Есть там кто-нибудь?

Поразительно, как часто в ходе истории человечества космология пересекалась с религией. Вопрос о том, что может лежать за пределами Вселенной, всегда интересовал как естествоиспытателей, так и богословов. По мнению средневекового философа Орема, там скрывается Бог. В большинстве религий существует миф о сотворении космоса. Австралийские аборигены считали, что все сущее явилось из брюха Радужного змея. У современных ученых эту роль играет Большой взрыв. Конфликт Галилея с католической церковью был вызван его сомнениями в существовавшем тогда представлении о нашем месте в космосе. Однако принятую ныне в науке теорию о возникновении космоса из Большого взрыва предложил именно католический священник, Леметр.

Даже в наше время космология и религия то и дело пересекаются, порой противореча друг другу. В 1972 г. сэр Джон Темплтон, британский предприниматель американского происхождения, учредил премию своего имени, которая должна была присуждаться за «успехи в религии». Со временем она превратилась в премию «за успехи в исследовании или открытия в духовной жизни». Ее лауреаты получают крупное денежное вознаграждение, составляющее сейчас 1 200 000 фунтов. Темплтон особо указал, что его премия должна быть больше Нобелевской, которая, по его мнению, несправедливо игнорировала духовные аспекты.

Многие из лауреатов этой премии не вызывают никакого удивления. Первая Темплтоновская премия была присуждена матери Терезе. Впоследствии ее получали священники, проповедники, раввины и далай-лама. Но в последние годы в рядах лауреатов премии стало появляться все больше ученых, причем этой чести неизменно удостоивались ученые, занимающиеся космологией и великими загадками Вселенной.

Однако многие ведущие ученые выступали с критикой тех, кто принял эту премию, – по их мнению, она поддерживала духовный или религиозный подход к решению научных задач. Одним из таких критиков был мой предшественник Ричард Докинз, который заявил, что премию обычно дают «ученому, который готов сказать что-нибудь хорошее о религии». Вот что писал о причинах, по которым он отказался от финансирования своих исследований за счет Фонда Темплтона, физик Шон Кэрролл: «Речь не идет об этическом компромиссе; это скорее вопрос создания нежелательного впечатления. Каждый раз, когда авторитетные ученые принимают деньги от Темплтона, они поддерживают – хотя бы и косвенно – своим авторитетом идею о том, что наука и религия – всего лишь разные пути к одной и той же окончательной истине».

Мне очень хотелось поговорить с космологом, который все же согласился принять эту премию. Профессор Джон Барроу, работающий на кафедре прикладной математики и теоретической физики в Кембридже, получил Темплтоновскую премию в 2006 г. Его ответ на мое письмо прямо касался вопроса о причинах важности космологии для моей концепции Бога как того, чего мы не можем знать: «Большинство фундаментальных вопросов космологии не имеют ответа. Собственно говоря, о некоторых из них я буду говорить на лекции в следующую субботу».

Отлично. Там-то я и услышу, чего, по мнению космологов, они не могут знать. По мере того как Барроу переходил от одного вопроса к другому, я, сидя в первом ряду аудитории, начал понимать, как мало мы, по-видимому, сможем когда-либо узнать о Вселенной. Барроу продолжал показывать непременные красивые картинки, которыми астрономы усеивают свои доклады, подтверждая накопившиеся у меня опасения о том, сколь мало то, что мы можем знать о нашей Вселенной.

Большой взрыв: «Нам кажется, что Вселенная возникла конечное время назад: в этот момент ее плотность была бесконечной, и ее температура была бесконечной. Было ли такое начало на самом деле, мы не знаем».

Размеры Вселенной: «Нет сомнений в том, что значительная часть Вселенной находится за нашим горизонтом видимости, но мы ее не видели и почти всю эту часть никогда и не увидим. Поэтому когда возникает вопрос, было ли у Вселенной начало, или конечна она, или бесконечна, мы никогда не сможем ответить на такие вопросы обо всей Вселенной».

Когда я встретился с Барроу после лекции и спросил, как ученые, подобные ему, могут принимать Темплтоновскую премию, он объяснил мне, почему, как он считает, Фонд Темплтона финансирует и награждает космологов. «Наука нравилась сэру Джону Темплтону потому, что она связана с прогрессом. Он считал, что космология работает над глубокими и важными вопросами, о которых нужно знать всем, чем бы они ни занимались – философией, религией, богословием… Нельзя заниматься этими предметами, не зная, что происходит в других областях науки».

Барроу считает, что вопрос о противоречиях между наукой и религией следует формулировать гораздо более точно:

«Тем, кто интересуется взаимодействием науки и религии, нужно усвоить, в частности, что сначала надо определить, о какой именно науке идет речь, – потому что взаимодействие может быть очень разным.

Космология и фундаментальная физика имеют дело со всеми этими великими вопросами, на которые заведомо не будет ответов. Там все привыкли к неопределенности, к незнанию и, до некоторой степени, к пониманию причин такого незнания. Те, кто работает в лаборатории, физики или биологи вроде Докинза, не привыкли к такой ситуации. Они считают, что любую задачу можно решить, если залезть в нее достаточно глубоко».

Не то чтобы Барроу пытался принизить то, чем они занимаются:

«Все думают, что самые сложные задачи у тех, кто изучает Вселенную. Ничего подобного. Например, понять, как работает мозг, гораздо труднее. Он гораздо сложнее. В космологии все происходит медленно, и для понимания есть удобные приближения. Можно взять простое симметричное решение и обрабатывать его, итерацию за итерацией. С человеческим обществом такого не сделаешь. Там вообще нет простых моделей».

Однако Барроу считает, что у той области науки, в которой работает он, есть явные отличия:

«В фундаментальной физике и космологии заранее известно, что некоторые задачи решить нельзя. Почему вообще существуют законы природы? Вопрос о числе измерений пространства и времени. Вопрос о существовании множественных вселенных. Была ли изначальная сингулярность? Бесконечна ли Вселенная? Можно придумать массу вопросов, на которые никто никогда не даст ответа. И это создает сложность другого рода».

Барроу получил Темплтоновскую премию именно за работу, в которой он выделил неустранимые ограничения научного исследования. Существует все усиливающаяся тенденция считать, что наука в конце концов сумеет заполнить все пробелы в знании, и Барроу прилагает все усилия, чтобы несколько охладить такую веру в могущество всезнающей науки:

«Вселенная устроена не ради нашего удобства. Она не есть упражнение в философии науки. Мы действительно не можем познать все это – и с этим ничего не поделаешь. Собственно говоря, мне казалось бы крайне подозрительным, если бы наши методы позволяли найти ответы на все эти фундаментальные вопросы. По-моему, такая ситуация была бы антикоперниканской. Поэтому то, что мы не можем решить некоторые задачи или не можем получить нужные нам данные, кажется мне коперниканским аспектом положения вещей».