Кризис в антропологии и медицине

Все эпохи, которые пытались понимать мир как механизм (через математику, физику и химию), представляли себе и человеческую жизнь как машину. Несомненно, они скользили тем самым лишь по периферии жизни, подчиняя механическим законам лишь ее отдельные, изолированные области. Но скоро освоение мира с помощью механистической науки и техники наткнулось на непреодолимые границы, хотя во времена триумфального шествия «прогресса» наличие таких границ отрицали.

Реакция XVIII века против механистического рационализма 17го века, который и в органическом царстве видел машину, началась с новой биологии, с учения об организме как о самостоятельной сфере действительности. Собственные законы живого характеризовались разными терминами (энтелехия, организм, стремление природы к формообразованию и т. д.). Романтики попытались потом под термины «организм» и «развитие» подвести и духовную жизнь людей, включив ее в живое целое. Контрудар Гердера по критицизму заставил Канта прибавить к своей критической системе третью часть «Критику способности суждения», в которой он ушел от чистого механицизма в сторону биологизма. Так закончился первый период механизма в истории западной культуры.

Вторая половина XIX века в связи с победным шествием техники и капитализма породила новую волну механистических объяснений мира и отход от биологизма. Жизнь стали опять выводить из механистических принципов. Казалось, на этот раз окончательную победу поможет одержать химия. Неовитализм знаменовал собой конец этой второй механистической волны, но он не обогатил биологию новыми принципами. Новая эпоха началась лишь после Первой мировой войны, когда разные области науки устремились к идее целостности.

В этот переходный период наука переживала кризис. Победное шествие теории относительности было научно-музыкальным сопровождением Веймарской эпохи, научным эквивалентом периода упадка и разложения немецкого народа. Не случайно ведущую роль при этом везде играли евреи: в марксизме, в парламентаризме, в подрывающем собственные позиции капитализме, в упадке либерального и гуманистического мировоззрения. Евреи заправляли в юриспруденции, медицине, психологии, математике, философии, проникали даже в теологию. Как чужеродные тела, они всюду вносили разложение.

Теории относительности в другой области соответствовал насквозь механистический, придуманный евреями психоанализ с его уклоном в т. н. индивидуальную психологию.

Теория относительности претендовала на роль совершенно нового мировоззрения, Эйнштейна приравнивали к Копернику. В действительности же она была, как показал Кассирер, последним выводом механицизма, поскольку стремилась растворить все качественные различия, всю реальность, в количествах, измеряемых и вычисляемых величинах. Весь мир загонялся в формулу совершенно опустошенного 4х-мерного пространства-времени. Никакого «мировоззрения» здесь не было, его заменила формула. Цель, к которой стремились все сторонники механицизма, была достигнута. Не случайно теория относительности связана с радикальным, отрицающим народ и государство пацифизмом: как с теоретически-механистической, так и этико-политической стороны общей, конечной целью было ничто, нигилизм. В устремлении к этой цели теория относительности и пацифизм сходились с психоанализом, индивидуальной психологией и онтологией (у Хайдеггера). Все они выросли из одного корня и знаменовали собой конец культурно-исторического периода, основной принцип которого дошел до самоуничтожения в нигилизме.

Характерной для всех этих теорий была их двойственность. В зависимости от того, что требовалось, их выдавали за революционные принципы нового мировоззрения, открывающие новую эпоху, или всего лишь за методы решения специальных проблем конкретной науки. Сегодня такая тактика уже невозможна, потому что теперь мы знаем, что нет и не может быть никакой специальной научной методики и терминологии, которая не вытекала бы из мировоззрения и не была бы связана с определенной политической позицией. Эйнштейн, Адлер, Фрейд и прочие прекрасно знали внутренний смысл своей науки и осознавали мировоззренчески-политическое значение своего нигилизма. Маска специальных наук предназначалась для обмана немцев и других западных народов, глупо верящих в «объективность» науки. Нигилизм служил цели обеспечения еврейского господства.

Фикция чистой рациональности, объективности и науки, обязательной для всех, потому что для нее нет ни расовых, ни национальных, ни временных, ни пространственных пределов, утвердилась в науке с 17го века. Но этот принцип пришел к саморазрушению в силу действия того же закона, благодаря которому он появился.

На протяжении всего этого периода истории западной науки и техники неизменным оставался принцип познания, и только когда он был поколеблен, названный период закончился. Речь идет о фикции абсолютности или чистого субъекта познания и истины.

Каждая отдельная наука и каждый период развития молча предполагали то, о чем вслух вещала научная идеология: познающий, как субъект чистого познания, как воплощение абсолютного разума, стоит на вечной скале, которая возвышается над потоком событий. Само научное познание – вне действительности, абсолютный субъект чужд объекту по своей сути. Эта теория познания разделяла мир на две части, что делало невозможным понимание самого процесса познания. Пришлось наводить мост через ранее вырытый ров и склеивать разбитое. Такова судьба любой дуалистической теории познания и рациональной метафизики. Отсюда идея изначальной гармонии, окказионализм, рациональный монизм, учения о «tabula rasa» и о душе как зеркале – от чистого разума, от творящего природу абсолютного духа. История философии – это непрерывный бег по кругу.

Новый исторический период ставит иную задачу: политическое, национальное и расовое оформление новой действительности в самом человечестве в соответствии с руководящей идеей жизни как целого.

Тем самым обретает смысл и витающая в высях мнимой абсолютности, чистой рациональности, духовности и субъективности проблема познания. Проблема познания это проблема преобразования действительности путем осмысленных действий. Познание неотделимо от действия: так преодолевается дуализм формы и содержания, субъекта и объекта познания, разума и жизни, духа и природы, души и мира, отдельного человека и общества. Это не означает, что они сливаются в бесформенную кашу: они сохраняют свое своеобразие, но образуют единство, подчиняясь закону целостности.

Познание также участвует в действительности, как и познающий. Познание – одна из функций жизни. Душа отдельного человека, как и его кровь, уходит своими корнями в то сообщество, к которому он принадлежит…

… Проблема здорового и больного человека неразрывно связана с мировоззрением. Вся медицина с ее определениями здоровья и болезни и методами лечения развивалась вместе с человечеством и мировоззрениями.

До недавних пор и в медицине господствовал механистический подход. Теперь стал возможным совершенно иной взгляд на медицину.

Как ясно показывает философия Платона, общество и мировоззрение греков в лучшие времена были подчинены законам полиса как целого. Полису требовался цельный человек, поэтому он занимался формированием такого человека. У Платона это было уже заблуждением рационалистической эпохи, что он сделал философов правителями своего государства. Государственная философия, заняв место приходящего в упадок государства, не могла задержать его гибель.

Когда полису требовался цельный человек, задачей политики было обновление расовых, кровных основ. Поэтому Платон сделал полис средством выращивания расы, системой отбора нужных полису здоровых людей. Соответственно решалась полисом и проблема здоровья и болезни: греческому полису и платоновской философии требовались политические врачи, политическая медицина и политические нормы здоровья и болезни. Врачи и методы лечения зависели от мировоззрения, от политики. И целью, которую они преследовали, был отнюдь не гуманизм…

Христианство радикальным образом разрушило самосознание античного человека. Здоровым оно объявило то, что способствует спасению, а больным – то, что ему препятствует. Представления античного мира о Мировом порядке и смысле жизни были поставлены с ног на голову. Методом лечения стала терапия души с помощью молитвы и сакраментальных манипуляций священников. Однако христианское мировоззрение было все же компромиссом с античной культурой в ее неживой, окаменевшей форме поздней античности.

Ставшая консервативной христианская церковь принесла северным народам наряду с другими культурными благами и позднеантичную медицину. Из этого культурного наслоения вытекали все внутренние противоречия, которыми были так богаты якобы цельные Средние века. Это латинское наслоение подавляло народную медицину с ее германскими представлениями о здоровом и больном, сформировавшимися на германской расовой основе.

Решающий удар по гуманизму и схоластике, который не удался Лютеру, нанес Парацельс. В нем античные влияния пробудились к новой жизни в сочетании с германским наследием. Парацельс разработал новые представления о мире и человеке, о здоровом и больном, о смысле жизни и методах лечения в соответствии с этим смыслом.

Революционер высокого полета, Парацельс был порождением эпохи немецкого подъема в XVI веке. Сегодня мы смотрим на эту первую Великую немецкую революцию как на предварительный этап, не достигший своей цели, как на завет для будущего.

Ранке, великий толкователь этой первой немецкой революции, осознавал ее глубину и значение. В конце своей «Германской истории в эпоху реформации», говоря о ее движущих силах, он особо упомянул Мюнцера, мюнстерских анабаптистов и Парацельса. При этом Ранке, человек осторожных, взвешенных оценок, избегающий последних выводов, приходит к неожиданному заключению: соединившись, эти три силы преобразили бы мир.

Но каждый шел своим путем к своей цели, поэтому радикальный прорыв не был достигнут. Но Парацельс создал совершенно новое представление о природе и человеке, включая учение о цели и смысле жизни. И сегодня нам следует поставить его наравне с Лютером, заново открыть и оценить его поэзию и труды по естествознанию и медицине.

С XVII века, с наступления эпохи рационализма, представления о человеке, о здоровье и болезни постоянно менялись, вместе с методами медицины. В конечном счете победил механистический подход. Его основные предпосылки:

1. Нет никаких принципиально неразрешимых проблем и тайн.

2. Человек это машина, химический механизм. Болезнь – отклонение от нормы в теле.

3. Здоровье и болезнь это естественные явления, и заниматься ими должны только естественные науки.

4. Медицина как область естествознания действительна для всех времен и народов, потому что обладает абсолютной истиной.

5. Каждая болезнь рассматривается изолированно от общего состояния организма.

6. Согласно господствующей научной идеологии, врач со своей диагностикой и терапией – как и педагог – стоит вне действительности. Это не человек во плоти, а призрак чистого знания и технического умения.

Медицина переживает кризис, как и антропология, частью которой она является. Как выясняется, клеточная теория и клеточная патология Вирхова неразрывно связаны с его мировоззрением и политикой, точно так же, как религиозная социология М. Вебера.

Ни физика, ни медицина, ни педагогика, ни психология не имеют своего мировоззрения, как не имеет своего особого мировоззрения и отдельный человек. Любое мировоззрение обусловлено судьбой и историей, профессией и социальным положением, расой и сообществом, к которому человек принадлежит.

* * *

Хотя немцу вряд ли придет на ум пригласить для лечения своей болезни шамана из Сибири, по крайней мере, в сфере западной культуры врач и наука это некие абсолютные величины и соответственно врач считает своими пациентами все человечество. Однако шаман у себя на родине, вероятно, достигнет большего успеха в лечении, чем западный врач. Западные наука и техника действуют только в форме западного империализма…

Великий Гиппократ изучал человека в его реальных жизненных взаимосвязях. Он поднял традиционный греческий опыт на уровень науки, применив рациональный принцип тогдашней греческой философии в области здоровья и болезни. Но когда другие народы той эпохи обращались к греческим врачам, они лишь расписывались этим в своей слабости, отказывались от самобытности и становились на путь эллинизации.

В греческом полисе врачи были официальными лицами с политическими обязанностями. Здоровье, как и политика и воспитание, не были частным делом. В среде другого народа греческий врач, даже обладая знаниями Гиппократа, терял свое значение.

Медицина должна отказаться от своих претензий на универсализм, стать национальной и политической. Шаман выше западного врача, когда он выполняет в своей среде свою миссию, чем наши универсалисты похвастаться не могут. Лицо нашей будущей науки не будет больше универсалистским. Обмен научными достижениями между народами в результате этого не прекратится, но немцев смогут лечить только немецкие врачи, люди одной крови и расы со своим народом.

Поворот от механистической медицины к органологической, от натуралистической – к идеалистической, это лишь этап кризиса медицины, но не его конец, как переход от индивидуалистической социологии к идеалистически-органологическому учению 0. Шпанна – лишь промежуточный этап. Никакой вид неоидеализма не приведет нас к намеченной цели, а только несет с собой опасность эпигонства…

Педагогика и политика заключат плодотворный союз с медициной и политической антропологией ради достижения одной и той же цели.

Перед врачами III Рейха стоят совершенно иные задачи, нежели перед врачами гуманистической, либеральной, индивидуалистической и механистической эпохи. Для политического врача III Рейха может стать долгом и необходимостью то, что врач прошлой эпохи счел бы преступлением. Законы расовой гигиены и демографической политики указывают этот путь.

Медицина указывает врачу путь, но не создает для него позицию с претензией на абсолютное значение вне общественной жизни.

Поскольку врач и медицинская наука больше не являются абсолютными величинами вне живой действительности общественной жизни, и болезни перестают быть изолированными, замкнутыми в себе явлениями, а должны рассматриваться с учетом совокупности всех жизненных условий пациента. И врач, и пациент – члены общества, и не наука помогает пациенту, а один человек – другому человеку, один член общества – другому члену общества, один соплеменник – другому соплеменнику.

При современном примате политики нам нужны политические врачи с политической диагностикой и терапевтикой, равно как политическое воспитание, политическая экономика, политическое искусство и политическая наука.