IV. «Психология толп» в «Протоколах»

Читателя «Протоколов» сразу же поражает та важность, которая придается в них рассуждениям о толпах, об их психологических характеристиках и об искусстве манипулирования этими толпами. В целом ряде отношений «Протоколы» можно читать как общедоступный учебник по психологии толп, включающий одновременно теоретическую часть, относящуюся к прикладной психологии масс. Два первых «протокола» (или «главы») в версии С.А. Нилуса специально посвящены изложению такой теоретико-прагматической психологии толп [318] . Но упоминания о той или иной теме из этой психологии встречаются почти во всех «протоколах», в частности относящихся к прессе и общественному мнению, которыми, по словам «Сионских мудрецов», следует умело манипулировать. Ставятся вопросы типа: «Как взять в руки общественное мнение?» [319] , и даются ответы типа: установить, например, «систему подавления мысли, используя «преподавание с помощью образов» [320] .

Эта прикладная психология толп представляется в качестве практической политической психологии, она дает ответы на вопрос, который часто ставили в конце XIX в.: как манипулировать толпами, по природе своей иррациональными и варварскими? Таким образом, если необходимо познать «душу» или «дух» толпы, то прежде всего для того, чтобы эффективно достичь политической цели, а именно – укротить силу беспорядка, воплощаемого в толпах, разбушевавшихся в условиях современности-модерна и под его воздействием, в результате их вторжения в политическое пространство, открытое благодаря демократии и ее идеалам, основанным на культе числа, на принципе равенства и на правиле большинства. Фундаментальный постулат «психологий масс», возникших в Европе [321] конца XIX в., состоит в том, что «пришествие толп» представляет собой смертельную угрозу для цивилизации, содержит опасность для любого социального и политического порядка [322] . В 1895 г. Гюстав Лебон задается вопросом о том, как «помешать» этому «пришествию толп», поскольку их господство всегда представляет собой фазу беспорядка» [323] . Лебон видит здесь угрозу «возвращения к тем периодам хаотической анархии, которые предшествуют рождению новых обществ» [324] . Ибо внезапное появление толп является симптомом потери органической идентичности, показателем разложения коллективного тела; вхождение во времена толп обозначает «ослабление идеала, поддерживающего душу расы» [325] ; в то же время «раса все больше и больше теряет то, что делало ее сплоченной, единой и мощной» [326] , чтобы превратиться в «скопление разобщенных индивидов», короче говоря, вновь стать тем, чем она была в начале своего движения: толпой [327] . Это состояние нестабильности, которое питается вспышками насилия, импульсами и иллюзиями. С тех пор политическая психология масс выступает в качестве «врача цивилизации» [328] .

Вот почему первые труды по психологии масс, по примеру бестселлера Лебона «Психология толп», увидевшего свет в 1895 г. [329] , приобретали вид учебников, предназначавшихся для управителей будущего времени, учебников, щедро раздававших им советы для контроля и обуздания разбушевавшихся толп. Имелось в виду с помощью этих новых учебников по гражданскому воспитанию заставить услышать угрозу и предотвратить опасность. Объявлялась задача: защитить цивилизацию, которой угрожало вторжение варварских масс в политическое пространство; но эта защита мыслилась как обращение к умелому и циничному демагогу, к просвещенному деспоту «эпохи толп» [330] .

Фундаментальная аксиома Лебона относительно инволютивного, или регрессивного, характера стадного существования излагалась следующим образом:

...

Отсюда вытекает новая постановка политической проблемы: как править в эпоху вторжения толп в мировую историю? Или еще: как господствовать над толпами в «эпоху толп», если этих последних отличают «стихийность, насилие, жестокость, а также различные формы энтузиазма и героизма, свойственные примитивным существам». Задача заключается в том, чтобы удовлетворить одновременно неосознанное стремление масс к разрушению и их потребность в преданности или в жертвенности. Но разумеется, именно разрушительный дух масс содержит в себе угрозу попятного движения к варварству. Ибо толпы обладают силой лишь для разрушения [332] .

Лебон формулирует принцип, в соответствии с которым анархические толпы нуждаются в господине, и только он способен основать порядок, предполагаемый любой цивилизацией:

...

Прочтем теперь пассаж из первого протокола в версии Нилуса, некоторые фразы которого вдохновлены «Диалогом в аду между Макиавелли и Монтескьё» Мориса Жоли:

...

Таким образом, «Мудрецам» «Протоколов» известны вечные тайны действенного правления: насилие и террор [335] , соединенные с хитростью и лицемерием [336] .

Однако если «Мудрецы» и описывают, подобно Лебону, иррациональность души и поведения толпы, они не излагают, как упомянутый автор, никакой теории современности, понимаемой в качестве эры или века толп. Лишь констатируется растущая мощь этих толп. Но «Мудрецы» разделяют идеи Лебона относительно наличия способов «манипулирования массами»: поскольку последние являются иррациональными, всякое эффективное воздействие на них предполагает правильное применение иррационального, как это мы увидим далее.

Следовательно, речь идет не о том, чтобы предложить какую-либо программу реформирования или воспитания «души толп», ибо толпы трудновоспитуемы. Но ими в высшей степени можно манипулировать, используя различные способы, связанные с внушением и с технологиями убеждения. Если есть возможность воздействовать на толпы, то отнюдь не ради превращения этих варварских сущностей в цивилизованные народы, но ради того, чтобы их очаровать, привести туда, где их мощь, порождающая хаос, станет безвредной или недейственной, канализировать их иррациональные устремления или удовлетворить эти стремления с помощью обмана; короче говоря, их обольстить. В своей книге 1895 г., имевшей и теоретический и практический характер, Лебон намеревался, давая советы новому Государю эры толп, спасти цивилизацию. Ученый ставил проблему в форме трагической альтернативы:

...

Что касается мини-учебника по политической психологии, содержащегося в «Протоколах», то он описывает условия становления всемирной еврейской монархии; «Сионские мудрецы» (или их представитель, говорящий «я» в тексте «Протоколов») полагают очевидным то, что следует знать душу толп, чтобы воздействовать на них, чтобы использовать их стремления и их внушаемость к пользе будущего «царя-деспота сионской крови» [338] . Но в понимании, которое приписывается «Сионским мудрецам», установление всемирного владычества еврейского царя есть не что иное, как обеспечение прихода истинной цивилизации, учреждение высшей цивилизации, даже если эту последнюю следует воплотить в элитном меньшинстве и сделать ее символом личность «всемирного суверена».

Двадцать четвертый и последний «протокол» Нилуса в этом пункте совершенно ясен:

...

Ниже мы более подробно остановимся на сходстве тем и аналогиях аргументаций в теории толп «Протоколов» и в «Психологии толп» Гюстава Лебона, взятой в качестве парадигматического текста, показательного для полунаучной литературы по рассматриваемому вопросу; здесь же мы хотели бы проблематизировать подобное сравнение, выдвигая две отличные друг от друга гипотезы (хотя логически не исключающие одна другую): «слабую» гипотезу и «сильную» гипотезу. Самая осторожная интерпретативная гипотеза, которую могут породить эти текстовые сравнения, заключается в следующем: необходимо рассматривать «Психологию толп» и «Протоколы» – тексты, написанные в один и тот же непродолжительный период (с 1894 по 1901 г.), – как два «популярных» синтеза очевидных истин и максим, извлеченных, с одной стороны, из народной мудрости, более или менее приспособленной к ситуации «конца века», а с другой – из проникнутого разочарованием взгляда на политическую власть (как ее достигнуть? как ее удержать? и т. д.), который вызвал в конце XIX в. многочисленные попытки придать этой проблеме вид теории (от Тэна до Лебона, до Парето и Вебера). Для участников этого теоретизирования был характерен «циничный» подход к политике, опирающийся на пессимистическую антропологию («люди дурны по природе»), которую питал новый великий страх перед извержением иррациональных толп [340] . Короче говоря, следовало бы отнести на счет «духа времени» [341] общность источников вдохновения обоих текстов, о которой, как кажется, свидетельствует целый ряд сходных лексических и риторических черт.

Но не лишено смысла и выдвижение «сильной» гипотезы относительно присутствия этих заметных сходств, а именно гипотезы, в соответствии с которой редактор (редакторы) «Протоколов», жившие и трудившиеся около 1900 г. в Париже, были знакомы с самым знаменитым произведением Гюстава Лебона, «Психологией толп» (оно систематически переиздавалось), и попытались извлечь из него пользу. Ибо одна из главных забот «Сионских мудрецов» касалась искусства манипулировать толпами, в частности с целью подтолкнуть их к насильственной революции. В плане «Мудрецов» цепные революции выступают как способ разрушить все препятствия, с которыми могло бы столкнуться их предприятие по овладению миром. В первом «протоколе», по С. Нилусу, об этом открыто объявляется и описывается инструментальная концепция революционных идеалов или «бессмертных принципов, immortels principes», которую предполагает стратегия «Сионских мудрецов», подчеркивая мобилизационную мощь некоторых сил, способных породить образы, обладающие динамизирующей силой:

...

Аристократия, вышедшая из «Сиона», мыслится как просвещенная, что отличает ее от толпы. Однако в соответствии с фундаментальным постулатом психологии Лебона толпы особо чувствительны к внушению, а потому весьма легковерны [343] . Поскольку толпы «могут мыслить только образами» [344] , то именно посредством образов следует их устрашать или обольщать, чтобы побудить их действовать. Лебон следующим образом резюмирует то, что он называет «общей характеристикой толп»: «чрезмерная легкость мысли, возбудимость, внушаемость, необыкновенная чувствительность, решающее влияние вожаков» [345] .

Техника внушения, приспособленная к духу толп, техника, образующая стадную риторику, основывается, таким образом, на аксиоме, в соответствии с которой толпы в высшей степени чувствительны к внушениям, «представленным в форме образов» [346] . И эти образы могут быть вызваны, в частности, как подчеркивает Лебон, «посредством умелого применения слов и формул» [347] :

...

Для прямого воздействия на верования и мнения толп следует (и этого достаточно) правильно выбирать слова, с наибольшей силой вызывающие образы, которые поражают эти толпы. Лебонпревращается здесь в советника нового Государя века толп, делая вид, что лишь описывает магию, производимую некоторыми «великими» словами, концептуально не определенными.

Риторический постулат психологии толп представляется, таким образом, в следующем виде: сила слова обычно обратно пропорциональна его концептуальной точности. Свое воздействие магия слов оказывает только при условии разрыва с рациональной аргументацией:

...

И вот правило: не все туманные слова являются магическими, но все магические слова туманны. Риторическая сила людей власти в эпоху толп может быть, таким образом, определена как способность тактико-стратегической номинации, состоящей в переименовании вещей в соответствии с изменениями притягательной или отталкивающей силы некоторых слов:

...

В технике манипулирования толпами, описанной в «Протоколах», главная роль также отдается способности «Мудрецов» использовать иллюзию стадного восприятия, состоящую в том, что слова-образы принимаются за сами вещи:

...

Теория воздействия на толпы определенно исключает – если следовать пассажу первого «протокола», частично вдохновленному «Диалогом» М. Жоли, – всякое обращение к рациональной аргументации:

...

Все выглядит так, как если бы составители «Протоколов» приписали своим мнимым «Мудрецам» теории Лебона. Еще одно признание, сделанное этим последним, частично разделяет персонаж, говорящий «я» и «мы» в «Протоколах»: с конца XIX в. «божественное право толп заменяет божественное право королей» [353] . Но, как мы уже заметили, у «Мудрецов» нет общей теории политической современности (демократия как эпоха могущества количества): составитель «Протоколов» приписывает своим «Мудрецам» скорее упрощенный вариант классической теории демагогии как искусства манипулировать толпами. Именно в этом смысле «божественное право толп» выступает как удачная стратегическая операция «Мудрецов», единственных настоящих обладателей и бенефициариев божественного права господствовать и управлять. Более точно, для «Сионских мудрецов» задача заключается в том, чтобы питать новых ложных богов толпы, внешне суверенной, чтобы стать господами этой толпы. Во втором «протоколе» излагается прежде всего роль современных политических идеологий, производных от науки или от философии:

...

Затем речь идет об идеологических словах-повелителях: это «свобода», «равенство», «братство», «справедливость», «демократия» и т. д. [355] Во втором «протоколе» утверждается:

...

С этого времени «пришествие толп», децивилизаторских последствий которого так боялся Лебон, окажется лишь мнимым. Видимость этих толп на авансцене истории вроде бы замаскирует манипуляции оккультных сил, действующих на заднем плане истории, и реальный беспорядок, вызываемый их вторжением в историю, как представляется, лишь возвестит об установлении нового мирового политического порядка во главе с «Царем Евреев» [357] .

В этой перспективе психология толп Лебона имела бы ценность только в качестве верного описания видимой истории, эмпирически наблюдаемой и потому поверхностной, истории, написанной современными историками-позитивистами, тогда как перед всепроникающим взглядом «Мудрецов» открывается невидимая и тайная история, представляющая собой истинную историю. Пессимизм консерватора Лебона проистекает, как кажется, из-за его слишком узкого поля зрения, его наивной веры в то, что вместе с торжествующей демократией именно толпы реально берут власть. Отсюда – ложная проблема, поставленная Лебоном: как укротить могущество толп? Ибо толпы уже укрощены, тайно управляются, ими манипулируют с цинизмом и ловкостью. Что же касается «Мудрецов», то они сохраняют высший оптимизм циников, которые смотрят сверху и способны погрузить свой расшифровывающий взгляд в закулисье или в самые глубины. Но этим взглядом археолога они обладают потому, что сами являются обитателями подземелий истории, за ниточки которой дергают. Настоящая психология глубин принадлежит лишь мудрости, предназначенной для «Мудрецов»… Поэтому «Сионским мудрецам» следует обязательно быть во главе тайной армии мнимых «заводил» (ибо их самих «заводят»), демагогов различного толка, способных канализировать стремление толп к действию, то есть их страсть к разрушению. Что касается Лебона, изучавшего функционирование парламентских собраний, то он присваивает вожакам толпы звание «истинных суверенов ассамблей» [358] . Ибо убедительно доказано и широко признано, что «люди в толпе не могли бы обойтись без старшего» [359] . Загадочное качество, делающее человека «старшим», это престиж: «Вожак, обладающий достаточным престижем, имеет почти абсолютную власть» [360] . Определяемому таким образом вожаку необходимо, кроме того, «в особенности понимать чарующее влияние слов, формул и образов» [361] . Именно с их помощью он становится «поставщиком» иллюзий, без которых толпы не могут обойтись. Вот почему искусство вести толпы (манипулировать ими) означает прежде всего умение эффективно отвечать на их потребность в иллюзиях:

...

Таким образом, если верить выводу, полученному Лебоном и «Мудрецами», то именно с помощью систематического и циничного использования химер можно воздействовать на «душу толп», производить впечатление на них и вести их, как слепого. Но Лебон не задается конспирационистским по преимуществу вопросом: кто манипулирует вожаками? Он ограничивается позитивистским вопросом: как они действуют? Способы действия вожаков, по Лебону, можно свести к следующим трем методам: «утверждение, повторение, заражение» [363] . Но при этом следует уточнить: речь идет о «простом утверждении, не подкрепляемом каким-либо рассуждением и каким-либо доказательством», а также о постоянном повторении утверждения, в тех же выражениях.

Как кажется, «Мудрецы» «Протоколов» знают, подобно Лебону, цитировавшему Наполеона, что «существует лишь одна серьезная фигура риторики – повторение»: [364]

...

Дополнительное условие действенности символов определено в более разработанной теории Лебона: это построение связного образа или видения, имеющего логический фасад, а потому приемлемого [366] . Ибо общее верование, являющееся лишь фикцией, способно существовать только при условии его «уклонения от рассмотрения» [367] , при избегании постановки под сомнение, лишь будучи защищенным «поясом безопасности» – видимой логичностью.

Таким образом, если верить и Лебону, и «Сионским мудрецам», толпы одновременно слабо способны к рассуждениям и весьма способны к действиям [368] . Отсюда следует, что толпы подчиняются лишь иррациональным побуждениям, производным от их импульсивной природы [369] . Поэтому людям, претендующим на управление, необходимо обязательно применять технологии, которые только и могут их вести за собой, ибо они приспособлены к психологическим характеристикам этих толп. Тем не менее эта прагматическая логика иррационального в политике продолжает соответствовать экспериментальной максиме Фрэнсиса Бэкона: «Природой командуют, лишь подчиняясь ей». «Мудрецы» «Протоколов», психологи толп и просвещенные стратеги, излагают рекомендации того же типа, разве что с одним отклонением: оккультная сила «Сионских мудрецов», ведущая в итоге к полному господству над миром, заменяет тактико-стратегическую силу «вожаков толп», которых изучал и скрыто консультировал Лебон [370] , причем манипулятивные действия этих «вожаков» оправдывались благородной целью – спасти цивилизацию от сползания к варварству.

У Лебона вожаки могут быть спасителями, для «Мудрецов» вожаки являются манипуляторами, которыми в свою очередь манипулируют истинные «хозяева мира».

Таким образом, становится возможным приспособление традиционного стереотипа неверного еврея, лгуна и манипулятора, к контексту современного демократического общества, задуманного как воплощение царства общественного мнения. Приписываемая манипуляторам аксиома звучит отныне следующим образом: тот, кто овладевает общественным мнением, овладевает современным политическим обществом. Вот почему тема полного подчинения прессы (и издательского дела) еврейской (или иудео-масонской) финансовой верхушке присутствует во всех вариантах литературы о заговорах, сконцентрированной на разоблачении еврейской (или иудео-масонской) мощи. Перед распространителями и комментаторами «Протоколов» в 1920-е гг. будет стоять лишь одна задача – переписать или парафразировать обвинительные «разоблачения», которые распространялись в последней трети XIX в. (см. знаменитую «Речь раввина Рейхгорна») и многочисленные следы которых содержит сам текст «Протоколов».

Приведем лишь один пример, показывающий чрезвычайную банальность представления евреев в корпусе «народных» антииудео-масонских текстов (небольшие книжки, дешевые брошюры) 1900–1919-х гг., непосредственно перед международной публичной эксплуатацией «Протоколов».

В книжке «Франкмасонство, еврейская секта» (1905) Исидор Бертран следующим образом описывает «способы действия безвестных вождей» [371] , подчеркивая, что евреи манипулируют общественным мнением при помощи прессы, находящейся почти полностью в их руках:

...

Оккультное правление видится здесь таким же, как в «Протоколах»: «полностью подчиненные» [373] газеты позволяют вложившим в них капитал обрабатывать общественное мнение, чтобы изменять направление политики законного правительства. Именно так французское правительство стало «рабом тайных обществ» [374] , диктующих «прирученным листкам» [375] их мнения, их ориентации и их критические позиции.