19. Португалия присоединяется к Испании

Из объединения одного королевства с другим не следует, что у них должен быть общий правитель, поскольку, пускай Арагон и Кастилия имели общего правителя, они не были едины, а оставались настолько различными, как если бы по-прежнему сохраняли разных правителей.

Из письма короля Филиппа к герцогу Осуне и Кристобалю де Моуре, 30 июня 1579 года («Colecci?n de documentos in?ditos para la historia de Espa?a», V, 519–20)

Португальская монархия оставалась независимой и суверенной с тех самых пор, как эту страну освободили от мавров в тринадцатом столетии. 4 августа 1578 года португальское королевское войско потерпело сокрушительное поражение при Алькасаркивире[88] в Марокко, примерно в десяти милях вглубь территории от атлантического побережья. Очаровательный молодой король Себастьян^{‹‹472››} — ему едва исполнилось двадцать четыре года — сгинул бесследно после этой битвы. Погиб и блестящий главнокомандующий, Франсишку де Алдана, талантливый поэт; ему принадлежат такие строки: «О, великий, величайшее на свете завоевание Божьих Индий, этого чудесного простора, загадочно скрытого от мирского взгляда!»^{‹‹473››}

Герцог Альба называл поражение португальцев «наихудшим среди возможных исходов». Король Себастьян, в конце концов, приходился двоюродным братом королю Филиппу и был его племянником через брак^{‹‹474››}. Несколько лет по Иберийскому полуострову блуждали слухи, будто Себастьян на самом деле не погиб, и его именем прикрывались бесчисленные мошенники.

Себастьян был провидцем, одержимым идеей крестового похода против ислама. Король Филипп пытался отговорить кузена от этого похода, отдававшего безрассудством. Малочисленное португальское войско заведомо уступало и предсказуемо было разгромлено куда лучше снаряженным и гораздо более многочисленным войском марокканцев, а сам Себастьян оказался никудышным командиром. Большое количество португальских дворян угодило в плен, их пришлось выкупать за крупные суммы.

Известие о случившемся дошло до Филиппа в Эскориале через девять дней, 13 августа^{‹‹475››}. К тому времени в Лиссабоне кардинал Энрике, дядя погибшего короля и брат его деда, был провозглашен королем Португалии. Новый король был стар. Он родился в 1512 году и уже приближался к семидесяти годам, а в ту пору подобный возраст казался глубокой старостью; кроме того, всю свою жизнь он посвятил церкви. Обладавший трезвостью суждений, король-кардинал был слаб здоровьем и страдал от приступов подагры и от туберкулеза. Он провел на троне два нелегких года (1578–1580), что само по себе было сродни чуду. Решение о том, кто ему наследует, Энрике доверил португальским кортесам (парламенту). Сам же он высказывался в пользу короля Филиппа Испанского, у которого действительно были бесспорные права на престол, поскольку по матери Филипп был внуком покойного короля Мануэля.

Но португальские кортесы разделились в спорах из-за двух других кандидатур — Жоау, герцога Брагансы, четвертого кузена кардинала-короля, и Антониу, приора Крату, незаконнорожденного первого кузена Себастьяна. Если уж престарелый кардинал взошел на трон, почему бы не доверить престол бастарду?^{‹‹476››} К сожалению, матерью приора была красавица conversa Виоланте Гомеш, новообращенная христианка иудейского происхождения, и это генеалогическое обстоятельство умаляло шансы Антониу. Еще одной претенденткой являлась Каталина, дочь Дуарте, младшего брата кардинала Энрике и супруга герцога Брагансы.

Когда кардинал-король умер в январе 1580 года, сразу семь претендентов принялись оспаривать португальский трон. Приор Антониу было начал брать верх, но вскоре его силы были разбиты испанским флотом у Сан-Мигеля на Азорских островах. В феврале, менее чем через месяц после смерти Энрике, испанские войска расположились в Кастилии, готовые к маршу на Лиссабон, если король Филипп пожелает пойти на такой шаг. Герцог Медина Сидония, будущий командир Непобедимой армады (Armada Invencible), собрал 4000 пехотинцев и 450 конных. Королю не хотелось прибегать к силе, но Кристобаль де Моура, хитроумный португальский дворянин и доверенный советник монарха, заверил Филиппа, что в конечном счете кортесы в Лиссабоне отдадут трон ему. Моура, вероятно, подкупил нескольких аристократов, чтобы обеспечить нужный результат^{‹‹477››}, а иезуиты, влияние которых в Португалии беспрерывно усиливалось, также поддержали испанского короля.

Тринадцатого июня 1580 года, приняв, что военные действия и вправду могут потребоваться, если он хочет стать правителем Лиссабона, Филипп созвал войско из 20 000 пехотинцев и 1500 конных под командованием уже пожилого, но всегда готового повоевать герцога Альбы. Спустя две недели Альба отдал войску приказ перейти границу Португалии. В составе его войска было множество повозок; не исключено, что это первое в истории массовое применение данных транспортных средств в ходе военной кампании^{‹‹478››}. Колесные повозки в те дни использовались редко, разве что в больших городах, и даже в последних считались «германским поветрием»^{‹‹479››}. Вообще коляски и прочие экипажи (coach) воспринимались как нечто загадочное, мадьярское, поскольку само слово восходило к венгерскому kocsi.

Несмотря на поражение на Азорских островах, приор Антониу объявил себя королем Португалии. Не вмешайся Филипп, Антониу наверняка основал бы новую королевскую династию. Основные города страны, Сетубал, Сантарем и даже Лиссабон, его поддержали. Важные события произошли в августе 1580 года, когда герцог Альба потребовал капитуляции городов дона Антониу. Португальцы отказались сдаться, и города были разграблены. Малое войско во главе с Антониу потерпело поражение под Лиссабоном^{‹‹480››}. Столкновения переросли почти в полноценную войну, чего испанцы не ожидали, но все же герцог Альба успешно завершил кампанию и вся Португалия перешла во владение Филиппа. Сам дон Антониу сбежал, был снова разбит при Тершейре на Азорских островах, но оставался призрачной угрозой испанской власти в Португалии, пока он не умер в Париже в 1595 году. Король Филипп между тем объявил, что намерен править страной и ее империей через своих португальских подданных, аристократов и государственных чиновников, а не через испанцев, и в целом сдержал свое обещание.

Чтобы провести символическое бракосочетание двух королевств, Филипп прибыл в Португалию в апреле 1581 года, своим указом даровав свободу всем узникам, угодившим в плен после недавних боев, в городах, через которые он проезжал. Его вдобавок провозгласили королем Гоа и Цейлона, зависимых территорий Португалии. В Лиссабоне он и его любимый архитектор Хуан де Эррера, строитель Эскориала, взялись менять Пасу да Рибейру, большую площадь к северу от устья реки Тежу, с тем расчетом, чтобы окна домов смотрели на порт, и возвели увенчанную куполом башню Торреу. Филипп приказал установить распятие из досок испанского галеона «Лас Синко Льягас», который потерпел крушение и был брошен на лиссабонском побережье. Кстати, при постройке галеона использовалась древесина из Вест-Индии. Это распятие в итоге очутилось на алтаре в церкви Эскориала^{‹‹481››}.

Последовали дальнейшие подтверждения обоснованности испанского правления. В марте 1581 года папа Григорий XIII, урожденный болонец Уго Буонкомпаньи, признал короля Филиппа правителем Португалии, а бывший португальский посланник в Риме Гомеш де Сильва (двоюродный брат принца Эболи) засвидетельствовал свое почтение папе от имени нового государя. Папа Григорий прежде был нунцием в Испании и потому успел узнать и оценить Филиппа как главу государства.

Филиппа провозгласили королем Португалии перед дверями церкви тамплиеров в монастыре Христа в Томаре, красивом городке на реке Набу. Он облачился в церемониальные одежды и жаловался на это (ему было в них неудобно) в трогательном письме к двум своим дочерям^{‹‹482››}. Кортесы в Томаре настаивали на строгом разделении функций управления Кастилии и Португалии и даже запретили торговлю между Испанией и Португалией, однако купцы обеих стран давно привыкли к взаимовыгодному товарообмену.

Тем не менее когда весть о коронации нового португальского монарха достигла Манилы на Филиппинах, пришлось пересмотреть кое-какие планы по дальнейшим завоеваниям на Дальнем Востоке. Также возобновилась приостановленная было торговля шелком и фарфором из Макао в обмен на оружие и боеприпасы. Португальцы Дальнего Востока по-прежнему опасались испанских амбиций в этом регионе, а вот в Индиях новость об объединении корон встретили с энтузиазмом. Филипп же начал считать, что в его владении находится подобие вселенской империи, включающей Бразилию, Гоа, Малакку и Макао^{‹‹483››}.

Постоянный поток кораблей, который Филипп мог наблюдать из окон своего дворца в Лиссабоне, описан им в другом трогательном письме дочерям^{‹‹484››}. Лиссабон, как отмечал Фернан Бродель, являлся великолепным опорным пунктом для изучения океана^{‹‹485››}. В апреле 1582 года король, все еще остававшийся в Лиссабоне, наслаждался величественным зрелищем совместного выхода из гавани испанского и португальского флотов, а позднее в том же месяце вывел флот из Лиссабона на первом этапе путешествия в Новый Свет. Филипп позавтракал на королевской галере в устье реки и провел на борту целый день, причем успел произвести герцога Брагансу, одного из претендентов на португальский трон в 1580 году, рыцарем Золотого руна; на мессу они отправились вместе. Показательный пример свойственной Габсбургам терпимости.

Девять месяцев спустя, в феврале 1583 года, после двухлетнего пребывания в Португалии (наиболее длительная отлучка короля Филиппа из Испании с момента возвращения из Фландрии в 1559 году), он отправился домой, в Кастилию. Регентом в Лиссабоне он оставил своего шурина и племянника, эрцгерцога Альберта, сына своей сестры Марии, которая вышла замуж за императора Максимилиана. Альберт, формально не принявший священнический сан, уже был кардиналом.

Вероятно, ошибка Филиппа состояла в том, что он не пожелал сделать Лиссабон своей новой столицей. Как писал Бродель, иначе Лиссабон мог бы превратиться в мегаполис, сопоставимый с Лондоном и Неаполем, и более красивым, чем любой из них^{‹‹486››}. Но дело было в том, что кастильская знать начала переселяться в Мадрид, соглашаясь проживать поначалу в откровенно уродливых или неудобных домах, а затем возводя роскошные особняки, ибо ее привлекали широкие и тенистые городские бульвары, не говоря уже о храмах и дворцах. Посему испанский двор вернулся на родину, неспешно миновав Сетубал, Эвору, Бадахос, Гваделупу и Талаверу и достигнув Эскориала. Оттуда Филипп продолжил путь в Мадрид и прибыл в город 29 марта. Он привез из Португалии индийского слона и индийского носорога, и оба животных произвели неизгладимое впечатление на Эскориал.

Присоединение Португалии к Испании виделось завершающим аккордом великой политической сюиты монархов Кастилии: оно знаменовало собою окончательное воссоединение полуострова, впервые после краха королевства вестготов в 711 году. Так удалось преодолеть все последствия вторжения и власти мусульман. Присоединив Португалию, Испания обрела вдобавок многочисленные разношерстные зависимые территории своего соседа, в Бразилии и на Дальнем Востоке. Мировая ответственность, пускай даже не мировая держава, легла теперь на плечи короля Филиппа II. Но он, к счастью, не поддался этой иллюзии величия^{‹‹487››}.