Машины, которые рассказывают истории

Джонатан Готтшолл

Старший научный сотрудник отделения английского языка в Колледже Вашингтона и Джефферсона; автор книги «Животное, которое рассказывает истории» (The Storytelling Animal)

Умение рассказывать и понимать истории — главная отличительная черта человеческого ума. Если принять это, становится понятно, почему в стремлении к более совершенной вычислительной теории человеческого разума исследователи пытаются научить компьютер рассказывать и понимать истории. Но надо ли нам пожелать им успеха в этом начинании?

Учебники по писательскому мастерству всегда делают упор на то, что писать хорошие истории — значит сначала их прочитать, и прочитать много. Начинающим авторам советуют погрузиться в великие истории, чтобы постепенно выработать глубокое, не обязательно осознанное понимание того, как они работают. Люди учатся рассказывать истории, изучая то, как это делали когда-то давно, а потом — если у них достаточно воображения — делают так, чтобы старые истории выглядели новыми. Несложно представить, как компьютеры в совершенстве овладевают этим умением в ходе такого процесса погружения, ассимиляции и рекомбинации, только намного-намного быстрее.

На данный момент практические эксперименты со сгенерированными компьютерами историями не сильно впечатляют. Это корявые, скучные и пресные тексты. Но способность человека создавать произведения искусства и испытывать наслаждение от их созерцания эволюционировала в ходе многих и многих веков, от самых примитивных форм; так же будут эволюционировать и машины, только намного, намного быстрее.

Когда-нибудь роботы захватят весь мир. Антиутопические варианты меня беспокоят не так сильно, как возможное появление машин, создающих искусство. Искусство — это то, что, по-видимому, отличает людей от прочих тварей. Это то, что позволяет нам так гордиться собой. При всех мерзостях, встречающихся в истории человечества, по крайней мере, мы написали несколько действительно хороших пьес и песен, изваяли кое-какие сто?ящие скульптуры. Если человеческие существа больше не будут нужны для того, чтобы создавать искусство, то на кой черт они вообще будут нужны?

И все же стоит ли мне расстраиваться? Почему мир, в котором появится больше великих произведений искусства, должен обязательно стать хуже? Может, и не станет. Но эта мысль все равно меня печалит. Хоть я и считаю себя непримиримым материалистом, наверное, и у меня есть некая предательская надежда на дуализм тела и духа. Я хочу верить в то, что эволюционирующих по определенному плану алгоритмов и грубой вычислительной мощности недостаточно и что творчество всегда останется загадочным и магическим процессом или, по крайней мере, настолько сложным, что его нельзя будет механически скопировать.

Конечно, машины могут нас перевычислять и перегнать. Очень скоро они с легкостью будут проходить тест Тьюринга. Но кому какое дело? Пусть они делают всю свою сложную работу. Пусть они общаются, болтают. Но когда машины смогут писать картины и музыку лучше, чем мы, и когда их истории станут более захватывающими и трогательными, чем наши, нельзя уже будет отрицать того, что и мы сами — всего лишь мыслящие и создающие искусство машины, к тому же морально и физически устаревшие.