Реформаторская деятельность Александра II

Ни одна эпоха в истории России не претендует на большее величие, чем время Александра II. Правление Петра Великого, возможно, имело большее значение для развития империи, царствования Екатерины II и Александра I, возможно, принесли более блестящие успехи, но эпоха Александра II навсегда останется непревзойденной попыткой внутреннего возрождения общества. Можно сказать вслед за современником: это было великое время, и смерть не властна над тем, кто был его свидетелем.

Монарх, чье имя начертано на этих страницах нашей истории, был во многих отношениях достойным историческим лидером. Нельзя сказать, что его личность отличалась гениальной изобретательностью или талантами к дальновидному государственному управлению, несгибаемой волей или особой способностью с выгодой использовать любой ход событий. Он был, скорее, представителем, а не руководителем, но в нем глубоко коренилось чувство его великой исторической роли, и по доброй воле он больше стремился к людям, чем к власти и славе. Образование привило ему характерную склонность: он рос в условиях жесткой дисциплины военного правления своего отца, и, какими бы недостатками это правление ни сопровождалось, оно, безусловно, сыграло положительную роль в воспитании чувства долга. С другой стороны, культурное его воспитание было доверено романтическому поэту Жуковскому, и именно отсюда пришло смягчающее влияние, человеколюбивое чувство, которое вызывало своего рода протест против грубого духа николаевского двора.

«[Я почти боюсь], – писал поэт матери молодого князя, – эти воинственные игрушки не испортят ли в нем того, что должно быть первым его назначением? Должен ли он быть только воином, действовать единственно в сжатом горизонте генерала? […] Когда будут смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение и нравственность? […] Страсть к военному ремеслу стеснит его душу; он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве – казарму»277.

Огромная заслуга этого взрослого человека и императора проистекает из того, что он всегда поддерживал связь со стремлениями самых просвещенных людей его времени в течение решающего кризиса шестидесятых годов и придерживался курса, которому в его непосредственном окружении не доверяло и противодействовало большинство людей. Секрет этой решительности нужно искать, скорее, в сердце, чем в разуме, скорее в чувствительной природе, чем в ясном сознании всех непредвиденных обстоятельств. Этим можно объяснить также, почему после того, как основное усилие было совершено и самый опасный мыс пройден, рулевой как бы расслабился у штурвала и не смог найти верный курс среди противоборствующих течений общества. Семидесятые годы отмечены противоречиями и неуверенным дрейфом, так же как шестидесятые годы были полны мужественных устремлений и обнадеживающей деятельности. Сам царь пал жертвой этого смутного времени, и, с точки зрения исторического рока, несложно объяснить его ужасную смерть: он вызвал движение, за которым не мог последовать и которое не был способен остановить. Конечно, такие рассуждения не означают отказа от нравственного приговора истории: убийство благодетеля своей страны на деле доказало истинность слов Талейрана278: это было больше, чем преступление, это была ошибка279. Оно не достигло своей цели, и в течение более чем двадцати лет вся страна вынуждена страдать от его последствий.

Целью моей настоящей лекции не является, однако, схематично обрисовать все то, что произошло лично с Александром II, каким бы интересным и характерным это ни было. Мне больше хочется представить вам оценку неличных успехов, которые были достигнуты всем народом, Herr Omnes280, как иногда саркастично говорил Лютер. Но перед тем, как мы приступим к нашему исследованию, я хотел бы указать, что в области руководства царь Александр был действительным лидером и никогда не шел пассивно за одним из своих советников, хотя он прислушивался ко многим и частично следовал советам то одного, то другого. Очень любопытными были его отношения с либеральными государственным деятелями своего времени. Среди всех своих родственников он нашел только одного настоящего помощника в талантливом, амбициозном и неутомимом великом князе Константине281 и передал ему значительную часть великой работы по освобождению крестьян, однако как наместник в Царстве Польском во время восстания великий князь сбился с пути и испортил свою карьеру. Николай Милютин, величайший из соратников царя, благодаря глубокому и всестороннему пониманию ситуации, восприимчивому и изобретательному уму, был реальным связующим звеном между реформирующим правительством и реформирующим общественным мнением, но император никогда ему не доверял, как «радикалу», скорее допущенному, нежели выбранному в критические моменты, и держал его на относительно второстепенных позициях. Граф Лорис-Меликов282, появившийся в конце правления, оказывал, возможно, самое большое личное влияние на царя в том ослабленном и нервном состоянии, в котором пребывал последний; но и сам Лорис-Меликов представлял собой то же неопределенное сочетание неоднородных элементов, которое характеризовало Александра II, он был своего рода отражением своего повелителя, более искусным и менее благородным в распоряжениях. Реакционеры сыграли роль инструментов и временных помощников даже в большей степени, нежели либералы. Таким был ужасный Муравьев283, диктатор Вильны: ему давали свободу действия в случаях особой опасности, но оставляли за пределами круга действительных политических руководителей. Дмитрий Толстой, реакционный министр народного просвещения в семидесятых годах, проявил свою подлинную сущность в царствование Александра III284, а во времена Александра II он был в основном рупором более влиятельного лица, журналиста, выполнившего основную работу при составлении программы реакции и привлечения к ней общественного мнения – Каткова. В последние годы жизни царь все больше и больше прислушивался к его советам, и метания между желчной трибуной реакции и примиряющим Лорис-Меликовым показывают лучше, чем что-либо другое, насколько четкость цели и ясность политической мысли были утрачены в грустном конце его правления. Из других деятелей его времени я скажу пару слов о Валуеве, министре внутренних дел в шестидесятые годы, не потому, что он был таким примечательным человеком, а потому, что он представлял один из крупнейших провалов русской бюрократии того времени – как и всех времен вообще. Он не был примечательным человеком, но он казался таковым и говорил, как будто был таковым; у него не было идей, но было много проектов и контрпроектов, в которых столь нуждалось законодательство, чтобы предотвратить опасности, и, невзирая на неспокойные времена, он очень успешно сделал свою личную карьеру. В этом отношении Александру II не хватало своего Бисмарка285, и хотя в Милютине он, возможно, нашел Штейна, но отказался от него и продолжал собирать помощников из оппозиционных лагерей. Эти наблюдения имеют отношение к главному объекту этой лекции; они должны показать, что великая работа шестидесятых годов была выполнена силами, которые в большей степени в разных направлениях вел дух времени, а не планы и усилия одной-единственной личности.

Насколько подготовленной была страна к великой работе социального возрождения? Ее условия в конце царствования Николая казались ужасающими. Огромная масса населения испытывала болезненный недостаток производства и обращения как материальных товаров, так и идей. Большая часть людей была прикреплена к земле крепостным правом и невежественностью; средства сообщения находились в таком состоянии, что иногда конвои и эстафеты шли год из севера в Севастополь, и общественные сношения были настолько вялыми, что зерно могло в одно и то же время стоить 1.50 рубля в Курской губернии и 15 рублей в Псковской. Правящий класс был представлен в основном описанными в «Мертвых душах» Гоголя землевладельцами, живущими растительной жизнью на спине своей «крещеной собственности», как называли крестьян, и чиновниками, внешнее описание которых дается в гоголевском «Ревизоре», вносящими ту же праздность, бессмыслицу и взяточничество в рутину своих официальных обязанностей. Но в этом состоянии общества были черты искупления, врывающиеся в эту тьму подобно лучам света. Тот же класс землевладельцев, не проявляющий практически никаких достижений в своей ежедневной жизни, полной невежества и личных интересов, обнаружил здоровые и сильные элементы, когда соприкоснулся с идеалами интеллектуальной и моральной силы. Из этого класса вышли не только военные, верно служившие России на полях сражений, более важно то, что он постепенно проникал в литературу и культуру. Блестящее поколение сороковых годов стало свидетелем своего рода интеллектуального масонства, заложившего основание общественного мнения и сознательной мысли прямо в снегу николаевского режима. Герцен, один из наиболее примечательных представителей этого времени, человек, который вынужден был покинуть Россию из-за своих передовых взглядов, рассказывает нам, что нигде он не встречал центра гуманитарной и философской мысли, подобного тому, который образовывался в Москве в связи с ее университетом. Влияние этого небольшого, но отважного меньшинства чувствовалось все больше и больше благодаря литературе и периодической печати. Эта сила, представляемая такими людьми, как Пушкин, Гоголь и Лермонтов286, Белинский и Герцен, Грановский, Хомяков, Самарин, Тургенев, Гончаров287, Щедрин, и многими другими, не могла остаться незамеченной. Можно даже сказать, что никогда голос высокообразованного меньшинства не был слышен столь отчетливо и не вызывал такого энтузиазма у общества, как в эти дни, когда правительство не допускало никакого прямого вмешательства в свои дела и у страны было так мало возможностей формировать и выражать свое мнение.

Крах николаевского режима дал этому замечательному интеллектуальному движению практическое направление. Никто не заблуждался по поводу морали Крымской войны – именно потому, что правление Николая было таким всеохватывающим и сопровождалось внешними успехами, его банкротство стало еще более поразительным. Способность страны к лучшему развитию выдержала самое трудное из испытаний, которым история может подвергнуть нации: зло и поражение вызвали моральное возрождение и целительную реформу.

Эра реформ стала возможна благодаря совместным действиям правительства, которое потерпело сокрушительное поражение, но должно было обратиться к долгой истории успешного руководства нацией, страны, бедной материальными ресурсами, но патриотичной во всех великих потрясениях исторической жизни, и просвещенного меньшинства, преисполненного идеалами правосудия и независимой мысли. Результат был потрясающим. Ни один народ не пережил столь полного перерождения всех своих институтов, как Россия шестидесятых годов: отмена крепостного права, создание самоуправления, реформа судебного устройства, введение всеобщей воинской повинности и сокращение сроков службы в армии, улучшение финансов империи, строительство железных дорог, изменение закона о печати, образовательная реформа – все эти знаменательные перемены произошли в течение нескольких лет. Нам остается только увидеть, что было действительно достигнуто в ходе наиболее важных из них.

С отменой крепостного права должна была начаться социальная реформа. Крепостное право вовсе не было древним и оправданным временем институтом в России: в Южной России ему не было и ста лет, сюда оно было принесено главным образом просвещенным деспотизмом Екатерины. В Великороссии, основании империи, его истоки уходили в прошлое примерно на двести лет. Но даже здесь оно появлялось постепенно, таким образом, который изначально расшатывал его существование. Оно было результатом объединения повинностей, исполняемых для государства. Крестьяне были обязаны служить дворянам как земледельцы, потому что дворяне были обязаны служить царю как воины. Эти исторические факты имеют больше, нежели просто антикварное значение: они поддерживали в подданных чувство собственного достоинства и надежду что сделанное под тяжелым прессом политической необходимости может быть отменено в лучшие дни. Когда Петр III288 освободил земельное дворянство от обязанности состоять на государственной службе (1762)289, крестьяне были убеждены, что за этим должно было бы последовать соответствующее освобождение земледельческого класса. Они были правы в своих догадках, хотя им пришлось ждать почти сто лет завершения историей того, что было логически необходимо.

И это последнее столетие крепостничества было во многих отношениях худшим из всех. Политическая идея, лежавшая в основании крепостного права, исчерпала себя, но ее последствия – уступка государством самого важного из своих прав в руки землевладельцев – оставались. Помещики, согласно высказыванию императора Павла290, считались лучшими и самыми дешевыми блюстителями порядка. В то же время те же самые помещики имели полное право распоряжаться землей и личностями своей «собственности». Результатом была самая гнусная тирания – деспотическая власть многочисленных мелких тиранов, опиравшаяся на деспотическую власть могущественной империи. И хотя, согласно закону, существовали некие призрачные ограничения, не позволяющие калечить несчастных крестьян, в реальности с мужчинами, женщинами и детьми обращались исключительно плохо, что иногда оборачивалось их смертью, и даже в этих крайних случаях наказание было исключением, поскольку крестьяне были лишены какого-либо прямого доступа к властям, даже в виде жалоб, не говоря уже о судебных исках против своих господ. Я не буду останавливаться на многочисленных воспоминаниях о причудах, похоти и жестокости, дошедших до нас из этого старого доброго времени. Чтобы вы получили представление о состоянии дел, я упомяну в качестве примера только один случай, в котором представлена отеческая забота помещика о своей «крещеной собственности». В образцовом поместье владелец решил проблему обеспечения семейного счастья: раз в год молодежь обоих полов, достигшая определенного возраста, призывалась в имение – по распоряжению управляющего из них образовывались пары, которые немедленно отправлялись в церковь, где деревенский священник совершал для них священные обряды бракосочетания.

Существовали два основных ограничения, сдерживавшие неразумное использование власти, – существование сельской общины и собственные интересы владельцев. Что касается первой, то она тесно соединяла сельскохозяйственное население: это несколько сдерживало угнетение и поддерживало в людях чувство товарищества и справедливого порядка, которое полностью отсутствовало в отношении домашней прислуги, самого несчастного класса крепостных. Собственные интересы сдерживали владельцев, не позволяя им калечить людей, по тем же мотивам, по которым они не калечили свой скот. С помощью этих сил почти инстинктивно были выработаны общие правила, отвечавшие экономическим требованиям: там, где земля была очень бедна или существовали возможности к промышленному или торговому развитию, отработки были заменены оброком. При использовании зависимого труда для сельскохозяйственных целей возникли общепринятые системы, касающиеся распределения земли и времени ее обработки: конкретные случаи существенно различались, но в целом можно заметить общую тенденцию к разделению недели на две половины, выполнению крестьянами в течение трех дней «братской» работы для своего хозяина.

Хотя человеческая природа обеспечивала рабочий механизм даже в этом ужасном положении, трудности крепостного права нарастали повсюду с каждым днем. Наделение землей становилось все более недостаточным с каждым новым поколением. Чтобы найти необходимые дополнительные средства к существованию, крестьяне вынуждены были искать работу на стороне, но этот источник был существенно ограничен необходимостью получить у хозяина разрешение уйти и тенденцией к неподвижности, свойственной всем традиционным устройствам. На севере было слишком много едоков, а на юге – слишком мало рабочих рук, но нельзя было свободно переместить едоков в области, где была нужда в рабочих руках. На самом деле все распределение общества оказалось неправильным: оно произошло в то время, когда нужды обороны искусственным образом притянули население к Москве. В изменившихся условиях, когда наступило время развивать сельское хозяйство на черноземье юга, рабочая сила осталась прикрепленной к песку и глине севера. С другой стороны, государство начало понимать, что оно теряло больше, чем приобретало в результате своей политики уступок наследственным «блюстителям порядка». Ему была нужна национальная промышленность и торговля, и оно осознало, что их невозможно приобрести без притока свободной рабочей силы; оно хотело, чтобы Россия последовала за западными странами путями материального прогресса, и увидело, что неограниченная власть землевладельца никак не вела к достижению этой цели. И еще больше оно хотело улучшить свои финансовые ресурсы и обнаружило, что не в состоянии рационализировать их использование, так как помещикам принадлежала львиная доля произведенного народным трудом, и они проматывали значительную часть национального богатства своим расточительным управлением.

В этих условиях нравственные силы, направленные против крепостного права, приобрели многостороннюю твердую поддержку. Протесты самих крестьян время от времени выражались в актах убийства и восстаний, которые безжалостно подавлялись, но оставляли после себя тяжелое чувство того, что где-то назревает гроза. Сам царь Николай не мог не признать необходимости отмены крепостного права. «Я не понимаю, – сказал он однажды, говоря как „первый дворянин России“, – каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе, как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством – с другой. Этому должно положить конец. Лучше нам отдать добровольно, нежели допустить, чтобы у нас отняли»291. Один за другим назначались секретные комитеты для того, чтобы исследовать условия жизни крестьян и разработать меры по улучшению их участи, и шесть раз добрые побуждения правительства наталкивались на сопротивление дворянства и высшего чиновничества. Воля и энергия императора сковывались в этом случае его страхом потрясти основы государства и его ненавистью к демократическим идеям. Только когда очарование николаевского режима было уничтожено Крымской войной, силы, стремящиеся к освобождению, одержали верх.

Довольно любопытно, что непосредственный импульс к аграрной реформе был дан политикой правительства в западных губерниях, где земельное дворянство является польским, в то время как класс крестьян – русским или литовским. Уже в царствование Николая на юго-западе были введены так называемые инвентарные правила, т. е. обязывающие соглашения между хозяевами и арендаторами по вопросам распределения земли и отработок, а 20 ноября 1857 года был обнародован императорский рескрипт генерал-губернатору Северо-Западного края, в котором провозглашалась необходимость аграрной реформы и создавался местный аппарат, который должен был воплотить это решение в жизнь292. Эффект этого обнародования был огромен, потому что оно вывело этот вопрос из сферы ведения секретных комитетов на всенародное гласное обсуждение. Стало очевидно, что освобождение крестьян необходимо во всей России, но очень многое зависело от того, как оно будет проведено.

Первоначальные намерения правительства были не очень обещающими. Министерство внутренних дел взяло в качестве примера освобождение крепостных немецким дворянством балтийских губерний империи: оно было проведено при Александре 1 и привело к освобождению личности крестьянина, оставив его как арендатора или сельскохозяйственного рабочего в полной власти собственника. Простые люди в России боялись такой бесправной свободы, которую они назвали волчьей свободой. Лидеры прогрессивного мнения, и особенно петербургский профессор Кавелин293, заняли соответственно твердую позицию против этой идеи; и, к счастью для русского крестьянства, самые влиятельные из людей, кому была доверена конкретная разработка закона о реформе, признали национальную традицию права крестьян на землю под покровительством сельской общины.

Необходимое рассмотрение фактов и выработка схем развития России были поручены двум группам органов: губернским комитетам, состоящим из представителей земельного дворянства и некоторых членов администрации, и центральной комиссии, так называемой Редакционной комиссии в Санкт-Петербурге, идейным вдохновителем которой был Н. Милютин и которая, благодаря его влиянию, была образована не только из обычных элементов высшей бюрократии, но и из собранных из разных частей России людей, заинтересованных в решении земельного вопроса. Эти последние, хоть и были взяты из класса, в интересах которого было противостоять или ограничить освобождение крестьян, на самом деле выражали просвещенное общественное мнение. Самыми известными из них были Юрий Самарин и князь Черкасский, люди высокой культуры и благородного духа бескорыстного патриотизма. То, что последовало, является впечатляющей иллюстрацией силы хорошо обдуманных идей, упавших на почву, подготовленную к их развитию, пусть и поросшую самыми вредными сорняками корысти и предрассудков. Действия губернских органов привели к разработке противоречивых схем: большая часть земельного дворянства была все еще слишком скована оковами эгоистических помышлений, чтобы принять планы великодушной и всеобъемлющей реформы. Но в то же время на первые позиции везде вышло решительно настроенное меньшинство, которое отвергло мелочные рассуждения о выгоде и постаралось подняться до величия происходящего. В Главном комитете такое же меньшинство боролось против враждебности и равнодушия остальных. Ему удалось привлечь на свою сторону первого председателя, Ростовцева294, генерала с темным прошлым, но с чувством важности и ответственности своей задачи, и после смерти Ростовцева, не выдержавшего работы и хлопот, оно же нанесло полное поражение графу Панину295, самому несимпатичному представителю духа раболепной бюрократии, претендующей на аристократичность. В этом отношении реформа была разработана и осуществлена просвещенным и энергичным меньшинством, добившимся поддержки правительства и использовавшим настроения и положение отсутствующей массы крестьянства как своего рода груз, определявший центр притяжения проблемы.

Давайте обратимся к основным положениям, разработанным в этом отношении и проведенным через Главный комитет, председателем которого был великий князь Константин, и через Государственный совет, в котором сам император использовал свое личное влияние, чтобы способствовать продвижению этой схемы. Они вошли в знаменитый указ ig февраля 1861 года. Личную свободу получили все крепостные, как крестьяне, так и домашняя прислуга. Первые сразу получили защищенное право владения своими наделами, но для полного выкупа должны были выплачивать деньги и отрабатывать за них до тех пор, пока эти наделы не будут выкуплены полностью по соглашению с собственниками. Большинство соглашений было реализовано в течение 20 лет, и в 1881 году обязательный выкуп потребовался только для сравнительно небольшой оставшейся части прав на наделы. Деньги на выкуп были даны крестьянам в долг государством, которому они должны были вернуть его по частям в течение 4д лет.

Условия соглашения были далеко не легкими: крестьяне получали гораздо меньше, чем было у них до освобождения, при этом минимальный и максимальный надел были определены указом. Мы можем оценить бремя, взваленное на крестьянство, по тому факту, что в конце семидесятых годов крестьянин должен был заплатить в виде налогов на землю 95 копеек с одной десятины (около 2 1/ 2 акра), в то время как десятина, принадлежащая помещику, облагалась налогом всего в размере 17 копеек. В результате этой операции наделы оказались, как правило, слишком малы. Статистика распределения земли показывает участки, которые разительно отличаются от наделов тех крестьян, которые зависели непосредственно от короны. Около 50 процентов прежних крепостных семей (дворов) живут на участках от 5 до 10 десятин, или от 12 до 25 акров. На плодородном юге эти цифры в целом меньше, и на последних этапах законодательного оформления этого вопроса крупному землевладельцу князю Гагарину296 удалось добавить положение, по которому собственники могли списать с крестьян все платежи за счет отрезания у них четвертой части максимального надела. Благодаря этому умному ходу значительное количество землевладельцев на юге живет на так называемых нищенских наделах, состоящих из пары десятин, и экономически полностью зависят от соседних помещиков. Именно это объясняет аграрные беспорядки в Харьковской и Полтавской губерниях, которые произошли прошлой весной.

Освобождение сохранило и укрепило традиционную организацию крестьянства, как она существовала в 1861 году. Большая часть Великороссии осталась в руках деревенских общин, которые имеют право передела земли между составляющими ее семьями в соответствии с потребностями и рабочей силой, а также обладают широкими полномочиями для регулирования сельской жизни. Перед государством община как единое целое отвечает за выплату налогов всеми ее членами. На юге и западе землей владеют совместно несколько хозяйств. Нижняя административная и полицейская единица образуется деревенской общиной с ее сходами и выборным старостой, в то время как следующая инстанция образуется своего рода сотенным союзом, волостью, к которой приписано несколько деревень. Волости принадлежит юрисдикция над крестьянами, проживающими на ее территории, и она осуществляет правосудие по их делам согласно обычному праву, но люди, не принадлежащие к крестьянскому классу, не имеют к ней никакого отношения. Всего около 23 миллионов получили свободу на основании указа 19 февраля 1861 года, и в 1863-м и 1866 годах получили похожие земельные наделы и организацию и крестьяне, зависящие непосредственно от короны297.

Еще одним дополнением к великой реформе был аграрный закон, введенный в 1864 году Милютиным и его друзьями в Польше298, где личное освобождение, проведенное в начале века французами, оставило крестьянский класс в исключительно тяжелых условиях. Этот закон был проведен после польского восстания 1863 года путем более основательной политики наделения землей, чем та, что осуществлялась в России. Можно мимоходом заметить, что село, gmina (от немецкого Gemeide 299), здесь не является чисто крестьянским институтом, а включает всех, проживающих на его территории.

Все эти грандиозные изменения осуществлялись в целом весьма справедливо мирскими посредниками, избранными из поместного дворянства, и принимались с достоинством и спокойствием крестьянами, и эта сторона их истории по праву заслуживает пристального внимания, показывая, до какой степени (несмотря на суету и возбуждение первого момента) принятые меры оказались удовлетворительными и отвечали требованиям, по крайней мере, ближайшего будущего.

Освобождение было больше, чем реформой, оно было мирной революцией: оно изменило экономическую структуру общества, обеспечив его внезапно свободной рабочей силой, и оно сделало необходимыми другие реформы – политическую, административную и судебную, – изменив социальный базис, на котором покоилось все устройство предыдущей эпохи. Прежде всего система управления не могла оставаться неизменной. Она представляла собой любопытную смесь бюрократии и аристократических привилегий. Абсолютная власть царя покончила со всеми ее ограничениями в высшей и центральной администрации, но не обладала средствами для осуществления своих распоряжений на всей территории империи. В том же духе, в котором она препоручила благополучие большинства людей руководству и личным интересам землевладельцев, она отдала поместному дворянству каждой губернии право выбора администрации и полицейских, а также судей, хотя само назначение их на должность осуществлялось правительством, и действовать они должны были с оглядкой на его приказы и контроль. Члены класса, заполнившего губернские должности, из noblesse — можно назвать его этим старинным французским термином, чтобы подчеркнуть отличие от английской знати, использовали свои административные и судебные должности точно так же для личных интересов, как каждый отдельный помещик управлял своим имением и своей «крещеной собственностью». Взяточничество, казнокрадство, злоупотребление властью были прямым следствием системы, и были люди, которые так и не поняли, что поступали дурно, используя административную власть для личной выгоды. Наконец, вездесущее присутствие абсолютизма подкреплялось губернатором, высшим должностным лицом, напрямую назначаемым короной, своего рода пашой, который официально назывался губернатором и, как предполагалось, должен был следить за всем происходящим, по сути дела являясь политическим провидением региона. Нетрудно угадать последствия такого административного устройства: назойливая опека, приносящая только вред свободной инициативе, целый ряд напыщенных, самоуверенных, избалованных и невежественных губернаторов, лучшими из которых были те, кто не воспринимал свою власть слишком серьезно; стремление должностных лиц лестью и обманом скрыть действительное положение в стране и влияние чиновников-бюрократов, заменяющих реальные дела бумажной перепиской.

Импульс, данный освобождением, потряс самые основания этого прогнившего сооружения. Разработка нового плана была поручена комиссии под председательством очень сомнительной личности, Валуева. Преобладающее общественное мнение того времени направило импульс в сторону самоуправления, но ему пришлось столкнуться с могущественной оппозицией петербургских бюрократов, опасающихся независимых действий, которые были абсолютно чужды их привычкам и правилам. Следует учитывать эти обстоятельства, чтобы понять, почему необходимое законодательство было разработано и внедрено без энтузиазма. В любом случае права самоуправления были провозглашены в губерниях и образующих их территориях, уездах, в то время как на местном уровне их получили только города. В деревнях самоуправление существовало только на уровне крестьянской общины, члены других классов остались без общей связи. Предполагалось, что сфера деятельности земств или земских организаций, как назывались органы губернского самоуправления, в отличие от государственной бюрократии, должна была состоять в управлении теми интересами, которые касались экономических потребностей местного общества, а не политических потребностей государства. На практике было невозможно провести это неопределенное различие, появившееся в результате характерной ревности правительства по отношению к своим отпрыскам. На самом деле земство было призвано взять в свои руки заботу о медицинской и ветеринарной помощи в границах губернии, о начальном образовании, об организации помощи бедным, об экономическом содействии, особенно в случае бедствий, о дорогах, о страховании от пожаров и прочих несчастий, о сборе статистических данных и организации отработочных повинностей, требуемых от населения губернии правительством. Чтобы отвечать всем этим требованиям, у земства было право облагать налогом земельную собственность населения и принимать определенные законодательные акты.

Механизм, посредством которого должны были выполняться эти обязанности, включал в себя собрания, созывавшиеся на короткие сроки в уездах и в губерниях, и управы, которым было доверено исполнение дел. Право участвовать в выборах определялось на основании имущественного ценза, не исключая крестьянство. Исполнение депутатами их обязанностей не оплачивалось, в то время как члены земских управ должны были получать зарплату. Председатели этих управ не могли председательствовать в собраниях, где эту функцию выполняли должностные лица из числа дворянства, так называемые предводители.

Полномочия новых органов были во многих отношениях существенно урезаны. С одной стороны, им было отказано в праве принудительного осуществления их решений. Если кто-либо не хотел подчиняться им, если кто-нибудь пренебрегал уплатой налогов и т. п., земство должно было обращаться за исполнением к обычной полиции, ставшей теперь довольно бюрократичной по своему составу. Власть губернатора и разных комиссий, в которых он был председателем или которые он назначал, никоим образом не уменьшилась в тех областях, в которые было введено земство, и он должен был наблюдать за действиями земств и утверждать их решения. Везде, на деле «земля» и «правительство» были наделены совпадающими полномочиями и с ревнивым недоверием относились друг к другу. С самого начала было понятно, что реформа губернской администрации, хотя и избавила ее от многих пороков и создала перспективы для хорошего, скорее предоставила место для борьбы между различными слоями общества, чем дала им основание, на котором они могли бы мирно сотрудничать.

Нам остается указать на те изменения, которые были осуществлены еще в одной области, а именно в организации правосудия. Несмотря на значительные усилия, которые были предприняты в правление Александра I и Николая I для улучшения и кодификации права, способы его проведения в жизнь были крайне несовершенными. Мы уже видели, до какой степени суды низшей инстанции были проникнуты олигархическими принципами эпохи крепостничества: поместное дворянство должно было избирать членов этих судов, и они выполняли судебные функции с пренебрежением к человеческому достоинству и чистоте правосудия, с каким они управляли делами своих имений, их произвол и взяточничество стали притчей во языцех в России и за рубежом. В то же время полиция, находившаяся в руках других помещиков, представляла сложную путаницу административных и судебных функций. В ее руках среди всего прочего был сам источник уголовной юрисдикции – предварительное расследование преступлений. Она была предметом презрения для высшего общества, коррупции для среднего класса и ужаса для низших социальных слоев.

Помимо своего неудовлетворительного состава и взяточничества, суды не вызывали доверия из-за их процессуальных норм. Они основывались на инквизиционном процессе, осуществляемом за закрытыми дверями, с помощью бесчисленного количества письменных документов, на принципах формального доказательства, не принимая во внимание здравый смысл и справедливость. Неудивительно, что эпохе реформ пришлось переделать и это сооружение. В начале шестидесятых годов комиссией юристов и государственных деятелей, из которых наиболее талантливыми были Зарудный и Стояновский300, была восхитительно выполнена всеобъемлющая работа по перестройке судебных органов, и 20 ноября 1864 года стал законом новый указ об организации правосудия301. Он представлял на редкость удачное приспособление к российской жизни принципов права и судебных институтов, выработанных и опробованных историей Англии, Франции и Германии. В этом случае не может быть и речи о простом копировании зарубежных образцов: ни одной системе не последовали исключительно, а лучшие западные концепции были приспособлены к потребностям российской жизни.

Я не могу долго останавливаться на законодательной стороне этой великой реформы и должен ограничиться указанием на ее основные аспекты. Она провозгласила гласность судопроизводства и положила тем самым конец крючкотворству и злоупотреблениям старых судов. Вместо инквизиционного судопроизводства, при котором судебные стороны превращались в фикцию, была расчищена дорога для судебных прений между сторонами, которые могли поддержать свои притязания на основе проведения более тщательного расследования, а не одностороннего рассмотрения дела судом. Предварительное расследование по уголовным делам было поручено судебным следователям, имевшими больше общего с французскими juges d’instruction302, нежели с английскими коронерами. Поддержка обвинения в суде была поручена прокурорам, в то же время для защиты обвиняемых и представления гражданских интересов были созданы коллегии присяжных поверенных. Для разрешения мелких дел и наказания мелких проступков и преступлений были созданы мировые суды, и для гарантии их независимости они избирались земствами и городами. То же внимание к независимости суда было продемонстрировано в оригинальном указе положением, согласно которому судей высших судов можно было смещать с должности только решением суда. Для рассмотрения уголовных дел вводился суд присяжных, которые должны были внести в суды элементы здравого смысла и независимого суждения, не испорченного профессиональной узостью. На вершину всего сооружения был помещен Сенат как суд для формального пересмотра дел, Courde Cassation 303, как говорят французы, охраняющий единое и неукоснительное исполнение закона по всей империи. В целом это была великая реформа, великая даже больше проявившимся в ней духом, чем деталями ее положений. Она провозгласила господство права, равенство перед законом и независимость судей, три принципа, абсолютно новые для русской жизни, и которые, если бы они были последовательно претворены в действительность, привели бы к реальному прогрессу страны от полуварварского состояния к благам политической цивилизации.

Но такие изменения невозможны за такое короткое время и таким простым способом. Темное прошлое не утратило силу даже после поражения. У него в руках было опасное оружие – страх политической реформы и мания революции. С помощью этих орудий было задержано развитие принципов, признанных и провозглашенных самим правительством. Мы уже видели, как свели к минимуму освобождение крестьян и до какой степени ущербным оказалось местное самоуправление. Рядом с реформируемым правосудием были оставлены самые вопиющие противоречия. Гражданин оставался бесправным перед политической полицией: человека можно было обыскать, подвергнуть заключению, административной ссылке, и никакой закон не мог защитить его или подвергнуть взысканию за злоупотребление дискреционной властью. Телесные наказания были отменены для высших классов, но остались в силе для простых людей. В 1865 году вышел в свет закон о печати304, но его положения одно за другим сводились на нет, и цензура была восстановлена во всем ее великолепии. Свобода совести была гарантирована иностранцам, с некоторыми ограничениями, но русским в ней было отказано. В политических и законодательных делах нация оставалась пассивной массой, которая должна была всего лишь выполнять приказы, хотя Александр и оживил автономные институты в Финляндии.

Все эти пагубные противоречия объясняют разочарование и озлобление, которые последовали за эйфорией периода реформ и достигли высшей точки в отчаянной войне террористов против правительства. Однако как несправедливо было бы вынести приговор правительству, которое так многое сделало, за то, что оно не сделало всего, точно так же несправедливо было бы судить нацию за взрыв непокорного духа, приведшего самых горячих представителей ее молодежи к терроризму. И правительство, и нация подверглись настоящей проверке на способность воспринять и развить в более спокойные времена памятные реформы Александра II.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК