Выступления трудящихся

Неквалифицированным наёмным рабочим и работникам по принуждению платили мало, и это порождало проблемы с рабочей силой. Обычно рабочие протестовали против тяжелых условий, попросту исчезая с предприятий. Убегали даже те, чья заработная плата находилась в верхней части шкалы. Крепостной мастер Пётр Иванов, чей контракт с хозяином мануфактуры Хахбердовым описан выше, сбежал с работы в первый же год после подписания контракта. Когда его поймали, он проработал на мануфактуре пять лет и снова убежал[650]. Это была единственная реальная форма протеста, доступная отдельному работнику.

Хотя работавшие принудительно, кажется, убегали чаще наёмных работников, последние также покидали свои рабочие места, чтобы пуститься в бега. Только в 1766 г. с бумажной фабрики Василия Ольхина на Выборгской стороне убежало 48 работников. Среди охтинских плотников бегство было до того обычным делом, что в 1796 г. в бегах их находились целых 20 %, или 118 человек[651]. Беглецы обычно перебирались в другие части города и находили работу на других предприятиях[652]. Власти, зная об этих хитростях, предостерегали подрядчиков от найма беглых; на сей счет были выпущены подробные инструкции[653]. Тем не менее бегство оставалось часто применявшимся и надёжным способом избавиться от суровых условий.

Вторым способом выразить недовольство был официальный протест. С начала 1770-х гг. рабочие стали добиваться изменения условий труда, протестуя официально. Например, в 1771 г. из канатной мастерской англичанина Роберта Крампа на Васильевском острове в Мануфактур-коллегию доставили прядильщика по фамилии Шибков, обвинённого в том, что сам он работал плохо и других подстрекал к тому же. Десять его товарищей отложили свои инструменты и отправились вместе с ним, причём не только затем, чтобы защищать Шибкова, но и чтобы выразить возмущение низким качеством сырья, которое им предоставляли: из-за этого падала производительность труда, а значит, и заработки[654]. Неизвестно, какое решение было принято по этому делу, но в большинстве других случаев рабочих признавали неправыми и возвращали к хозяевам для наказания.

Однако наиболее основательно документированное дело о коллективном выступлении в екатерининском Петербурге кончилось иначе. В 1787 г., в последнюю неделю июля, покинули работу многочисленные государственные крестьяне, трудившиеся у субподрядчика Долгова на строительстве гранитных набережных Екатерининского канала. Официальные власти, заинтересованные в завершении работ до прихода зимы, пытались посредничать в этом споре, но рабочие отказались вернуться к работе и настаивали на судебном разбирательстве своих жалоб. Несмотря на увещевания со стороны различных официальных лиц, рабочие продолжили забастовку в первую неделю августа.

Эти события разворачивались в то время, когда Екатерина возвращалась из своей продолжительной поездки по югу России. Она приехала 7 августа, и рабочие решили представить дело прямо на рассмотрение государыни. Четыреста их представителей – десятая часть всех бастующих – вышли на Дворцовую площадь напротив Зимнего дворца. Они не соглашались разговаривать ни с кем из чиновников и требовали приёма у самой императрицы. Демонстранты соблюдали порядок и держались почтительно, а всякий раз, как в окнах дворца показывалась какая-нибудь женщина, толпа рабочих, думая, что это Екатерина, разражалась приветственными криками. Но императрица отказалась выслушать жалобщиков и в конце концов велела страже разогнать их. Войска силой быстро рассеяли толпу, арестовав при этом 17 человек.

Перед властями встали две проблемы: как достроить набережную канала и что делать с арестованными рабочими. Суд Нижней расправы сначала приговорил тридцать человек к битью кнутом, а пятерых зачинщиков к каторге с урезанием ноздрей. Верхняя расправа, согласовав дело с городским магистратом, смягчила приговор после апелляции – к битью кнутом присудили шестнадцать человек, а пятеро главарей попали на месяц в каторжные работы. Уголовная палата провинциального суда утвердила приговор, но тут вмешалась Екатерина и отправила дело в совестный суд, где третейскими судьями, избранными представлять рабочих, оказались губернский прокурор и ходатай по финансовым вопросам. Здесь рабочих признали виновными лишь в «дерзости и упрямстве»[655]. Всё время, пока рассматривалось дело, остальные работники упорно отказывались внять настояниям начальника полиции или кого-либо другого и возобновить работу. Противостояние тянулось весь август и сентябрь и никак не могло разрешиться. Наконец 1 октября, осознав, что с каждым упущенным днем растет вероятность того, что строительство придётся заканчивать уже в следующем сезоне, власти решили удовлетворить требования рабочих (которые так и не были подробно изложены на бумаге) и сняли обвинения с арестованных[656]. В этом случае, который по всем статьям был крупнейшим из такого рода протестных выступлений в Петербурге в XVIII в., рабочие одержали полную победу: правительство исполнило их требования и пообещало улучшить условия труда.

Рассматривавшиеся в уголовном суде дела с участием работников по принуждению показывают, как тяжела зачастую была их жизнь. Они начинали работать ещё детьми, лет с девяти, а то и раньше. Скверное обращение хозяев заставляло многих раз за разом пускаться в бега. Нередко они были вынуждены красть, так как им было не прожить на скудное жалованье. Многие так и не заканчивали ученичества и, оставшись без ремесла, добывали себе пропитание преступным путем[657].

Зато наёмные работники могли получить более выгодные условия работы. Они часто собирались в группы и искали работу коллективно, составляя артели, насчитывавшие до 60 человек. В классической форме артели её члены выбирали себе бригадиров. Группы рабочих, собранные подрядчиками, напоминали артели, но, строго говоря, ими не были. Артели принимали на себя коллективную ответственность за поступки отдельных своих членов. Чтобы вступить в артель, кандидаты платили небольшую сумму денег[658].

Кроме артелей подрядчики часто набирали на казённые стройки и крестьян в индивидуальном порядке. Подрядчики узнавали об открывающихся подрядах из объявлений в «Санктпетербургских ведомостях». Условия подряда обычно гласили, что организация, заказывающая работу, готова предоставить всё, кроме рабочей силы. Бывало, что подрядчики брали на себя поставку инструментов, но лишь очень редко предоставляли также и материалы[659]. Берега каналов и рек оделись в гранит – это было выдающееся достижение эпохи Екатерины – усилиями наёмных крестьян. Адмиралтейство тоже расширяло подрядное строительство морских судов. Обширные работы по ремонту дома, в котором должен был жить прусский принц Генрих в начале 1770-х гг., были выполнены в основном крестьянскими подрядами. Отдельные контракты колебались в цене от 25 руб. до сумм свыше 1700 руб. Среди тех, кто брал подряды на проведение работ, были семеро помещичьих крестьян из Ярославской губернии и один из-под Костромы, один монастырский крестьянин из Ярославской губернии, двое ремесленников – выходцы из Германии, торговец скобяными изделиями из Холмогор, двое подмастерьев и многие другие, о ком нет подробной информации[660].

В целом, хотя промышленные предприятия составляли значительную долю петербургских производств, ремесленные мастерские, принадлежавшие индивидуальным мастерам, тоже вносили вклад в изготовление продукции, особенно товаров для повседневного домашнего потребления. Ни те, ни другие предприятия не были крупными. Большинство как фабрик, так и мастерских за 35 лет сменили владельцев или исчезли.

Техника в России была не такой передовой, как в Европе того времени. По оценке Н.А. Рожкова, «не только русский кустарь работал руками с помощью самых примитивных орудий, то же самое было и на фабрике. В сущности, фабрика XVIII века не заслуживала этого громкого названия: она была мануфактурной, обходилась без машин, ручным трудом, чем и обусловливалась возможность успешной конкуренции с нею со стороны кустарного производства, которое с технической стороны было, таким образом, не ниже фабричного. Достаточно сказать, что русской обрабатывающей промышленности XVIII столетия был неизвестен даже такой нехитрый и несложный инструмент, как самопрялка»[661].

Иностранцы играли важную роль в промышленной активности, особенно квалифицированные работники и управленцы. На неквалифицированной работе в столице преобладали недавние выходцы из русской провинции. Несмотря на то что в Петербурге XVIII в., несомненно, существовал тип производства, свойственный периоду до начала Нового времени, всё же именно там и тогда русские рабочие, управляющие, владельцы предприятий, а также ремесленники овладевали техническим опытом и приобретали деловую хватку – всё это пригодилось для управления крупными предприятиями, которые начали появляться в первые годы XIX в. Эти первые шаги промышленной активности – особенно благодаря участию в них иностранных специалистов и труду крестьян из российской глубинки – весьма значительно способствовали урбанизации Санкт-Петербурга.