«Мертвые души»

После «Ревизора» способность к комизму покинула Гоголя. Судите сами, Читатель. Ученик первый раз взял в руки книгу. В предисловии он видит титульный лист образца 1842 г.: виньетки, бричка, винные бутылки, закуски и черепа, черепа. Все напечатано черным цветом на светло-желтом фоне. Черный цвет означает реальность, а желтый – романтическое будущее России. Но ученик этого всего не знает и читает то, что написано. Прочтем и мы, впервые без предрассудков!

В начале книги видим рисунок: два мужика карикатурного вида, бричка, косой забор, канава, кривой фонарь. Читаем: «два русские мужика, стоявшие у дверей кабака» (где же стоять еще русским мужикам?), комично обсуждают, «доедет то колесо… в Москву или не доедет?». Эта сцена – камертон к дальнейшему тексту. Читатель настроился на комизм. Но его дальше нет, нет!

• Читаем описание гостиницы с «тараканами, как чернослив, вертлявым половым и со стенами, потемневшими от лихих погодных перемен».

• Знакомимся с лакеем Петрушкой. Он – дебил, неряха, спит не раздеваясь, пахнет от него дурно, «имеет благородное побуждение к просвещению» (тонкий юмор автора), т. е. любит читать, «не затрудняясь содержанием», а увлечен процессом самого чтения, когда из букв выходит слово, которое «иной раз черт знает что и значит».

• Опустим знакомство с Чичиковым. Он – блеклая фигура, в меру подобострастен, в меру нахален и глуповат. В нем нет легкости Хлестакова или артистизма Остапа Бендера. Образ реальной России гораздо интереснее. Начнем с описания города. «Сильно била в глаза желтая краска. Домы были в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином, очень красивым, по мнению местных архитекторов. Местами дома казались затерянными, местами сбивались в кучу».

• Далее идет известное большинству читателей описание карикатурных вывесок. «Мостовая везде была плоховата… Городской сад состоял из тоненьких деревьев, дурно принявшихся. В газетах было сказано, что город наш украсился… садом из тенистых, широковетвистых дерев». Еще один показательный штрих. На афише объявлялась драма Коцебу (немецкий драматург) со «знаковыми» фамилиями русских актеров: г. Поплевин и девица Зяблова. Какие же еще фамилии могут быть у русских актеров?

• Описание природы: «…ушел назад город, как уже пошли писать, по нашему обычаю, чушь и дичь по обеим сторонам дороги: кочки, ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен, обгорелые стволы… и тому подобный вздор».

• Крестьяне, которых обогнал Чичиков, изображены с барским высокомерием: «один из них, кто поумней, указал путь на Маниловку». А может быть, кто поумней смолчал, не показался ему барин, а простак ответил?

• Деревни видятся автору так: «…деревни, постройкой похожие на старые складенные дрова… Несколько мужиков, по обыкновению, зевали на лавках перед воротами в овчинных тулупах (летом!). Бабы с толстыми лицами и перевязанными грудями смотрели из верхних окон; из нижних… высовывала слепую свою морду свинья». Читатель, согласитесь, что «бабы и свинья» в одном предложении есть выразительный образ.

Сделаем паузу. Назрел вопрос. Описание всего (!) видимого Чичиковым подается со специфическим гоголевским хихиканьем. Причем, велика сила читательской инерции. Он, как начал улыбаться, читая про мужиков у трактира, так и продолжает до конца книги, не задумываясь, над чем смеется. Чтобы разрушить это колдовство, надо сотворить молитву, как бурсак Хома, или принять холодный душ и пробежаться. После этого можно продолжить чтение. Так и сделаем.

• Перед знакомством с помещиками обратим внимание на подлые фамилии их соседей: Свиньин, Харапкин, Трепакин, Плешаков и т. п.

• Помещики, Коробочка, Плюшкин, Собакевич… изображены с убедительнейшим мастерством, подкрепленным прямо-таки зрительно воспринимаемыми деталями. Думать читателю здесь не над чем. Обжорство, скряжничество, вранье, скопидомство суть пороки самого низкого уровня. Это темы для басен Крылова. В начале XIX в. такие типы были смешны, в XX в. – нет. Мир стал серьезнее и юмор тоньше. Гоголевская сатира воспринимается архаично-примитивной. Есть редкие исключения: невозмутимая реакция Собакевича на предложение Чичикова и проблеск трагического у Плюшкина.

• Прочтем дальше, но и то, что читается между строк. Гоголь, убежденный крепостник, не понимал, что корень зла лежит именно в крепостничестве, и есть еще более страшные пороки, чем обжорство, вранье, маниловщина и т. д. Это – отсутствие ответственности за судьбы крестьян, неспособность видеть в них человеков. Не понимал, и все тут. Читатель, следуя за автором, не возмущается, а посмеивается, читая, как Чичиков торгует крестьян (хоть и мертвых), как и другой товар, или про то, как дворовая девка должна была чесать пятки барину перед сном. Покойник так любил. Забавно!

• Далее следуют впечатления о «длинной и скучной дороге с ее холодами, грязью… перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами», о названиях сел как то: «Вшивая-спесь», «Задирайлово-тож», о том, что будочник проснулся и поймал вошь, о драке со смертельным исходом, затеянной купцами, и как им удалось откупиться и т. д. в том же духе.

Но это еще не все. Гоголь впадает в публицистику, применяя обобщения типа «Таков уж русский человек» или «Эх, русский народец!»:

– Не любит умирать своей смертью (спился, упал с церковного купола, убили приятели, утопился).

– «На всех наших собраниях… присутствует препорядочная путаница…видно народ такой, только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать».

– «…ученый подъезжает… необыкновенным подлецом… Цитирует… древних писателей и чуть видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он… Потом во всеуслышанье с кафедры, – и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников».

– У русских есть «свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки… пятый… грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом… шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет… подобраться поближе к личности станционного смотрителя», т. е. шестой – картежник, а седьмой в драку стремится.

– «Таков уж русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений».

– «…престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!»

– «горячие патриоты» занимаются «какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающие не о том, чтобы не сделать ничего дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное».

– «А кто из вас… углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: “А имеется ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?” Да, как бы не так!» Даже безжалостный Свифт не обращался так беспардонно к читателю.

Тошно читать эти бесконечные пошлости. Приходят на ум слова Достоевского о Гоголе, что просматривается «довольно противная фигурка». В «поэме» нет юмора (исключение – разговор двух мужиков в начале), нет иронии, есть хула. Все ничтожно, подло и достойно осмеяния: город, горожане, русская природа, деревни, крестьяне, бабы, помещики, чиновники, патриоты… Да и в читателе, подозревает автор, таится доля Чичикова. Перелистаю книгу до конца. Внимание, конец!

Он совершенно не подготовлен, не обоснован предыдущим содержанием. «Русь-тройка мчится, обгоняя другие народы и государства!» Это все равно, что кончить похоронный марш веселой полькой. Но покойник как лежал, так и лежит бездыханный. Составитель учебника должен бы прокомментировать этот момент, как он того заслуживает. Но он восхищен. Ученик, «человек логический», находится в недоумении, откуда взялся такой лихой образ России и кто из героев книги сидит в бричке? Чичиков, Коробочка? Напомню, идея фикс, что можно обогнать дряхлеющую Европу именно ввиду своей полной отсталости, была распространена в России и до Гоголя, и после него.

Я полагаю, что в любой европейской стране тотальный пасквиль на отечество никогда бы не назвали великой поэмой. Это есть российский лингвистический казус. И он не понятен ученику. Предлагается «Мертвые души» исключить из программы.