Доказательства и их отсутствие

КРИСТИН ФИНН

Археолог, журналист, автор книги Artifacts: An Archaeologist's Year in Silicon Valley («Артефакты: год археолога в Кремниевой долине»)

Впервые я услышала, что «отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия», на первом курсе, когда училась на археолога. Теперь я знаю, что это изречение – часть рассуждения Карла Сагана о том, как отличить знание от незнания, но тогда эта цитата без указания ее авторства была просто когнитивным инструментом, которым пользовался наш профессор, чтобы лучше объяснить процесс раскопок.

С философской точки зрения это неоднозначная концепция, но на археологических раскопках, когда вы роетесь в земле, обметаете кисточкой или окапываете совочком найденные предметы, все становится ясно. Нам напоминали, что при изучении обнаруженных артефактов нужно учитывать, что здесь было еще много всего. То, что мы нашли, подняли и рассмотрели, – это остатки, которые сохранились благодаря материалу, из которого они были изготовлены, или просто счастливому случаю. Иногда остаются едва различимые следы, указывающие на то, что тут было раньше, – например, слой древесного угля на месте доисторического очага или какие-то следы на артефактах, которые позже будут обнаружены в лаборатории, – но все это осязаемые доказательства. Нужно также помнить о невидимых следах, о материалах, которые не сохранились, но все равно присутствуют в изучаемом контексте.

Эта концепция волновала мое воображение. Я искала другие примеры, за пределами философии. Я читала о великом археологе Леонарде Вулли, который копал гробницы III тысячелетия до н. э. в шумерском город Ур, находящемся на территории современного Ирака. Вулли догадался, что в гробницы в числе прочих предметов были положены музыкальные инструменты, хотя физически их не нашли. Но Вулли обратил внимание на полости в раскапываемом культурном слое – на этом месте когда-то были деревянные предметы, которые давно растворились во времени. Вулли заполнил гипсом эти полости и восстановил форму утраченных инструментов. Тогда меня поразило, что он создал произведения искусства: можно сказать, что его восстановление артефакта из пустоты можно рассматривать как инсталляцию. Уже в наше время британский скульптор Рэйчел Уайтрид получила известность благодаря тому, что делает слепки архитектурных пространств и различных предметов интерьера.

Признать отсутствие не значит навязать форму чему-то неосязаемому – это значит всего лишь признать возможность его существования. Думаю, если иметь в виду эту трактовку концепции отсутствия, нас ожидают интересные результаты. В течение многих лет археологи, работающие на Ближнем Востоке, не могли понять, что означают многочисленные уединенные купальни и другие строения, найденные в пустынях Северной Африки. А где же жилые дома? Ответ – их никогда не было: эти купальни использовались кочевниками, после которых оставались лишь верблюжьи следы на песке. Их жилье было эфемерным – шатры и навесы, которые они забирали с собой или которые быстро исчезали в песке, потому что изготавливались из недолговечных материалов. Если с этой точки зрения рассматривать фотографии руин в пустыне, то станет ясно, что в свое время там просто-таки кипела жизнь.

Вокруг нас полно отсутствующих свидетельств нашего собственного существования.

Когда умерли мои родители и я унаследовала их дом, его уборка стала для меня процессом, полным эмоционального и археологического смысла. Каминная полка в гостиной за тридцать пять лет обросла фотографиями, бумажками, разной мелочью и коробочками со старыми пуговицами и монетами. Я думала, что бы увидел тут незнакомец – криминалист или археолог, – опираясь только на осязаемые свидетельства? Однако, разбирая коллекцию, я испытала много разных переживаний, связанных с ней, – что-то невидимое и неисчислимое, но неотделимое от этих предметов.

Ощущение было знакомым, и я вспомнила свои первые археологические находки. Это был скелет длинноногой охотничьей собаки, одного из тех «породистых псов для охоты», которых, если верить греческому историку Страбону, привозили в Рим из Британии. Я опустилась на колени в могиле двухтысячелетней давности, осторожно вынимая каждую крохотную косточку, и почувствовала присутствие чего-то невидимого. Я не могу это описать, но это было именно то незримое «свидетельство», которое, казалось, делало собаку почти живой.