А если без контроля?

На втором году жизни ребенка наступает момент, когда он, еще совсем малыш, которого обихаживают, кормят, укладывают спать, с которым по существу все делают другие люди, становится личностью с собственной точкой зрения. Уже довольно много написано о том, что делающий первые шаги ребенок стремится к автономии, что он начинает осознавать себя как личность и проявлять свою волю. Однако большинство предлагаемых родителям рекомендаций, по сути, сводятся к серии новых и искусных стратегий, помогающих сделать все, что положено, с ребенком, который теперь способен громко протестовать против этого. Я же предлагаю взамен рассматривать эту пору жизни ребенка как возможность перейти от действий над ребенком как над пассивным существом к действиям вместе с ребенком.

Чтобы осмыслить эту разницу, нам следует обратиться к правилам и ограничениям, в рамки которых мы ставим детей. В принципе, нет ничего предосудительного в существовании самих «порядков» или «границ дозволенного», определяющих, когда ребенок должен ложиться спать, чем он должен питаться, с чем ему нельзя играть и куда ему нельзя заходить. Другой вопрос, насколько разумно то или иное ограничение. Это можно определить, исходя из следующих соображений: для чего введено ограничение, насколько оно стесняет свободу ребенка и кто его накладывает.

Объединив эти три критерия, мы можем заключить, что ограничения или порядки ввести проще всего, когда они продиктованы намерением оберегать ребенка (например, чтобы он не поранился), когда их строгость сведена к минимуму (например, их цель – не допустить малыша в те или иные помещения, а не ограничить его, только начинающего ходить, маленьким пятачком) и когда ребенок в максимально возможной степени сам участвует в определении такого порядка (предположим, помогает составить план, как сделать домашнюю работу).

Кроме того, важно изучить, как поддерживаются ограничения и порядки. Здесь всплывает идея контроля – понятие, в целом подразумевающее использование принуждения или давления с целью навязать ребенку чью-либо волю. Эдвард Деси и Ричард Райан проводят различие между обстановкой для детей, где действуют порядки или ограничения, и обстановкой, где предусмотрен контроль. Против последней они и возражают[800]. Даже самые ярые противники контроля усомнились бы, стоит ли исключить воспитательные меры такого рода, особенно когда речь идет о маленьких детях. В некоторых случаях необходимо настоять на своем, проявить твердость. И все же благоразумнее порекомендовать, чтобы родители и педагоги старались выбирать наименее принудительную и насильственную стратегию из тех, что способны обеспечить желаемый ими разумный результат. Не стоит грубо отодвигать ребенка, если это можно сделать мягко; не стоит приказывать ему отойти, если можно попросить его сделать это.

Если обратить внимание, как родитель применяет контроль, чтобы заставить ребенка что-то сделать, то можно с определенной точностью предсказать, как этот ребенок поведет себя в других ситуациях. Исследователи снова и снова убеждаются, что ежовые рукавицы – не самый действенный метод воспитания, с большой вероятностью ведущий к тому, что вне дома ребенок будет вести себя агрессивно и деструктивно. Мартин Хоффман в своем первом эксперименте подметил, что еще более верный способ предсказывать такие паттерны поведения – это наблюдать, как реагируют родители, когда дети не делают того, что им велено. Прогнозы особенно негативны, когда родители после единичного проступка повышали голос, распускали руки, угрожали, наказывали или как-то еще давили на детей, чтобы показать им, кто здесь главный[801].

Если многие ведут себя именно так, то не только из-за того, что у нас лопается терпение, но и потому еще, что это, как нам кажется, единственный выход. Мы убеждаем себя, что не просто навязываем ребенку свою волю, а преподаем урок, чтобы он знал, что бывает, когда он не слушается, и что этим мы исключаем возможность непослушания в будущем. Более того, в такие моменты нам кажется, что мы закладываем у него базовые представления о справедливости: если нарушил правило, изволь получить наказание.

В главе 9 я утверждал, что первое из приведенных обоснований изначально безнадежно порочно: наказания просвещают ребенка, как пользоваться властью, а не как или почему он должен вести себя хорошо. Второе обоснование, волей-неволей отображающее полезность того, что должно делать, не может быть опровергнуто фактами. Но имеет смысл исследовать эту логику и выяснить, на чем она основана. У меня такое впечатление, что родители применяют жесткие меры, поскольку боятся, что отсутствие наказания будет означать, что ребенку за проступок «ничего не было».

Если копнуть глубже, мы обнаружим, что это расстраивает нас по двум причинам. Во-первых, это означает, что ребенок «победил». А значит, нашему авторитету нанесен урон, и чем больше мы рассматриваем взаимоотношения с ребенком как борьбу за власть, тем яростнее будем набрасываться на него ради сохранения этой власти над ним. Во-вторых, нас беспокоит, что, если проступок сошел ребенку с рук, он решит, что сможет еще раз проделать то же самое. Беспокойство по этому поводу, в свою очередь, с головой выдает наше специфическое предположение о мотивах ребенка, а именно что он склонен делать то, за что ему ничего не бывает, и будет делать это до тех пор, пока его не одернут. В итоге наша потребность наказывать (или боязнь не наказывать) вполне объясняется неписаной теорией о человеческой натуре.

Каждый из этих мотивов и убеждений, что лежат в основе практики наказания детей, можно внимательно изучить. Правда ли, что мы желаем и дальше соревноваться с ребенком? Если нет, то нет и смысла отвечать на проступок с расчетом не дать ребенку одержать верх в соперничестве за власть, поскольку у вас с ним нет никакого соперничества за власть. Точно так же спросим себя, почему мы так уверены, что детям «от природы» доставляет особое удовольствие вести себя злобно, эгоистично и ни во что не ставить окружающих и что от этого их удерживает один только страх наказания. Факты свидетельствуют об обратном[802].

На мой взгляд, существуют два принципиально разных способа реагировать на плохое поведение ребенка. Первый – наказывать. Второй – посмотреть на ситуацию как на «воспитательный момент», возможность научить чему-то или общими силами решить проблему. В ответ на проступок следует сказать не «Ты повел себя плохо, и вот что я собираюсь за это с тобой сделать», а «Тут у нас вышла промашка, как бы нам с тобой исправить положение, а?».

Последний вариант – это другой взгляд, другой способ реагировать, и в их пользу можно привести массу причин. Применять власть, чтобы проделывать над кем-то что-то неприятное, – это возмутительный способ обращаться с людьми и особенно с детьми. Если есть хоть какая-то возможность избежать этого, то не может быть никаких сомнений, что так нам и необходимо поступить. Более того, когда вы вместе с ребенком общими силами стараетесь исправить ситуацию, для него это свидетельство, что в него верят. Этим вы словно говорите ему: «Я знаю, что, когда ты осознаешь моральную сторону своего поступка и приобретешь должные навыки, ты будешь вести себя ответственно». Эта вера в ребенка запускает механизм, который можно назвать «позитивным замкнутым кругом»: чем больше мы верим в ребенка, тем больше он старается оправдать наше доверие.

Но работает ли все это в реальной жизни? На самом деле здесь больше напрашивается вопрос «Работают ли наказания в реальной жизни?». Опыт и научные исследования подсказывают, что, когда детей наказывают, они ведут себя еще хуже, причины, по которым они так поступают, усугубляются, и у детей формируются сомнительные ценности. Получается, что любая другая реакция, за исключением наказания, улучшила бы положение в отличие от него. Атмосфера уважения, а не принуждения, неизменное желание действовать вместе с ребенком, чтобы помогать ему учиться вести себя как положено, готовность вместе с ним разбираться, что было сделано неправильно, и общими силами исправлять ошибки – все это вместе взятое представляет собой воспитательный подход, который не только приятнее, но и гораздо вероятнее даст долговременные результаты.

Так и слышу скептиков: «Конечно, конечно. Это замечательный настрой на первых порах или когда дело касается банального баловства. А как насчет рецидивов или тяжелых проступков? Не правильнее было бы в какой-то момент прибегнуть к наказанию (чтобы нарушитель прочувствовал последствия)?»[803] Давайте, отвечая на этот вопрос, для начала отыщем предпосылки для него, а они кроются в том, что взрослые не предпринимали никаких действий (или не проявляли обеспокоенность) до тех пор, пока не наказали ребенка, то есть сделали с ним нечто ему неприятное. Такой исходный посыл отражает распространенную тенденцию, о которой говорилось выше, – мыслить так: либо мы наказываем ребенка, либо проделка сходит ему с рук. (Рекомендуемый мною подход, ориентированный на решение проблем, в этом контексте будет рассматриваться как изощренная версия попустительства.) Другое убеждение, которое подпитывает эту точку зрения, состоит в том, что, пока ребенок не испытает страдания, никаких осмысленных выводов он не сделает. В общем, без боли нет побед.

Суть в том, что все наши познания о бессмысленности наказаний не утрачивают истинности только от того, что поведение ребенка слишком возмутительно или проявляется систематически. Наказывать его за по-настоящему ужасный проступок так же бессмысленно, как и за пустячное непослушание, а можно даже утверждать, что еще более бессмысленно, поскольку в первом случае ставки на кону гораздо выше. Напротив, попытки выяснить суть проблемы и решить ее – это, бесспорно, реакция разумная и действенная, даже если (а, по сути, отчасти вследствие этого) она не причиняет ребенку боли или унижения.

Соблазн пустить в ход наказание возрастает, когда ребенок упорствует в плохом поведении, не потому, что в этом случае наказание видится как более оправданная мера, а потому, что мы все сильнее отчаиваемся: «Сколько ни твержу этому ребенку, а толку никакого». Помимо того, что репрессивная стратегия еще менее действенна, чем уговоры (единственное, чего можно ею добиться, так это лишь временного послушания и затаенной обиды, если не злобы), смысл в ней такой же, как во фразе: «Я все печатал, печатал и печатал, рук не покладая, а хорошей книги так и не получается. Все ясно, от печатания нет толка». Когда какой-то один подход к совместному решению проблем не дает результата, стоит скорректировать или видоизменить его, но не отказываться от идеи сообща с ребенком решать проблемы и использовать угрозы и принуждения.

Было бы преувеличением сказать, что даже единичный случай применения наказания станет невосполнимой трагедией. Умеренные от случая к случаю наказания или скиннеровские стимулы, которые мы пускаем в ход, если не можем придумать никакого другого выхода, не будут наносить систематического вреда эмоциональному здоровью ребенка, во всяком случае, если он растет в обстановке душевной теплоты, любви и уважения. Но очень важно иметь в виду, что желательно всегда, когда это возможно, избегать наказаний и наград. Найти себе оправдание за допущенную сгоряча грубую ошибку – это совсем другое дело, чем отказываться признать, что определенные подходы сами по себе есть не что иное, как грубые ошибки.

Разве не требуется огромного терпения и выдержки, чтобы разобрать и решить проблему (а бывает, что и не один раз), и разве не проще было бы прибегнуть к старым испытанным способам быстро решить вопрос? Разве так уж нереалистично ожидать, что родители и учителя выберут последнее? Ответ на первый вопрос – да, на второй – нет. Когда мы откладываем в сторону книгу и возвращаемся к нуждам повседневной жизни, где запас времени и терпения не безграничен, где дети иногда словно нарочно предъявляют нам нескончаемый поток требований и изводят нас своими выходками, научные исследования и выводы о вреде наказаний могут показаться нам чем-то бесконечно далеким от реальности. И ох как трудно не поддаться соблазну наказать, накричать и даже отшлепать или попробовать контролировать с помощью подкупа (читай: наград). Каждый родитель не понаслышке знает это, и какой тогда смысл вырабатывать нормы собственного поведения, если мы не в силах им соответствовать?

И все равно, не следует и не нужно вообще отказываться от норм (стандартов) и целей. Как не должны мы и преуменьшать то, что в наших силах сделать. Потребуется время, чтобы развить в себе уверенность, что ребенок способен вести себя нормально в отсутствие подкупа или угроз, кнута или пряника. Но еще уместнее напомнить вот о чем: нам нужно время, чтобы увериться в собственных способностях справиться с любой ситуацией без кнута и пряника. Моя близкая знакомая не так давно сказала мне: «Знаешь, почему я ни разу не шлепнула своего младшего? Все просто: я теперь лучше научилась быть мамой». А другая знакомая, у которой есть дочь, как-то призналась мне: «Я говорю дочери: “Смотри, что я тебе дам, если ты уберешь у себя в комнате”, просто потому, что мне не хватает навыков достучаться до нее каким-нибудь другим способом».

Эти матери подходят к собственному поведению с позиций, которые поражают меня как своей конструктивностью, так и тем, что вселяют реальную надежду на лучшее. Да, они применяли награды и наказания, но они прислушиваются к критике метода кнута и пряника и не считают, будто она оторвана от реальности. (Вероятно, они осознают, что все фундаментальные перемены поначалу кажутся неосуществимыми.) Они не настаивают на том доводе в свою защиту, что от детей можно добиться чего-нибудь, только если манипулировать их поведением (если кто-то упорствует в этом мнении, знайте, что перед вами родители, которые не знают иных способов воспитания, кроме кнута и пряника). Более того, эти достойные матери способны воспринимать себя как учениц, которые пока еще совершенствуются в своем деле. Вероятно, им требуется время и помощь, чтобы избавиться от прежних привычек и отказаться от быстрого решения воспитательных проблем по постулатам популярного бихевиоризма. Но интуиция подсказывает им, что двигаться следует именно в этом, правильном направлении.