XIX. Роль личности как переключающего фактора

XIX. Роль личности как переключающего фактора

Фрейдовская школа впервые обратила внимание на особое явление в половой жизни, которое было фрейдистами названо: «перенос» (?bertragung). Сексуально дезорганизованный человек часто приковывается, «приклеивается» к другому человеку, «переносит» на него все свои любовные переживания, делает его своим кумиром, превращает себя в раба, отказывается от своей личности и независимости и без этого «переносного своего аппарата» не может существовать. Адресат такого переноса — главная основа бытия для переносящего, обязательный «мост», по которому последний продвигается, протаскивает к жизни все свои планы и действия. Эти своеобразные любовные привязанности, «переносы» играют, по нашим наблюдениям, особо крупную роль в переходном возрасте, когда резко заостряется личностное начало и усложняются личностные связи с окружающими людьми. Если «перенос» удачен или, наоборот, неудачен, это имеет огромное значение для всех социально-жизненных установок «переносящего».

Мы лично думаем, что в этом фрейдовском «переносе» сексуальное содержание вовсе не должно превалировать, мало того, может и совсем отсутствовать. Если оно иногда сильно, то вовсе не потому, что механизм «переноса» — первично половой механизм (влюбленность), а лишь потому, что для внеполового переноса среда не создавала должных условий: аналогично половому романтизму подростка, который заостряется именно как половой лишь из-за отсутствия бредовых путей для социального романтизма[209]. Однако отрицая половую диктатуру в явлениях «переноса», мы не отрицаем самого факта переноса, наоборот, обращаем самое серьезное внимание на огромное его значение (как положительное, так и отрицательное) в половом воспитании.

«Переносом» можно бы назвать такое состояние человека, в частности, растущего человека — ребенка, подростка, когда оно особенно крепко, глубоко привязывается к другому человеку, делая его центром своих симпатий, своего доверия, олицетворением своих идеалов, образцом для своего поведения и миросозерцания и т. д. Очевидно, для такого прикрепления к другому половой элемент вовсе необязателен. Если подобный «идеал» действительно хорош в социально-творческом, действенном смысле, если он силен, смел, умен, глубок, чуток, честен, — крепко привязаться к нему можно и без всякой половой подоплеки, тем более, что в жизни носители таких качеств настолько редки, что удивляться их всепокоряющему влиянию не приходится. Сложнее обстоит, если «идеал» совсем не идеал, если чертами героя, борца и пр. награждают мелкое ничтожество, но и здесь осложнение может быть обусловлено тоже не «половым наваждением», не «любовным опьянением», а лишь острым, трагическим одиночеством, беспросветной социальной тьмой вокруг, когда сослепу, «с голоду» урод красавцем покажется: не половой голод, а тот же социальный голод. И лишь в третьей категории случаев мы встречаемся с действительным половым переносом, когда «идеал» делается олицетворением наилучшего в мире по причине осложненной половой к нему привязанности.

Как бы то ни было — независимо от того, к какой группе отнести тот или иной случай «переноса» — самый факт возможности сосредоточения необычайно острых и сложных эмоций на одном человеке отрицать нельзя, и в педагогическом отношении следует его детально изучить, использовать в первую очередь для целей полового воспитания.

Подросток — острый личностник, но он же рвется к людям. Он мечтатель, романтик, «идеализатор» (не идеалист!), но не в процессах закупорки, а в своих проекциях наружу, к социальному миру. Его социальные требования, однако, очень сложны и противоречивы (уступает коллективу лишь при условии максимального субъективного выигрыша), и не так просто прочно слить его с широким социальным окружением. Именно тогда, когда в коллективе он не прививается, делается он особенно падким на более узкие социальные избирания и начинает тяготеть к более замкнутому, специально избранному им кругу, зачастую ограничивая его одной лишь, но зато уже максимальной привязанностью.

Все недополученное им от себя из-за бедности его реальных, социальных установок, все недополученное им из коллектива из-за нищеты его связей с последним, он переливает в найденный им идеал. У подобной сверхпривязанности огромная роль — как паразитарная, если ее адресатом является недостойная личность, бесплодно поглощающая, не умеющая использовать могучую силу такой привязанности, — так и творческая, если она является стимулом к ценнейшим действиям «во имя моего идеала».

Чем шире и ярче конкретные социальные связи подростка, тем меньше у него нужды в такой исключительной привязанности; однако, учитывая трудность, конфликтность путей, по которым развертывается подростническая социальность, педагогическое значение такой сверхпривязанности нельзя ни в коем случае преуменьшать. Можно вполне определенно указать, что значительная доля педагогической талантливости и вожаческого влияния растут именно из этого источника. Всем известны десятки случаев быстрого «чудесного перерождения» целых групп (классов) подростков при появлении среди них нового, исключительного педагога или выдающегося вожака. В этом перерождении играют роль самые разнообразные факторы: конкретное олицетворение своих идеалов в определенном человеке (наглядность идеала), романтическое преклонение перед живым героем, сложные подражательные процессы, стремление через препятствия к «вершине», — иногда попросту любование, обожание (в последнем содержится уже элемент сексуальности, притом элемент пассивирующий).

Хорошо, если человек, к которому «прицепились» эти детские эмоции, сумеет осторожно отвести их от себя и переключить на дела, на жизнь, на творчество. Опасно, если он не сумеет этого сделать, — подобный процесс превратится тогда в нескладную, самодовлеющую «жвачку влюбленности». Еще хуже, если он по своим качествам вообще недостоин таких детских эмоций, это отравляет в дальнейшем весь детский эмоциональный источник и послужит причиной самых тяжелых социальных, а затем и сексуальных разочарований подростка.

Если в подобной привязанности даже и содержится иногда элемент полового романтизма, в этом нет ничего опасного при условии чутья и уменья со стороны адресата такой романтики. Половая романтика подростка в подавляющем большинстве случаев может быть десексуализирована (недаром до трети детей «влюбляются» вначале в преподавателей своего пола, оказываясь в дальнейшем вполне нормальными гетеросексуалами)[210], надо лишь дать ей богатую социальную начинку и конкретные пути для делового переключения.

Лучше, если процесс роста здоровых творческих связей подростка с жизнью развернется без этих исключительных сосредоточений внимания на определенной личности, хоть будь то великолепный вожак или замечательный педагог. Лучше потому, что тогда не окажется узости горизонтов, конкретные сцепления с жизнью будут более обширные, свободные, богатые: товарищество, а не один товарищ, коллективный героизм, а не один герой, взаимное подталкивание, а не подражание одному.

Там, где этой здоровой, широкой социальности нет, там, во избежание распыления детской энергетики на паразитарные переключения, следует, конечно, воспользоваться и механизмом «переноса», механизмом переключения энергетики на личность, «по которой» в дальнейшем, как по мосту, детская энергетика включится уже в широкую, здоровую реальность. Привязавшись к одному, сосредоточившись на одном человеке, тем самым подросток создает единство, избегает распыления и в общих своих целеустремлениях. Подражая своему кумиру, домогаясь его внимания, отстаивая его интересы, подростки постепенно развертывают глубокие и прочные доминанты, привыкают к тормозным процессам, — одним словом, всесторонне качественно растут.

Необходимо лишь не допускать длительной задержки на одной личности, надо добиться как можно скорее, чтобы эффект влияния этой личности перестал быть исключительным, надо, чтобы сама эта личность всемерно способствовала постепенному отрыву от себя и дальнейшему переходу ребенка в широкую социальность. «Ты любишь, уважаешь во мне не меня, не мои личные качества, а себя, свои творческие искания, и жизнь со всем ее, желанным для тебя, творческим содержанием; во мне ты нашел лишь одно из воплощений того, чего ты ищешь, в себе и в жизни ты найдешь еще более богатые и радующие воплощения; поэтому поучившись у меня, следуя за мною, стань наконец на собственные ноги и отправляйся сам в широкую жизнь на боевую работу!» — таков должен быть педагогический девиз адресата «переноса», такова должна быть его тактика в отношении к «переносящему» подростку.

Конечно, носитель такой чуткой и сложной «переносной» тактики должен быть незаурядной личностью: чтобы привлечь к себе «гордые» симпатии подростка, чтобы оказаться в героическом ореоле и, в то же время, уметь педагогически регулировать, переключать эти своеобразные эмоции, надо самому воистину гореть любовью к социальной борьбе, к творчеству, быть подлинным социальным революционером и революционным строителем, насыщенным пафосом боев и исканий. Только такая личность имеет педагогическое право на временное привлечение к себе подростнических эмоций, на время, чтобы сыграть роль моста, по которому через пропасть возрастных противоречий подросток пройдет в действительную жизнь. Подавляющее большинство случаев исключительной, персонально направленной половой сверхромантики подростков, а также наибольшая часть разнуздывающего влияния вожаков на группы подростков обусловлены тем, что возрастная тяга к «переключению на личность» неразумно или злостно-уродливо использована. Половое воспитание настойчиво требует серьезнейшего внимания к механике «переноса».

Что способна сделать эта механика именно в переходном возрасте, подтверждается многими нашими наблюдениями, прочно подкрепленными также материалами Сталинградской, Терской и других трудкоммун (дискуссия на конференциях и курсах СПОН 1924–1926 г.г.). Самым фактом появления своего в детучреждении, привлечением к себе детской эмоциональности, детских симпатий чуткий, незаурядный педагог оказывается сразу в центре переключающей работы и начинает незаметно для себя менять всю «половую атмосферу» учреждения. Еще пальцем о палец не ударив для так называемого непосредственного полового воспитания, т. е. не сделав еще ни одного разъяснения по половому вопросу, ничего не изменив в методах физкультуры и т. д., он, однако, успел уже перестроить, переключить ряд детских эмоциональных установок, успел отвлечь от половых доминант часть их энергетики, переключив ее на себя и на связанное с собою дело, успел уменьшить количество и напряженность тяготения к онанизму у ряда детей, смягчить серию садистических выходок и пр. Повторяем, ничего специального для этого не предприняв, ни указаний, ни запретов, одним лишь фактом включения своего личного влияния в общий педагогический процесс.

Конечно, одно это влияние, без реализации всего, о чем мы подробно говорили во всех главах выше (от VII до XVII вкл.), скоро повиснет в воздухе. Конечно, длительное, исключительное сосредоточение детских эмоций на этом влиянии создаст скоро атмосферу опасного массового гипноза, но как частичный, правильно используемый элемент полового воспитания, на своем месте и в свое время, влияние это уместно и очень ценно.

Лучшим «естественно-экспериментальным» обратным доказательством этого влияния являются случаи, где в здоровое, упорядоченное детучреждение является один или два незадачливых, тусклых педагога, ничего особенно плохого не проделывающие в половой области, — однако в несколько месяцев невольно, резко меняющие «половую погоду» в учреждении: детская эмоциональность, не задержавшаяся на тусклой личности этих педагогов, не задерживается также и на их учебных предметах, отклоняется в сторону и, если не найдет по пути иного, здорового канала, прорывается на половые пути, до того бывшие в благополучном состоянии. Именно в переходном возрасте, хотим мы этого или не хотим, необходимо особенно зорко учитывать роль личности в области полового воспитания, так как социально-личностные установки возраста насыщены конфликтами, противоречиями, необычайными трудностями.

Центр тяжести работы, конечно, — весь педагогический процесс в целом (среда, коллектив, труд, обществоведение и проч.), но роль личности и детских переключений на личность должна учитываться как весьма существенная часть этого процесса: не решающая, не главная, но очень и очень существенная его часть.