Россия: Психология нации

В это время кризиса, когда столкновение идей кажется не менее неистовым, чем сражение войск, обязанность тех, кто располагает достоверной информацией по тому или иному пункту спора, высказаться твердо и ясно. Я хотел бы представить некоторые наблюдения о немецкой и русской концепциях сущности культуры. Мое притязание быть услышанным основано на том факте, что я обладаю привилегией быть тесно связанным с русской, немецкой и английской жизнью. Как русского либерала, вынужденного отказаться от почетного положения дома из-за своих убеждений, меня едва ли можно заподозрить в раболепии перед русской бюрократией.

Я поражен той настойчивостью, с которой немцы представляют свое участие в этой всемирной борьбе как дело цивилизации, противостоящее московскому варварству; и я не уверен, что некоторые из моих английских друзей не чувствуют нежелания встать на сторону подданных царя [в борьбе] против соотечественников Гарнака422 и Эйкена423. Однако хотелось бы узнать, с каких пор немцы заняли такую позицию? Они не были столь щепетильны во время «войны за освобождение», в ходе которой родилась современная Германия. В то время народ Восточной Пруссии с нетерпением ждал появления казаков как предвестников русских войск, которые должны были освободить его от ига Наполеона. Думали ли пруссаки и австрийцы об унизительности союза с московитами и о превосходстве «Гражданского кодекса», когда русская гвардия стояла как скала у Кульма [121] против отчаянной атаки Вандамма424? Возможно к этому времени жители Берлина уже стерли барельеф в Аллее победителей, который представляет принца Вильгельма Прусского425, будущего победителя при Седане426, искавшего спасения в каре Калужского полка! [122] Русская кровь проливалась в многочисленных битвах за дело немцев и австрийцев. Возможно, нынешнего Армагеддона можно было бы избежать, если бы царь Николай I оставил без поддержки габсбургскую монархию в 1849 году и не сокрушил неблагоразумно независимость Венгрии427. На нашей памяти доброжелательный нейтралитет России защитил Германию от атаки с тыла противниками Садовы428. Могут ли все эти факты оправдывать себя лишь на том основании, что презренные московиты могут быть полезны от случая к случаю как «пушечное мясо», но становятся виновными в святотатстве, как только они выступают против немецких вахмистров в «блестящих доспехах». Старшие поколения Германии еще не пришли к такому удобному выводу. Последним советом, который основатель Германской империи дал своему внуку на смертном одре, был совет сохранять добрые отношения с той самой Россией, которую теперь объявляют худшей смесью отвратительных черт Византии, татар и московитов.

К счастью, ход истории не зависит от неистовых преувеличений фанатиков. Мир не классная комната, в которой послушные нации распределены в соответствии с произвольными стандартами немецких педагогов. Европа восхищена патриотическим выступлением испанских, тирольских и русских крестьян против тирании Наполеона. Существуют другие стандарты культуры, помимо навыков в исследованиях и склонности к систематической работе. Резня в Лувене429, отвратительная жестокость немцев в отношении к мирному населению – упомяну только одно или два ужасных события этих последних недель – пролили зловещий свет на истинный характер немецкой культуры двадцатого века. «По плодам их узнаете их»430, – сказал Господь; и высказывание, которое Он адресовал книжникам и фарисеям, действительно приложимо к защитникам нынешней немецкой цивилизации. Никто не собирается преуменьшать того вклада, который немецкий народ внес в дело европейского прогресса; но те, кто знал Германию на протяжении лет, последовавших за достижениями 1870 года, заметили с ужасом рост того надменного самомнения, которое греки называли ύβρις431. Хладнокровное варварство, защищаемое Бернгарди432, циничный взгляд на международные соглашения и торжественные обязательства немецкого канцлера433 – в этих делах проявляется дух, который едва ли можно определить как признак прогресса. Одним из последствий такого образа мыслей может стать ослепление его жертв. Этот симптом проявил себя в глупых и грубых ошибках немецкой дипломатии. Последователи Бисмарка оттолкнули от себя своих естественных союзников, таких как Италия и Румыния, и подтолкнули Англию к этой войне вопреки очевидным намерениям английских радикалов. Но немцы превратно поняли даже более важные вещи. Они пустились в авантюру в уверенности, что Англия будет охвачена гражданской войной и не сможет принять действенного участия в схватке; и они принуждены узнать кое-что из того, чему их не учили все их писатели, – что существует дух нации, оберегающий безопасность и величие Англии, дух, в чьей власти свести на нет все партийные различия и расовые споры. Точно так же они рассчитывали на неподготовленность России вследствие внутренних разногласий и административной слабости, не обращая внимания на любовь всех русских к России, на их преданность многострадальному великану, чья кровь пульсирует в их венах. Немцы ожидали, что столкнутся с необученными и медлительными войсками под командованием временщиков-интриганов и военных Гамлетов, чьим «родным цветом решимости» был «болезненный o’er с бледным оттенком мысли». Вместо этого они столкнулись с солдатами такого же типа, как те, которыми восхищался Фридрих Великий и Наполеон, во главе с командирами, достойными своих подчиненных. И за этими солдатами они обнаружили нацию. Осознали ли они теперь, какую силу они разбудили? Поняли ли они, что непоколебимая, неукротимая решимость, презирающая театральную позу, движет русскими войсками? Даже если бы русские генералы доказали свою посредственность, даже если бы предстояло множество печальных дней, нация не изменила бы своей истории. Она видела не одну захватническую армию, разгромленную в прежние времена. Татары и поляки, шведы Карла XII434, прусаки Фридриха Великого, Великая армия Наполеона были не менее грозными, чем кайзеровские войска, но задача порабощения единой России оказалась им не по плечу. Немцы рассчитывали на братоубийственную вражду между поляками и русскими, на чувство обиды евреев, на симпатии мусульман к Турции и т. д. Они вынуждены, хотя и с опозданием, понять, что евреи сплотились вокруг отчизны, что лучшие из них не могут поверить, что Россия будет по-прежнему отказывать им в справедливом и гуманном отношении, которое давно признано необходимым лидерами русской мысли. Еще более важно то, что немцы прочли обращение великого князя к полякам435 и вынуждены были услышать о том, как оно было воспринято в Польше, о восторженной поддержке, оказанной русскому делу. Даже если бы больше ничего не произошло в результате этого великого исторического потрясения, кроме восстановления дружеских отношений между русскими и их благородными родственниками поляками, то жертвы, которых требует этот кризис, не были бы слишком большой ценой за такой результат.

Но час испытания обнаружил и другое. Он обратился к лучшим чувствам и лучшим элементам русской нации. Он поразительным образом выявил основополагающую тенденцию российской политической жизни и сущность русской культуры, которые многие народы не могли воспринять из-за накипи на их поверхности. Россия уже выходит из тяжкого кризиса. По словам Манифеста 17/30 октября

1905 года, форма существующего строя стала слишком узкой и тесной для развития общества с его растущими потребностями, с его изменившимся пониманием прав и обязанностей, с его изменившимися отношениями между правительством и народом. Результатом стала глубоко укоренившаяся политическая болезнь , которая дала о себе знать во время русско-японской войны, когда русское общество в массе своей отказывалось проявлять какой бы то ни было интерес к судьбам армии, затем лихорадочная гонка за «свободами», последовавшая за поражением в войне, и последующее воцарение анархии и репрессий, отбросивших мрачную тень на российскую жизнь в последние годы. Но напряжение народной борьбы лишило значения все эти разногласия и беды, как в Великобритании призыв общего отечества лишил значения разногласия между юнионистами и сторонниками гомруля436. Российские партии не отреклись от своих стремлений, русские либералы, в частности, верят в самоуправление и господство права столь же твердо, как прежде. Но они все как один поняли, что эта война не авантюра, спровоцированная лишенными нравственной почвы амбициями, а решающая схватка за независимость и существование; и они счастливы сомкнуть свои ряды со своими противниками из консервативного лагеря. Мой друг, такой же либерал, как и я, пишет мне из Москвы: «Это великое, незабываемое время; мы счастливы быть заодно!» И из рядов наиболее несчастных детей России, из прибежищ политических изгнанников в Париже, приходят известия, что Бурцев437, один из наиболее выдающихся революционных лидеров, обратился к своим товарищам, призывая их всеми силами поддерживать свою страну [123] .

Я могу добавить, что каковы бы ни были недостатки и просчеты российского правительства, благом является то, что русские имеют крепко связывающую организацию и традиционный центр власти в самодержавии царя. Нынешний император выступает как национальный лидер, не в исторической позе военачальника, а со спокойным достоинством понимания своего долга. Он все верно сказал и сделал, и его подданные все как один последуют за ним. Мы уверены, что он вспомнит в час победы о безграничной преданности и жертвах всех народностей и партий его обширной империи. Это наше твердое убеждение, что грустная повесть о реакции и угнетении в России подходит к концу, и что наша страна выйдет из этого важного кризиса с пониманием и силой, необходимыми для конструктивного и прогрессивного государственного переустройства, в котором она так нуждается.

Не вдаваясь в детали политической и социальной реформы, [можно задать вопрос]: является ли обновление России благом или угрозой европейской цивилизации? Заявления немцев столь же ошибочны в этом отношении, как и во всех других. Классические произведения русской литературы доступны теперь в переводах, и низкопробные насмешки таких, людей как Бернгарди, оборачиваются против них самих. Нацию, представленную Пушкиным, Тургеневым, Толстым, Достоевским в литературе, Крамским438, Верещагиным439, Репиным440, Глинкой441, Мусоргским442, Чайковским443 в искусстве [124] , Менделеевым, Мечниковым444, Павловым445 в науке, Ключевским446 и Соловьевым в истории не стыдно внести в список международного соревнования за призы культуры. Но немецким историкам следовало бы научить своих учеников тому, что в мире идей важно не такое соревнование. Нация, развитие которой сдерживалось географическими условиями, может начать его позже, и все же результаты будут относительно лучше, чем у ее находящихся в более благоприятных условиях соседей. Чтение обличений русской отсталости вызывает удивление, когда вспоминаешь, что каких-нибудь пятьдесят лет назад Австрия и Пруссия жили при режиме, который едва ли можно считать более просвещенным, чем нынешнее правление в России. Итальянцы в Ломбардии и Венеции все еще хранят живые воспоминания об австрийских целях; что касается прусского милитаризма, то не нужно далеко ходить за примерами, достаточно вспомнить о «героизме» цабернского гарнизона, чтобы представить его суть447. Учитывая это, не приходится особенно удивляться тому, что восточный сосед Австрии и Пруссии в какой-то мере пошел по тому же пути.

Но общее направление эволюции России не вызывает сомнения. Западные исследователи ее истории вместо того, чтобы прилежно собирать дискредитирующие свидетельства, лучше бы обратили внимание на укрепление университетов, на упорные усилия земств, на независимость и усердие прессы. Немецким исследователям следовало бы прочесть яркое описание Герценом «идеалистов сороковых» [125] . А что скажете об истории освобождения крепостных или об обновлении судопроизводства? «Реформы шестидесятых» [126] 448—хорошо известное в России выражение, несомненно, они являются самым выдающимся успехом, из когда-либо достигнутых нацией в деле нравственного усовершенствования.

Заглядывая еще глубже, какое право имеют немцы говорить о своих идеалах как более высоких по сравнению с русскими? Они высмеивают суеверие мужика , как будто свечи и коленопреклонение являются главным в народной религии. Те, кто изучал русский народ без предвзятости, знают нечто большее. Прочтите трогательное описание Сельмы Лагерлеф449 русских паломников в Палестине [127] . Она, протестантка, поняла истинное значение религиозных мотивов, которые приводят этих бедных людей на Святую Землю и притягивают их к многочисленным церквам огромной страны. Эти простые люди продолжают верить, что в Божьем мире есть что-то еще помимо усердного труда и скупости; они тянутся к свету и находят в этом оправдание своей страстной мольбе о мире и сострадании. Поскольку русскому народу присуща христинская добродетель терпения и сострадания, постольку их жалость к бедным и угнетенным больше, чем случайное проявление личного чувства. Она глубоко коренится в национальной психологии. И над этим образом мышления глумятся как над свойственным рабам! Действительно, это случай, когда на всякого мудреца довольно простоты. Завоевателям следовало бы помнить, что величайшие победы в истории одерживались безоружными– христианскими проповедниками, которых императоры бросали [на растерзание] львам, «староверами» России, которые шли в Сибирь и в огонь за свою твердую веру, русскими крепостными, которые сохранили свое человеческое достоинство и общественную сплоченность вопреки произволу их хозяев, итальянцами, поляками, евреями, когда их попирали правители. Именно такую победу духа имел в виду Толстой, когда проповедовал свое Евангелие непротивления злу насилием; и я не думаю, что хоть один немец, вставший на тропу войны, настолько ослеплен, чтобы предположить, что послание Толстого шло от трусливой души. Ориентация так называемой «интеллигенции» в России – т. е. образованного среднего класса, который является более многочисленным и влиятельным, чем предполагают – конечно же, отличается. Она «западническая» в том смысле, что она пропитана современными европейскими политическими, экономическими и правовыми идеями. Она до некоторой степени утратила простую веру и религиозную страсть крестьянства. Но она верно сохранила основные понятия народных идеалов. Ее взгляд на мир и на собственные цели в нем отличается гуманностью. Книга, подобная книге генерала фон Бернгарди, была бы невозможна в России. Если бы кто-нибудь опубликовал ее, то она не только провалилась бы, но и принесла своему автору репутацию провокатора. Конечно, и в России много проявлений бессердечия и жестокости, но ни один писатель, какое бы положение он ни занимал, не подумал бы построить теорию насилия в оправдание потребностей культуры. Действительно, можно сказать, что лидеры русского общественного мнения слишком миролюбивы, космополитичны и гуманны. Философ-мистик Владимир Соловьев [128] 450 мечтал о соединении церквей при духовном главенстве папы и о демократии в русском смысле как широкой основе возрождения христианства. Достоевский, писатель наиболее чувствительный к требованиям национальности в России, определил в торжественной речи идеал русских как воплощение всечеловечности [129] . Это крайности, но характерные крайности, указывающие на тенденцию национальной мысли. Россия столь обширна и столь сильна, что материальная мощь не привлекает ее мыслителей. Тем не менее нам не нужно уходить в пустыню или позволять связывать себя по рукам и ногам «цивилизованным» немцам. У России также есть меч – волшебный меч, тупой в неправом деле, достаточно острый для защиты правды и свободы. И эта война действительно наша Befreiungskrie g451. Славяне должны получить свой шанс в мировой истории, и время их возмужания ознаменует новое направление в развитии цивилизации.