Ненаследуемая наследственность

ДЖОРДЖ ЧЁРЧ

Профессор Гарвардского университета, руководитель проекта Personal Genome

Имена Лысенко и Ламарка стали практически синонимами понятия «плохая наука» – не просто посредственная, а именно плохая, учитывая огромные политические и экономические последствия их идей.

В 1927–1964 годах Трофим Лысенко продвигал теорию наследования приобретенных признаков, догматически управляя советской наукой и сельским хозяйством. В 1960-е годы Андрею Сахарову и другим советским физикам наконец удалось свергнуть эту диктатуру, обвинив Лысенко в «постыдном отставании советской биологии, и генетики в частности», а также в клевете, которая привела к увольнениям, арестам и даже смерти многих настоящих ученых.

На противоположном конце спектра генетических теорий развивалось другое (но столь же дискредитировавшее себя) учение – евгеника, у истоков которой стоял Фрэнсис Гальтон. Начиная с 1883 года евгеника завоевывала все большую популярность во многих странах, и это продолжалось до 1948 года, когда Всемирная декларация прав человека («самый переводимый документ в мире») постановила, что «мужчины и женщины, достигшие совершеннолетия, имеют право без всяких ограничений по признаку расы, национальности или религии вступать в брак и основывать свою семью». Тем не менее принудительные стерилизации практиковались до 1970-х годов. Обобщая, можно сказать, что Лысенко переоценивал влияние внешних факторов, а сторонники евгеники переоценивали роль генетики.

Одна из форм научной слепоты возникает, когда научная теория отражает те или иные политические или религиозные пристрастия. Но другой источник этой слепоты – наша реакция на катастрофические провалы псевдонауки (или настоящей науки). Две описанных выше катастрофы в генетике заставляют предположить, что нам, возможно, следует сосредоточиться на нейтрализации вредных воздействий на наши наследуемые признаки. А если упомянуть к тому же никогда не прекращающиеся дебаты вокруг теории Дарвина, можно подумать, что эволюция человека остановилась или что ее «план» не играет больше никакой роли. Однако на деле мы переживаем беспрецедентную новую фазу эволюции, в ходе которой нам необходимо расширить свой ДНК-центричный взгляд на наследственность. Теперь мы наследуем приобретенные признаки. Мы всегда это делали, но сейчас данное явление приобретает все больший размах. Мы используем евгенику на уровне частных семейных решений (что правильно), а не на уровне правительственных распоряжений (что неприемлемо). Более того, с помощью обучения и определенных медикаментов мы можем преследовать те же ошибочные цели (выведение «идеального» единообразия), к которым стремилась и евгеника.

Эволюция убыстряется, перейдя от скоростей геологических процессов к скоростям Интернета; она по-прежнему использует случайные мутации и естественный отбор, но теперь в дело вступил также целенаправленный дизайн, который и делает ее все быстрее. Мы теряем один биологический вид за другим не только из-за их вымирания, но и из-за их слияния. Больше нет межвидовых барьеров между человеком, бактерией и растением – или даже между человеком и машиной.

Обобщения – лишь один из когнитивных инструментов, которым мы располагаем, чтобы добиваться усиления «эффекта Флинна» – постоянного увеличения среднего значения IQ во всех странах. Кто из нас обратил внимание на незаметную, но важную веху, когда на квалификационных тестах впервые разрешили использовать калькуляторы? Кому из нас не приходилось общаться, используя почти незаметные подсказки, которые дают нам Google или сервисы текстовых сообщений? Даже если оставить в стороне искусственный интеллект, как далеко мы продвинулись на пути повышения эффективности принятия решений – с помощью тех же способов, которыми мы развиваем нашу память, наши математические способности и мускулатуру?