Мечты о мире

I

Течение настоящей войны достаточно выяснило, насколько неудобно для союзников, что они разобщены друг от друга толщею среднеевропейских империй. Мы знаем, что значительная часть германских успехов объясняется единством действий и быстрыми передвижениями с одного фланга на другой, как бы по шахматной доске, между тем как враждебная германцам коалиция принуждена насаживать действия по окружности путем сложных переговоров. Эти стратегические неточности находят себе соответствие в подобном же разобщении духовных сил и настроений. При всей интенсивности развившихся между западными державами и Россией симпатий русский мир, отрезанный льдами и враждебными странами, плохо связан с живыми центрами своих могущественных союзников. Сознание этих недоборов приводит к постоянно повторяющимся попыткам установить общение путем посещений, корреспонденций, систематической информации и т. п. Мне хотелось бы воспользоваться приездом в родную Россию, чтобы послужить по мере сил этому крайне важному делу передачи идей.

Я позволю себе обратить внимание на ряд вопросов, которые все более и более волнуют английский мир и, несомненно, должны найти отзыв в сознании русского общества. С самого начала войны рассуждения о ее целях приводили к вопросу о ее окончании, иначе говоря, о желательных и необходимых условиях будущего мирного договора. Речь могла идти, конечно, только о направлении усилий, так как все благоразумные люди понимали и понимают, что результат в такой борьбе, как настоящая, определялся в значительной степени не пожеланиями и даже не условиями одной стороны, а соотношением сил обеих сторон. Было бы наивно предлагать готовые и детально сформулированные решения. Тем не менее сознательное стремление к целям само по себе составляет великую силу, и от него будет в значительной степени зависеть сумма достигнутых результатов.

Народное или общественное сознание составляет исторический фон всех дипломатических комбинаций. В старое время, в эпоху профессиональных армий, правительство могло вести войны, так сказать, за свой счет, не справляясь с настроением народа. Теперь при мобилизации целых народов отрешенная от общественных стремлений политика была бы нелепостью. От единства и твердости национальных усилий будет зависеть, в конце концов, успех военных и дипломатических операций. Истина этих соображений глубоко чувствуется в Англии, и не может быть сомнения, что для всех заинтересованных важно присмотреться к течениям английской мысли в этом русле. Надо оговориться, что некоторая искусственная атмосфера создается по необходимости для подобных рассуждений, требованиями военной тайны: полной откровенности быть не может, когда за каждым словом следят не только враги, но и друзья. Но уже привыкли пребывать в этой искусственной атмосфере и научились до некоторой степени разбираться в недомолвках. Притом когда речь идет не о мелких подробностях, а о главных очертаниях, то их ни удалить, ни выключить из действительности нельзя, и потому думать и говорить о них приходится, пользуясь всеми средствами, которые допускает публичное обсуждение.

II

Итак, посмотрим, какие стадии прошла английская общественная жизнь в рассуждениях о желательном мире. В самом начале войны произведена была довольно неудачная попытка изъять вопросы о внешней политике из ведения политических и дипломатических специалистов. В 1914 г. велась особенно оживленная агитация под громкой вывеской «Союза демократического контроля», заподозревалась искренность и компетентность министров иностранных дел, послов и кабинетов; с разных точек зрения доказывалось, что для современной цивилизации необходимо совершенно разорвать с приемами венского и берлинского конгрессов, что только мирно настроенные и ищущие свободы демократические массы способны взвесить доводы за и против вооруженной борьбы. Энтузиасты пацифиста вроде Нормана Энджеля подавали руку в данном случае доктринерам типа Чарльза Тревельяна и любителям литературных парадоксов вроде кембриджского профессора Лоуес Диккинсона556. Когда выяснилось, что войны ни остановить, ни ограничить нельзя, Союз демократического контроля до некоторой степени ушел за кулисы, предоставляя себе возобновить деятельную агитацию позднее в расчете на утомление кровной борьбой. Однако обстоятельства

1915 и 1916 гг. не оказались благоприятными для возобновления прямого натиска на дипломатию. Не говоря уже о том, что агитация союза была подхвачена в своекорыстных целях немцами, разгоревшаяся борьба стала принимать все более ожесточенный характер, причем в широких кругах английского общества сложилось убеждение, что немцам ни в чем доверять нельзя, что у них диаметрально противоположные мерки для чужих и для своих действий, что проповедь справедливости и гуманности культивируется ими единственно в целях ослабления решимости врагов, сами же они готовы принести в жертву всякие соображения справедливости и гуманности, когда дело идет о той или другой, даже второстепенной выгоде. В противовес Союзу демократического контроля появились не только разные националистические и империалистические общества, но, между прочим, характерное общество борьбы «за право»(Fight for right movement). Хотя это общество не собрало особенно большого числа членов, но состав и программа его весьма любопытны. Представители религиозного обновления в лице, например, вождя английских унитариев Джакса [133] 557 встречаются в нем с либеральными юристами вроде сэра Фредерика Поллока558 и с поклонниками английского империализма как культурной силы в лице, например, д[окто]ра Фарнеля559, ректора экстерского колледжа в Оксфорде. Основная мысль этого общества – пропагандировать борьбу против Германии как нарушительницы права во всех его проявлениях.

Помимо этих организованных ассоциаций, быть может, еще большее значение имеет для народа ежедневно усиливающееся раздражение потоплением пассажирских судов с женщинами и детьми, избиениями мирного населения бомбами с цеппелинов, всевозможными проявлениями холодной, систематической жестокости в целях устрашения (frightfulness). Чуть ли не самым ярким выражением этого возмущения германскими приемами войны служат талантливые наброски голландского художника Ремекерса560, трагика карикатуры, который изображает в символических сценах проявления ужасной войны: блуждание кайзера в рубище вечного жида по полям разоренной Европы, «соблазнение» истерзанной и связанной по рукам и по ногам женщины грузным прусским фельдфебелем, сцену у прикрытой белым погребальным покрывалом постели, на которой покоится тело умерщвленной бомбой женщины и т. п. Эти картины можно найти на столе почти в каждом доме. Каждая из них вопиет о возмездии, и нельзя сомневаться, что имя Ремекерса долго будет звучать в ушах немцев как укоры нейтрального свидетеля апостола немецкой культуры. Все понимают в Англии, что не одни немцы погрешали против гуманности в этой войне, но все убеждены, что нет никакого сравнения между случайными проявлениями дикости и жестокости в рядах союзников и тяжелым педантизмом разрушения, выпущенного таким теоретиком насилия, как Бернгарди.

III

Тем не менее хоть и приходится сожалеть о «добрых нравах» хотя бы японской войны, но нельзя не думать о разрешении настоящего конфликта. Не ограничиваясь критикой отдельных действий правительства и дипломатии, представители английского общества оживленно обсуждают вопросы, которые обязательно возникнут при заключении мира и косвенно подготовят почву для дипломатов на будущем конгрессе. Прежде всего припомним состоявшиеся официальные заявления членов английского правительства, в особенности Асквита и сэра Эдуарда Грея. В этом отношении наблюдается любопытная прогрессия. В начале войны все внимание в этих заявлениях обращалось на судьбу Бельгии. Как известно, нарушение бельгийского нейтралитета немцами сыграло роль искры, брошенной в пороховой погреб. Если бы немцы от вступления в Бельгию воздержались, то Англия в первое время осталась бы нейтральной, сэр Эдуард Грей принужден был бы оставить пост министра иностранных дел, и только после неизбежных при такой конъюнктуре бедствий Франции и России, англичане, вероятно, собрались бы, в конце концов, примкнуть к союзникам. На наше счастье, немцы совершили в данном случае одну из тех колоссальных ошибок, которые как-то уживаются у них с необыкновенной технической ловкостью и энергией.

Во всяком случае, еще долго представители английского правительства избегали формулировать другие «безусловные» требования, кроме восстановления Бельгии.

Мало-помалу, однако, выступают и кое-какие другие пункты минимальной программы. Упоминается в правительственных речах об очищении занятых немцами французских департаментов; после окружения Сербии болгарами Асквит счел необходимым поставить Сербию рядом с Бельгией в числе стран, восстановление которых Британская империя считает долгом. В остальном руководители английской политики выставляют один общий лозунг – защиту мелких национальностей. Самая эластичность этой формулы показывает, что руководящие государственные люди считают пока невозможным поставить совершенно определенные требования по этому пункту, но направление все-таки обозначено: при такой крайней осторожности заявлений Асквита и Грея этот факт имеет очень большое значение, и в английском общественном мнении, как мы увидим, выяснились любопытные течения в связи как раз с этим лозунгом.

То обстоятельство, что ни Асквит, ни Грей не включили в свои программы заявления ни одного из специальных требований союзников Великобритании, как то: Эльзас-Лотарингия – для французов, Трентино и Триеста – для итальянцев, проливы и польские области – для России и т. п., нисколько не означает, чтобы они имели в виду отделиться от союзников по этим ближайшим для последних задачам. Смысл умолчания по этим пунктам сводится к признанию, что в данных вопросах Англия предоставляет руководящее слово державам, с которыми она связана тесным союзом. Не может быть сомнения, что соглашения по всем этим вопросам есть, но соглашения эти находятся пока в области дипломатических и стратегических воздействий и непригодности для упрощения программ, к которым сводятся пока обязательные требования английского правительства, насколько они сообщены большой публике.

IV

Как раз одна из наиболее интересующих Россию сторон – перегруппировка сил и владений на Ближнем Востоке – находится по легко понятным причинам под знаком дипломатической полутайны. Необходимость для России выхода к открытому Средиземному морю признается теперь всеми в Англии, хотя формы этого выхода представляются отдельными группами различно. Больше того, ирония исторической судьбы показала на предметном уроке последних месяцев, что Россия не только не угрожает правильно понятым интересам Англии на Востоке, но является для последней необходимой союзницей в борьбе с берлинским халифатом. Как раз на оси Багдадской дороги суждено, по-видимому, соединиться британской и русской армиям. Однако нельзя закрывать глаза и на то, что в области отношений Великобритании к мусульманскому миру новая ориентация английской политики приводит к опасному и трудному кризису. Года два-т-ри тому назад индийские мусульмане волновались по поводу успехов балканских славян в войне с Турцией, а соглашение между Россией и Англией по поводу Персии подвергалось нападкам не одних мусульман, но и многих чистокровных англичан. Времена меняются быстрее людей, но нельзя упускать из виду, что политика союзных держав принуждена трактовать эти щекотливые вопросы с особой осторожностью. Помочь должно то обстоятельство, что ни та, ни другая империи не ищут завоеваний: и у той, и у другой более чем достаточно подвластных территорий и связанных с ними обязательств.

Перемены на Ближнем Востоке неизбежны, но они должны быть направлены по существу к упорядочению быта этих стран, в особенности Армении. Это приводит нас опять к многозначительному лозунгу защиты малых национальностей. В английской публике происходит живой обмен мнений и мало-помалу намечаются известные руководящие идеи, с которыми, наверное, придется считаться в заключительной стадии переговоров о мире. Попытаемся охарактеризовать в самых общих чертах некоторые из этих идей, преимущественно те, которые имеют ближайшее отношение к русским интересам. Оговариваюсь, что речь может идти лишь о характеристике, а не о подсчете, так как материалом служат подвижные течения публицистики.

Прежде всего защита прав малых национальностей, о которых неоднократно упоминали великобританские министры, отвечает реальным нуждам, отчасти традиционным, отчасти же выясняющимся постепенно под влиянием настоящей борьбы. Англия давно гордится тем, что она в европейской политике постоянно становилась и становится на сторону слабых против сильных, на сторону угнетенных против угнетателей.

Девиз гордый, но оправдываемый историей. Еще во времена Елизаветы561 англичане поддерживали Нидерланды против сокрушительного могущества Испании. В XVII веке, как известно, Англия была душой всех коалиций против завоевательных претензий Людовика XIV; в войнах времен Первой империи одна Англия не подчинилась превосходству французского оружия. В середине века ей пришлось столкнуться с Россией Николая I, которая, казалось, заняла господствующую позицию в Центральной и Юго-Восточной Европе. В настоящее время Англия так же решительно и неуклонно будет стоять против стремлений Германии к военной гегемонии над европейским миром. Без сомнения, эта великая роль Островного королевства в политике Европы объясняется не одними лишь идеальными побуждениями. В ней сказывается созревшее в течение веков сознание, что покорение Европы какой-либо одной державой было бы смертным приговором для английской независимости. Но какие бы ни были элементы, входящие в состав традиционной политики, тяготение к угнетенным народностям, несомненно, стало привычным чувством среди англичан, чувством, приводящим к практическим последствиям. Наряду с этой традиционной колеей намечается и другой идейный след, который становится с каждым днем все более явственным. Дело в том, что и среди мыслителей, и среди политиков по ремеслу все более укореняется взгляд, что для обуздания Германии лучшим средством является именно восстановление прав мелких национальностей средней Европы.

Прежде всего мысль эта подсказывается сознанием, что договорные сделки и обещания, хотя бы самые торжественные, свяжут Германию лишь до того момента, когда она почувствует себя достаточно сильной, чтобы разорвать их. Какую цену могут иметь договорные обещания державы, которая так легкомысленно разорвала клочок бумаги, гарантирующий нейтралитет Бельгии? Разрушительное впечатление, произведенное всеми возможными нарушениями международного права в течение этой войны, приводит самых умеренных людей к выводу, что с такой беззаконной силой, как Германия, можно достигнуть прочного мира, лишь подчинив ее явному превосходству сил. Вот почему все отдельные увещевания, клонящиеся к тому, что худой мир лучше доброй ссоры или, что, по выражению лорда Рибблесделя562, следовало бы построить дом мира где-нибудь на пол-пути между воюющими странами – все эти благие желания не находят отзвука в общественном мнении. Если необходимо обессилить воинствующую Германию, то, с другой стороны, все сознают, что этого нельзя сделать отсечением от нее каких-либо немецких областей. Эксперименты во вкусе хотя бы отторжения Эльзас-Лотарингии от Франции можно считать совершенно исключенными. Англичане не будут воевать за то, чтобы отнять у Германии немецкие части Восточной Пруссии или округа Рейнской провинции. Если таким образом неприкосновенность немецких областей должна быть признана заранее, то спрашивается, где же почва для перемещения центра тяжести в Европе? И ответ подсказывается сам собою: почва подготовлена давно, она состоит в разноплеменных областях, притянутых Германией под свое главенство прежде всего в разнокалиберных территориях, соединенных под названием Австро-Венгрии.

V

Австро-Венгрия является в настоящей борьбе безвольным привеском Германии: ее народности принуждены сражаться в интересах так называемого союза центральных империй. В действительности все знают, какую жалкую роль играют эти австро-венгерские спутники в военном приключении, затеянном Германией. Одни лишь австрийские немцы и венгры бьются в этой войне если не за свое существование, то в своих интересах, чтобы удержать в порабощении славянский мир. О несчастной судьбе чехов, словаков, хорватов, словинцев, сербов, румын и итальянцев, мужское население которых проливает кровь в борьбе с соплеменниками, распространяться нет надобности. Не могу не упомянуть о грустном впечатлении, вынесенном при встрече в Лондоне с одним из самых благородных и замечательных славянских мыслителей – с чешским философом Масариком563. Сын его погиб на сербском фронте, дом разорен, имущество конфисковано, сам он бежал на чужбину и является одним из протестующих изгнанников, которые не знают, доведется им когда-нибудь увидеть дым родного города – Праги. В Лондоне образовался, прибавлю, живой центр для этих беженцев – школа славяноведения при King’s College564, в которой чехи встречаются с сербами, поляками и русскими. Масарик действует там наряду с Ситоном Уатсоном, недавно там читал лекцию Дмовский565. Для осторожных политиков представляется, быть может, рискованной идея разверстания Австрии на составляющие ее национальности. Как далеко пойдет процесс этого разверстания и какие именно результаты будут достигнуты в конце настоящей войны, сказать пока нельзя. Это как раз один из тех вопросов, в которых ход военных дел и степень истощения противников сыграют чрезвычайно важную роль. Уже и теперь слышатся иногда голоса, предупреждающие против идеализма «крестовых походов». Однако не лишено значения сознание, что в этом направлении происходит эволюция, которая обусловлена всей предшествующей историей и имеющая составить, по-видимому, содержание грядущей истории на многие годы. Не даром германцы в течение тысячелетней борьбы со славянами выделили из себя промежуточную колонизационную группу восточной державы – Oesterreich. Недаром в настоящее время Австрия служит для них мостом, перекинутым по направлению к Балканам, к Дарданеллам, к Малой Азии и Месопотамии. Не даром поэтому и противодействие германскому нашествию на восток выражается в форме постепенного раздробления Австрии. Случится ли это в течение настоящей войны или впоследствии, но прочный мир в Европе будет достигнут лишь тогда, когда окончательно определится ориентация мелких народностей Австро-Венгрии и Балканского полуострова. Ориентация эта будет либо германская, либо в духе теперешнего «Согласия»(Entente).

Почему может идти речь либо о гегемонии Германии, либо о протекторате «Согласия», а не просто, например, о гегемонии России? Ответ уже намечен был раньше и вытекает не только из естественного противодействия всякой военной гегемонии. Гегемония России была бы такою же опасностью для свободы Европы, как гегемония Германии, и было бы наивно полагать, что Западная Европа поддержала бы Россию в подобных стремлениях, к счастью, маловероятных. Но помимо этого, если будет достигнуто, наконец, желанное одоление немцев, ясно, что долгие годы придется стоять на страже достигнутых успехов и что потребуется вся мощь теперешнего «Согласия», чтобы сдерживать пригнутую пружину и не допускать «реванша», который привел бы Европу еще в худшее положение, чем теперешнее. Это не значит, однако, что западные державы откажут России в естественном влиянии, которое предуказано ее положением на Востоке. Напротив, нравственная связь, сложившаяся между Россией, с одной стороны, Англией и Францией, с другой, в течение мучительных годов этой войны, есть огромная сила, способная открыть для нас путь к неисчислимым выгодам, если мы сами не испортим себе дело непомерными требованиями и заносчивым ослеплением. Нелегко говорить об этих щекотливых вопросах, но приходится думать и говорить о них потому, что все они рано или поздно будут поставлены. Я, впрочем, думаю, что преобладающая масса русского общества далека от всякого шовинизма и отлично понимает выгоды совместной работы с западными державами.

VI

Прошло то время, когда наши предки ходили в дальние походы и проливали кровь потоками в пользу освобождения румын, греков, болгар в расчете на то, что они создадут этим себе навсегда благодарных потомков. Какою монетою платят за освободительные походы, мы узнали с несомненною ясностью в последние месяцы на примере оплаты за Шипку и Плевну566. Положим, мы не вычеркнем из кодекса международных отношений начала доверия, признательности за услуги, верности обещаниям под предлогом, что реальная политика не считается с сентиментальными соображениями. Но раз мы не можем рассчитывать на материализацию прежних заслуг, остается держаться политики ясно понятных интересов, и в этом случае пример нам и нашим союзникам дают немцы. Их журналистика кишит в настоящее время книгами и статьями на тему о создании под эгидой Германии ряда государств-буферов для отгораживания Германии от России. Тут и Румыния с прибивкой Бесарабии, и Украина, и якобы независимая Польша, и Литва, и Прибалтийский край, и Финляндия. Для создания некоторых из этих государственных теней удобным посредствующим звеном являлась бы как раз Австро-Венгрия с ее неопределенным племенным составом. Немудрено поэтому, что главными пропагандистами этой политики, наряду с немецкими журналистами вроде Рорбаха567, являются австрийские государственные люди. Беда лишь в том, что все эти пристройки должны возникнуть на фоне империи Гогенцоллеров568 с ее бронированным кулаком. И хотя известный берлинский профессор Франц Лист569 еще недавно провозглашал в интервью с шведскими журналистами, что девизом Германии следует считать изречение «Leben, und leben 1а88еп»(«Жить и давать жить другим»), но все, кого это касается, хорошо знакомы с примерами Познани и Шлезвига, и у всех невольно возникает вопрос, сколько дней продержится этот либеральный лозунг после того, как минует железная необходимость войны.

А сам по себе этот лозунг единственно правильный. Прошло для Европы время собирания уделов силою, прошло время грабительских разделов, и как раз Великобритания дала блестящий пример чудодейственного значения свободы, организовав Южную Африку после победы над Трансваалем как самостоятельную государственную единицу, Англия пожинает теперь плоды этой мудрой политики в виде горячей поддержки со стороны прежних противников, таких людей, как Бота570 и Смуте571. Комбинация держав, которая задумала обезвредить Германию, по необходимости должна выставить в своей политике идею действительной самостоятельности освобожденных областей в связи с теми гарантиями военного союза, которые, безусловно, необходимы, чтобы избежать новых приступов того кровожадного безумия, которое разразилось в настоящее время над Европой. Было бы преждевременно рассуждать о формах включения в федерацию будущей великой Сербии и Чехии.

VII

Но есть один вопрос, который непосредственно соприкасается с жизнью России, относительно которого идут уже споры и в наших пределах, и в Англии. Это вопрос о будущности Польши. Общее направление русской верховной политики по этому вопросу было достаточно ярко указано перед лицом всего мира в знаменитом манифесте великого князя главнокомандующего и заявлениях русских министров и т. д. Россия поставила задачей в этой войне восстановление Польши в неразрывной связи с империей. Среди поляков есть немало таких, которые мечтают не только о самостоятельности, но о совершенной независимости. Агитация в этом направлении ведется и на Западе. Но невозможность подобного разрешения вопроса бросается в глаза. Даже самостоятельная Польша должна будет по необходимости опираться либо на Германию, либо на Россию, и чем прямее и яснее будет обставлена связь с последней, тем лучше будет и для русских и для поляков. Во всяком случае должна быть предотвращена возможность макиавеллиевских маневров вроде тех, какие имели место в Болгарии. Если дело дойдет до освобождения Польши от немцев, то это будет достигнуто главным образом благодаря колоссальным жертвам, принесенным Россией. Было бы чудовищной нелепостью в результате тягостной, но победоносной войны вытолкать Россию в пределы древней Московии, как того искренне желают немцы. С другой стороны ясно, что в восстановленной Польше не может быть речи о возвращении к тому порядку, который господствовал в Привисленских губерниях до войны и которым так искусно пользовались немцы для разъединения своих главных врагов. Полная и твердая самостоятельность без применения пословицы, что царь жалует, а псарь не жалует, является как бы равнодействующей естественных стремлений польского и русского народов. Прибавлю, что далеко не все в Англии убеждены, что такого рода компромисс осуществится.

Слишком еще свежа память о странных противоречиях в поведении местных властей. Мало понятны также причины, которые обусловливают своеобразное течение внутреннего управления в России. Для англичан, например, как и для французов, для итальянцев, для немцев отчаянная борьба повелительно требует объединения, соглашения между правительственными партиями и страною. Совершенно неожиданным поэтому представляется тот уклон в сторону одного и притом крайнего направления, который проходит внутренняя политика России за последнее время. Все это порождает недоумения, в которых англичане разобраться не могут. Но все сильнее укореняется среди них мысль, что народ русский в этой борьбе проявил свойства великого народа, что с мелкими невзгодами и препятствиями он справится и что, во всяком случае, он не откажется от дела Петра Великого и от места в семье европейских народов. Его будущее – в согласии и мирной, культурной работе вместе с западными братьями. На этом пути, несмотря на все различие учреждений и привычек, найдется общая почва в культе права во всех его явлениях – права международного, гражданского, государственного права, уже давно усвоенного англичанами и сияющего, как путеводная звезда перед глазами России.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК