завета.

Мы признаём Ветхий Завет как откровение, но необязательное, так как оно, было дано в отдалённое время совершенно чуждому нам народу. Как Новый Завет вступил в конфликт с Ветхим, так и мы, представители другого народа и другой эпохи, вступаем в конфликт с христианством, с Новым Заветом, повинуясь живому откровению, призыву Бога, обращенному к нам. Мы никогда не сможем вырезать христианскую эпоху из истории немецкого народа. Мы не будем держаться за христианскую традицию, но не сможем вернуться в дохристианскую эпоху. Наш компас указывает в будущее.

Конфликт с христианством не означает отрицание этой религии. Широко распространён метод вырывать из традиции какие-то части и провозглашать их абсолютными, обязательными для всех времён, отбрасывая другие части как «исторически обусловленные». Это совершенно произвольное деление. Любое откровение является и божественным, и человеческим, исторически обусловленным. Поэтому новое откровение должно вступить в конфликт с традицией в целом. Все «теологии» – результат подобных конфликтов. Если бы библейские откровения были даны нашему народу и в наше время, нам не была бы нужна теология.

Наш конфликт с христианством продолжает конфликт между Новым и Ветхим Заветом. Во все времена христианство конфликтовало со своим собственным прошлым. Если бы вообще где-нибудь в мире среди тех, кто называет себя «христианами», настоящие христиане? Были ли христианами Лейбниц, Кант, Гёте, Шиллер, Гегель? И что такое «настоящее» христианство? Дать ему определение невозможно. В смысле Нового завета сегодня во всём мире нет и не может быть настоящих христиан, потому что Новый Завет был дан в отдалённое время чуждым нам народам, потому что первые христиане воспринимали и понимали его тексты совершенно не так, как мы. Откровение, данное в определённое время определённому кругу людей, исторически обусловлено. Связанный с этим человеческий фактор не может быть возведён в абсолют. Если бы человек мог воспринимать самого Бога, а не только его влияния, он сам стал бы богом. Откровение остаётся живым, его изменяют другие народы в другие эпохи, пока не наступает момент радикального размежевания с новой религией. Живое откровение никогда не заключается в создании новых миров и догм, а в обновлении и преобразовании самой жизни по зову Бога.

«Реформатор» Лютер тоже не вернулся к тому, к чему хотел, – к раннему христианству и Новому Завету. Он стал революционером против собственной воли. Даже в своём немецком переводе Библии. Его реформация была в действительности революционным конфликтом немецкого духа с чуждым ему христианством. Теологам-критикам Библии до сих пор не удалось проникнуть в тайну Нового Завета. С этим чуждым миром у нас гораздо меньше связей, чем с греками. Не следует ожидать от научного «понимания» оживления религиозного смысла и содержания прежних откровений. Возрождение может быть только результатом конфликта двух религий. Научное понимание противоположно возрождению. Чем больше научное понимание отдалённой эпохи или чуждого народа, тем больше отдаляется от нас предмет изучения, он становится для нас чуждым и мёртвым, между нами и ним разверзается пропасть. Мы пониманием: тот мир – не наш мир, его судьба – не наша судьба, его цели – не наши цели. Таков парадокс научного, «понимания». Так в прошлом веке историки древнего мира разрушили гуманистический идеал классической эпохи и неогуманизма, так исследователи Библии разорвали живую связь между современностью и христианской традицией. Сто лет назад Шлейермахер на вопрос: «Христиане ли мы ещё? Можем ли мы ещё быть христианами?» смог дать ответ лишь формально утвердительный, а по содержанию отрицательный. Приходится признавать христианином всякого, кто сам себя так называет…

Церковь различает естественное и сверхъестественное откровение. Сюда входит ветхозаветное учение о сотворении мира и новозаветное учение о спасении. Мир, созданный Богом, был хорош, но Дъявол его испортил, поэтому понадобилось второе откровение. Встаёт вопрос: тождественен ли Бог-творец мира Богу-спасителю? Те, кто задаёт такой вопрос, радикально порывают с Ветхим Заветом и еврейством.

Как можно вообще различать «естественное» и «сверхъестественное» откровение? Когда церковь обособилась в независимую сферу и стала претендовать на абсолютную власть над всеми прочими сферами, когда началось её грехопадение, ей потребовалось особое оправдание. Если бы она объявила носительницей откровения только себя, то все, находящиеся вне её, природа и история, стали бы дьявольскими. На этот радикальный путь вступили некоторые гностики. Церковь избрала половинчатое решение, внеся в самого Бога два разных начала: естественное откровение (сотворение мира) и сверхъестественное откровение (спасение мира). Это оправдывало её обособленность и её абсолютистские претензии. «Вторым творением» откровение завершалось: далее миром правил наместник Бога.

Однако «сверхъестественным» откровением Бог опровергает самого себя, объявляет своё творение нуждающимся в улучшении или даже в уничтожении. Бог создаёт церковь как венец творения и окончательно успокаивается, утрачивает способность творить и говорить, оставляя слово за своим наместником, который говорит только по латыни. Это просто богохульство! Церковь нужно спасти от неё самой! Папа не может монополизировать откровение живого Бога.

Откровение даётся человеку Богом. Бог говорит с человеком языком судьбы. Он говорит с ним на его собственном языке. Он даёт каждому определённое задание. Откуда мы это знаем? Только через врата опыта. Задача человека – понять Бога. Мы не знаем своей судьбы. Насколько небо выше земли, настолько пути Бога выше наших. Бог может нас понять, мы его – нет. Папа в советниках у Бога не сидит. Никто не стоит между Богом и нами. Нет естественного и сверхъестественного откровения. Есть лишь одно откровение одного Бога.

Даже самая радикальная революция не может отменить того факта, что немецкий народ полторы тысячи лет руководствовался христианской мудростью. Это судьба. Если бы принятие христианства не было призванием германцев, они бы его не приняли.

Наша революция не разрывает радикально с традицией, а радикально преобразует её. Снова поднимается из праха германское мировоззрение.

Там, где христианское мировоззрение сродни германской общественной жизни в «Мидгарде», III Рейх наводит мосты к христианской традиции. Но национально-политическое сообщество основано на «жизни», которая соединяет воедино природу и дух, расу и душу, отдельного человека и жизнь как целое, а христианское сообщество, наоборот, основано на наднациональном, сверхъестественном духе. Некогда оно было противоположной природе мистерией. Но если народ – сын Божий, то он есть путь, истина и жизнь, он лоза, и мы – виноградины на ней. Если мы обособляемся от народного сообщества, Бог в нас умирает.

Германский народ и христианство после долгой борьбы могут стать единым целым. Гносис? Немецкая мистика? Немецкий идеализм? Нет, расово – национально – политическая картина человека, действительность общественной жизни в III Рейхе вытекают из новой религии. Это нордическое, немецкое национальное христианство, а не церковное и уж во всяком случае, не восточное. Может быть, откровение первоевангелия было тем, что хочет воплотить в жизнь III Рейх? Но оно было дано миру, находившемуся во власти демонов, нуждавшемуся в спасении, миру чудес, магии и мистерий. Мы можем только «понять» этот мир, отбросить его чуждые и преобразовать близкие нам элементы: тогда они получат новое содержание в духе III Рейха, жизни, основанной на расовой политике, а не спасения с помощью восточных мистерий.

Жизнь охватывает в целом то, что некогда рассматривалось дуалистически, с разделением на тело и душу, природу и дух. Поэтому общая наука о жизни преодолевает противопоставление естественных и гуманитарных наук. Основной вопрос не в том, как в жизни сочетаются природа и дух: и то, и другое – стороны одного изначального целого. Основной вопрос в том, что в жизни остаётся постоянным, несмотря на все изменения и в чём вообще причины движения и изменений.

Попытка объяснить отличия механизма от организма тем, что в механизм движение привносится извне, а организм самодеятелен, будет неудачной, если господствует механистическое мировоззрение, которое видит во Вселенной механизм, запущенный её творцом. Если же материя и энергия неразделимы, то место вселенского механизма занимает живой организм. Но откуда берется движение во Вселенной и какого оно рода?

При взгляде на Вселенную как на механизм органическое царство приклеивается к нему где-то сбоку как ничтожно малая величина. В механическом мире господствует причинность, в органическом вместе с принципом самодеятельности возникает свобода. В человеке свобода преобладает над механистической причинностью, тогда как во Вселенной органическое движение представляет собой лишь частное явление. Но каково происхождение органической самодеятельности? Греки пытались свести все космические движения тел, в конечном счете, к душе как движущей силе. Платон, а позже Лейбниц и другие пришли к учению о мировой душе. Космическая энергия – лишь более механистическое название мировой души.

Но ни организм, ни душа не могут считаться конечным источником энергии, причиной движения. Каждый организм – лишь место преобразования энергии, это не перпетуум мобиле. И организм, и механизм – части высшего целого, которое заключает в себе всё движение. Это целое само живое…

Всё механическое в природе – лишь произведение ума, полученное путём изоляции от всех взаимосвязей и превращенное в «вещь» в себе.

Один из видов движения живого – рост, собственно органическое движение. Рост предполагает сохранение постоянства сути при постоянных изменениях. Принцип постоянства невозможно описать простой формулой. Оно определяется тремя факторами: биологическим видом, расой и собственными закономерностями развития личности. В представлениях прошлых поколений на первый план выступали то попеременно, то вместе два крайних полюса – человечество и личность. Немецкая революция помогла осознать значение среднего звена – расы. Раса это не только главный фактор постоянства в индивидуальной жизни, но и компонента, обеспечивающая постоянство характера народа как высшего целого. Благодаря кровному единству живущих вместе людей и последовательных поколений одной расы формируются общество, народ и устойчивый национальный характер.

В основе становления народа лежит та же самая проблема постоянства, что и при росте отдельного человека. Остаётся ли личность одной и той же в разном возрасте? Был ли немецкий народ одним и тем же на протяжении своей истории? Принцип постоянства, который накладывает свой отпечаток на характер, в обоих случаях является собственным законом развития, в первом случае – личности, во втором – народа, но в обоих одинаковое направление развития определяется общностью расы. Один поток крови протекает через народ как целое и через отдельную личность, соединяя их, как и цепь поколений. Раса лежит в основе народа как общности, обеспечивая постоянство национального характера.

Раса это не материальный вид, а закон развития в определённом направлении, энтелехия. «Кровь» – лишь символическое выражение. Раса включает отдельную личность в высшее целое и так же объединяет природу и дух, тело и душу: раса создаёт целое и служит его основой.

Количественный процент расы в народе может изменяться. Механизм этих изменений нам не известен. В мире живого всё подвержено изменениям, но раса наиболее устойчива к ним, изменяется медленно и остаётся твёрдой осью, направляющей все изменения в жизни как отдельной личности, так и народа.

Но откуда берётся возможность движения, изменений? Если Вселенная это жизнь, то движение изначально заключено в ней, как и её постоянные, неизменные основные законы…

Теперь к вопросу о расовом воспитании. Человек – общественное существо, он существует только как часть высшего целого. Воспитание – необходимое средство сохранения этого целого. Раса – естественное предварительное условие, основа как творчества, так и воспитания.

Расовое воспитание, расовый отбор, расовая гигиена готовят естественную почву для подъёма. Каждый народ имеет в качестве станового хребта руководящую расу, образ жизни и законы которой определяют жизнь народа в целом. Подъём начинается с этой основы.

Воспитание, отбор и гигиена, любые планомерные меры не могут изменить или «улучшить» саму расу, но можно отобрать и количественно усилить благородные расовые черты в народе, освободить его от вредных элементов и примесей.

Раса эта та внутренняя постоянная компонента в жизни народа как целого и его отдельных членов. Она скрепляет сообщество, обеспечивает единство цели и воли. Соответствующая внешняя компонента в жизни народа как целого и его отдельных членов. Она скрепляет сообщество, обеспечивает единство цели и воли. Соответствующая внешняя компонента – почва (родина, ландшафт, климат). Здесь подключается новая группа «естественных наук», а также мифических, религиозных и метафизических представлений национально-политической антропологии.

Ландшафт и народ взаимно влияют друг на друга. Разумеется, образ жизни народа это не просто функция внешних условий, а выражение расового типа. Плодородная почва не заставит народ заниматься земледелием, если он настроен на иной образ жизни. Но как пустыня принадлежит бедуину, так немцу принадлежит германский лес. Французу непонятно отношение немецкой души к лесу – здесь сказываются расовые различия.

Душа народа и душа ландшафта – в ней говорит живая Вселенная, Мать – Земля находятся в неразрывной связи…

…Ни одно государство и ни один народ в Европе не возникли без участия германцев. Но все германские племена, которые покинули свою родину и не обрели другую, похожую на неё (пример – Италия, противоположный пример – Англия), растворились в народах, становым хребтом которых они не стали, на характер которых не смогли повлиять. Почему? Потому что они утратили свои корни, свою родину. Влияние франков на формирование французского народа, государства, языка, права, на культуру и историю Франции было столь сильным по той причине, что франки сохраняли связь с землями по Рейну и по Майну. Поэтому основным направлением французской политики и истории неосознанно остаётся Рейн.