Купцы

Как явствует из сказанного на предыдущих страницах, в торговле через Санкт-Петербург участвовали и иностранные коммерсанты, и купцы из внутренних районов страны, и столичное русское купечество. Но кто именно были эти купцы? Велико ли было их число? Как они жили? Какова была их система ценностей?

Для того чтобы считаться купцами по закону, торговцам полагалось приписываться к одной из трех купеческих гильдий (до 1775 г. – к двум). Это касалось как русских, так и иностранцев, и в 1789 г. свыше двух тысяч человек были зарегистрированы таким образом в столице. Численность купечества постоянно колебалась. Комитет, на который после провозглашения в 1785 г. Жалованной грамоты городам была возложена обязанность вести Городовые обывательские книги, составил перечень всех лиц, приписанных к петербургскому купечеству за первые десять месяцев 1786 г. (табл. 6.2)[517].

Таблица 6.2

Социальное происхождение приписавшихся к купечеству в Санкт-Петербурге в 1786 г.

В купечество приписывались как в индивидуальном порядке, так и семейными группами, насчитывавшими до пятерых человек. Так, в приведённой таблице насчитывается 119 записей о регистрации в петербургском купечестве, которые охватывают в общей сложности 186 лиц. Из этих 119 записей 29 относятся к купцам из других русских городов, а 13 – из других стран. Ещё 17 составляли мещане из разных городов России (и только один был из Петербурга), чей объявленный капитал уже позволял им записаться в купцы, т. е. в более зажиточную категорию населения. К «прочим» отнесли мастера-ремесленника, почтальона, «вольных людей» и «еврея, обращенного в греческую веру». Почти половина приписавшихся (45,4 %) происходили из крестьян, в том числе из отпущенных на волю крепостных (9 записей, т. е. шестая часть общего числа крестьян), из государственных крестьян (20) и из экономических крестьян, т. е. из бывших монастырских (25). Многочисленность крестьян, приписывавшихся к купечеству, подтверждает мысль, высказанную выше, в главе 2, о том, что официальные законодательные категории подданных Российской империи подвергались трансформации в социальной среде Санкт-Петербурга. В числе вновь приписанных к купечеству было семь женщин, большей частью вдов. За одним исключением все русские купцы приписались к 3-й, наименее имущей гильдии, и большинство их объявило размер капитала от 1005 руб. (30 записей) до 1050 руб. (11 записей). Один освобождённый от крепостной зависимости крестьянин приписался ко 2-й гильдии. Семеро иностранцев записались в 3-ю гильдию, один – во 2-ю и пятеро – в 1-ю. Словом, петербургское купечество представляло собой довольно пеструю группу населения.

Многие из тех, кто занимался торговой деятельностью, по-видимому, пренебрегали регистрацией в купечестве или избегали её, в том числе и некоторые иностранные торговые агенты, ведшие дела в весьма внушительных масштабах. Многочисленное временное население столицы, которое А.Н. Радищев в 1780-е гг. оценивал в 30 тысяч человек, включало в себя немало людей, не приписанных к купечеству, но всё равно каждый год приезжавших ненадолго, чтобы купить или продать импортные и экспортные товары, как и те, что предназначались для употребления в самом городе[518].

Зарегистрированные купцы стремились ограничить коммерческую деятельность лиц, не приписанных официально к купечеству. Соглашаясь, что коммерция должна быть исключительно сферой деятельности купечества, Екатерина II издавала указы, разрешавшие крестьянам продавать в городе лишь определённые виды продукции. Когда незарегистрированных торговцев заставали за продажей каких-нибудь иных товаров, то купцы, принадлежавшие к гильдиям, жаловались на них в Городскую думу. Так, в 1789 г. по рекомендации одного представителя 1-й гильдии Дума потребовала от комиссии по составлению Городовой обывательской книги представить полный список жителей, занятых торговлей и коммерцией, с указанием мест, где они вели дело, будь то дома, в лавке или в подвальном этаже. Законные члены купеческого сословия надеялись, что это поможет сократить внушительное число «неприписных» иностранцев и русских торговцев, не состоящих в гильдиях[519].

Как и прежние попытки искоренить незаконную коммерческую деятельность, этот указ исполнялся недостаточно строго. Временные обитатели города – и богатые иноземные торговые агенты, и приезжие русские купцы – продолжали торговать на рынке и на улицах.

Многочисленные купцы, приписанные к другим русским городам, ежегодно по несколько месяцев жили в Петербурге. Сколько было таких купцов, можно установить лишь приблизительно. Статистические данные показывают, что среди столичных торговцев доля купцов, занятых коммерцией в Петербурге, но зарегистрированных в других городах, действительно была очень высока[520].

Рассмотрим для примера купцов, занятых в экспорте льна и пеньки. После пожара на пеньковых складах в 1780 г. Коммерц-коллегия тщательно переписала имена и адреса 113 купцов, потерявших в пламени свои товары. Только 17 из них были зарегистрированы в Петербурге. Двое были из Твери, 19 из Калуги, 6 из Серпухова, 18 из Ржева, 5 из Старой Руссы, 3 из Москвы и ещё 43 человека из разных других мест. Таким образом, лишь меньше пятой части пострадавших купцов составляли петербуржцы[521]. Купцы из других мест потеряли гораздо больше товара, чем петербургские, которым принадлежала незначительная часть сгоревших льна, пеньки и табака[522]. Скромную роль петербуржцев демонстрирует и тот факт, что из 21 купца, дежурившего на складе в день пожара, ни один не был зарегистрирован в Петербурге[523]. Рынки льна и пеньки принадлежали к числу важнейших, так как, наряду с железом, эти товары являлись главными предметами экспорта из России в то время. Товары из внутренних областей, предназначенные на экспорт, переходили прямо из рук провинциальных купцов в распоряжение иностранных торговых представителей. Петербург служил перевалочным пунктом и хранилищем товаров, но посредническое участие здешних купцов в сделках было незначительно. Можно предполагать, что так же обстояло с такими предметами экспорта, как железо, рыбий клей, зерно и лес.

Местные купцы нанимали лавки на базарах и рынках или вели торговлю в других постоянных торговых точках. По закону, каждая лавка должна была торговать определённым узким набором товаров. Если купцы хотели расширить ассортимент, то им следовало открывать новые лавки в других местах. Жёны, братья, сыновья, племянники, свойственники и деловые партнеры хозяев помогали вести в них торговлю. Кроме торговли купцы со средствами занимались и ростовщичеством[524].

Зарегистрированные или нет, купцы нередко старались получить выгоду, нарушая многочисленные законы и правила. Указ, урезавший ассортимент товаров, которые могли продаваться в каждой лавке, мотивировался заботой о пресечении торговли краденым, в том числе вещами из царского дворца[525]. Контрабандный ввоз, особенно алкогольных напитков, был сокращён до приемлемых масштабов лишь в 1770-х гг., если вообще можно говорить об этом. В самом деле, общепринятым было мнение о купцах как о бесчестных стяжателях, а значит, многие горожане считали, что имеют дело с торговцами сомнительной порядочности. Образ такого купца воплощён в образе Ферапонта Пафнутьевича Сквалыгина в опере Михаила Матинского «Санктпетербургский Гостиный двор», впервые поставленной в 1779 г. и восстановленной в 1792 г.[526]. Сквалыгин, чья говорящая фамилия означает «скупец», «скряга», заламывал непомерные проценты, выдавал убогие изделия местных мануфактур за привозной товар высшего качества, подавал своим гостям несвежие кушанья, чтобы они поменьше съели, был безжалостен к должникам (хотя своих собственных кредиторов упрашивал о пощаде), подделывал или уничтожал долговые расписки, чтобы не платить долги. Его кредо было следующим: «Купец, старающийся о прибыли, так, как я, не взирая ни на какие добродетели, всячески обогащаться должен. Добродетель есть не что иное, как дурная привычка, и кто ею сильно заразится, тот остается во весь свой век в презрении и бедности; а кто один только вид добродетельного представляет, тот называется разумной и честной человек и живет благополучно… И вот мои непоколебимые правила: Первое. Кроме себя, никому добра не желать. Второе. Стяжать имение свое, хотя бы со вредом другому. Третье. Это зависит от произволения, дать ли другому хлеб или разорить его до основания. Вот тебе начальные основания истинного купечества, кои меня обогатили. Запиши их себе и ты»[527].

Несколько русских купеческих семейств составили в Петербурге большие состояния. К числу богатейших из них принадлежали Поповы, Тучковы, Ямщиковы, Ольхины, Шемякины, Лукины, Походяшины, Логиновы, Гороховы, Яковлевы. Легче всего проследить историю состояния Яковлевых. Основателем семейного богатства стал Савва Яковлев (чья настоящая фамилия была Собакин). Когда он молодым крестьянином торговал вразнос пирожками с мясом на петербургских улицах, его приятный голос привлёк внимание императрицы Елизаветы, которая пожаловала ему исключительное право с тех пор снабжать двор этими пирожками. Яковлев с выгодой для себя воспользовался царской милостью и открыл лавку, в которой торговал разными товарами. Часть своих доходов он давал в рост под высокий процент другим купцам, почти как Сквалыгин в опере. Сколотив таким образом кое-какое богатство, Яковлев принялся открывать всё новые лавки, а полученные доходы направлял в дело. Со временем он занялся импортом и экспортом и даже завёл собственные фабрики в столице и в Ярославле. Кроме того, он выиграл контракт на продажу спиртного в Петербурге. В 1758 г. Яковлев попросил освободить его от подушной подати и в том же году получил для себя и своих отпрысков потомственное дворянство.

При Екатерине, после её прихода к власти в 1762 г., Яковлев сначала показал себя плохо – отказался бесплатно поставить водку для народа, как было велено. Как рассказывал об этом историк культуры М.И. Пыляев, возмущённая толпа подняла шум и крик, на улицах начались беспорядки. В наказание Екатерина приказала Яковлеву носить по праздникам чугунную медаль весом в пуд. Ему удалось вернуть расположение государыни, восстановив разрушенную церковь, на которую она обратила внимание по пути в Москву на свою коронацию несколько месяцев спустя. Она собиралась сама позаботиться о починке этой церкви и просила, чтобы ей напомнили об этом на обратном пути в Петербург. Яковлев разгадал её намерения и отремонтировал здание на свои средства. Возвращаясь из Москвы, Екатерина посетила церковь и попала как раз на крестный ход с колокольным звоном. В ответ на её вопрос о том, как же удалось так быстро и с такой пышностью отстроить церковь, ей сказали, что это дело рук Яковлева.

К концу своих дней Савва Яковлев занимал в Петербурге весьма завидное положение, а после смерти удостоился погребения среди захоронений знати на кладбище Александро-Невской лавры. После его смерти Яковлевы продолжали расширять свои капиталовложения и концу века стали крупными землевладельцами и вели операции с недвижимостью[528]. Один из внуков основателя династии, Савва Михайлович Яковлев, сумел в 1791 г. приписаться в именитые граждане, будучи холостяком 21 года от роду, заявив, что располагает капиталом в 70 тыс. руб. и имеет, помимо собственного дома на Васильевском острове, занимавшего два участка, ещё каменный дом в Третьей Адмиралтейской части и деревянный дом возле Семеновского моста, а сверх того две лавки и пустующий участок[529]. Историю Яковлевых хорошо знали в Петербурге и часто приводили в доказательство того, что трудолюбивые выходцы из провинции могут составить в столице большое состояние, занимаясь коммерцией.

Очень пёстрым было происхождение купцов-иностранцев, которые начали приезжать в Петербург сразу после его основания. Уже в 1714 г. в городе поселились купцы с Востока – армяне, персы, турки, татары, китайцы и индийцы, не говоря уже о европейцах[530]. А через пять лет иностранные купцы уже успели пустить здесь глубокие корни. Среди них особенно выделялись британцы[531]. О той роли, которую играли иностранцы в деловой жизни столицы, можно получить некоторое представление из двух документов за 1773 и 1774 гг. Речь идет о составленных для Комиссии о коммерции списках иностранных купцов, ведших дела в Петербурге. В 1773 г. в список входили названия 27 голландских фирм, 27 французских, 14 из Испании и Италии, 11 из Священной Римской империи, 16 из Любека, 14 из Гамбурга, 3 из Ростока, 8 из Швейцарии, 8 из Армении, 6 из Саксонии, 4 из Пруссии, 4 из Дании и 65 из других, не перечисленных здесь стран. В 1774 г. в список вошли 56 «аглинских» торговых домов из Великобритании. 263 иностранные фирмы, внесённые в списки за два года, почти вдвое превышали число русских купцов, которые вели внешнюю торговлю через Петербург – их было 140[532]. Несколько более поздний материал позволяет применить другой критерий оценки – по числу иностранных купцов, зарегистрированных в Петербурге в 1790 г. не с собственным делом, а в качестве агентов заграничных фирм: 28 британцев, 7 немцев, 6 голландцев, 4 французов, 4 датчан, 2 швейцарцев, 2 португальцев, один испанец, один итальянец, несколько пруссаков. Кроме того, 12 иностранцев являлись именитыми гражданами, а 106 были записаны купцами 1-й гильдии[533]. Репутация иностранных купцов затмевала оценку достоинств их русских собратьев. Эти иноземцы, как правило, были серьезными, культурными и респектабельными людьми. Но всё же время от времени их репутацию порочили те, кто, не приписываясь к купеческим гильдиям, занимался коммерцией нелегально[534].