Будущее для нас закрыто

Ханс Ульрих Обрист

Содиректор по выставкам и программам, директор по международным проектам Serpentine Galleries (Лондон); автор книги «Пути кураторства» (Ways of Curating)[112]

В своем одноименном стихотворении (также давшем название эпохальной документальной ленте Адама Кертиса) Ричард Бротиган предрекает будущее, в котором «за всем следят машины благодати и любви», или, иносказательно говоря, «мыслящие» машины. В настоящей работе я использую термин «мыслящие» для обозначения машин, которые мыслят в чисто алгоритмическом и вычислительном плане, — те, что созданы инженерами, а не те, что могли бы быть действительно разумными.

Кертис утверждает, что мы живем в «статичной культуре», которая слишком часто связана с одержимостью копированием и воспроизведением прошлого. Он указывает на то, что эра мыслящей машины приводит скорее к косности, а не к обновлению. Наши жизни все больше записываются, регистрируются и тиражируются; мы стали каннибалами, которыми движет стремление потреблять собственную историю и страх перед нарушением ее устоявшихся норм.

В какой-то мере будущее для нас закрыто, мы закоснели; мы застыли в одной версии самих себя, которая становится все более ограниченной. Благодаря (хотя благодарить тут не за что) таким новомодным инструментам, как рекомендательные сервисы, мы находимся в бесконечной петле обратной связи, построенной по принципу «Люди, которым понравилось это, также выбирают вот это». Мы рискуем еще глубже увязнуть в кертисовской идее you-loop[113], и природа человечности может оказаться искаженной машинами-трудоголиками, из-за которых многие из нас выйдут в тираж. Вопрос Edge указывает на начало следующей главы в истории/эволюции человека; мы стоим на пороге нового понимания людей, новой цивилизации.

Оптимистический подход к вопросу о мыслящих машинах можно найти у ливанско-американской поэтессы Этель Аднан, которая в этом году отмечает свое девяностолетие. По ее словам, мыслящие машины могут мыслить лучше, чем мы, — хотя бы потому что они не будут утомляться так же быстро, как мы. Они также могут ставить вопросы, на которые мы не привыкли отвечать. Этель говорит, что больше всего ее волнует проблема другого порядка. Однажды, рассматривая изображение робота, напоминающего полный доспех средневекового рыцаря, она немедленно представила пожилую женщину, совершенно одинокую, как это часто сейчас бывает с пожилыми людьми, и подумала, что единственный ее друг — такой вот человекоподобный предмет, который умеет помогать по хозяйству и разговаривать, и что эта женщина влюбляется в робота; и тогда Этель расплакалась.

Идея о мыслящих машинах играет важную роль в творчестве еще одного человека искусства — художника Филиппа Паррено, работающего с алгоритмами, которые стали для него заменой кинематографу в качестве модели восприятия времени. В прошлом веке Жиль Делёз в своих сочинениях о повторении и различии в кино сделал акцент на том, что фильм развертывается во времени и состоит из сменяющих друг друга плоскостей движения. Как показывает Паррено, Делёз, отталкиваясь от этой теории, рассматривал механизированное и стандартизированное движение в фильме как средство воспроизведения и репрезентации жизни. Работа Паррено с мыслящими машинами исследует то, как алгоритмы сегодня меняют наше отношение к движениям, ритмам и времени. В терминах Лейбница этот вопрос прозвучал бы так: «Являются ли машины духовными автоматонами?»