Некоторые впечатления от русской революции

Когда я вернулся в Оксфорд из Петрограда в начале апреля, я был поражен странными представлениями и слухами, распространенными в Англии о русской революции. Упомяну лишь один факт из многих. Ведущая газета поместила статью хорошо известного писателя, в которой каждое слово звучало как фальшивая нота. «События в России являются большим сюрпризом для миллионов здесь в Англии. Действительно, британское общественное мнение в немалой степени способствовало успеху движения». «Если царь действительно отрекся от престола, то он поступил благородно. Несомненно, он мог найти больше сил, чем Дума, и развязать гражданскую войну». «Русские верят в революцию» и т. д. и т. п. Во всяком случае, эти и подобные заявления не только наивны, но и ошибочны, и обязанность всех, кто имел возможность непосредственно следить за событиями, – обобщить и представить открыто свои наблюдения с тем, чтобы позволить британской публике сформировать правильное мнение о величайшем кризисе в современной истории. Ни в малейшей степени не претендуя на то, чтобы дать полную оценку или детальный анализ революции, я бы хотел представить читателям «Современного обозрения» некоторые факты, которые я отметил, и которые, как мне кажется, характеризуют ту или иную главную черту движения.

Начнем с того, что ничто не могло бы быть более постепенным и неизбежным, чем рост революционного духа в России. Общественность в Великобритании и во Франции была до некоторой степени введена в заблуждение неразборчивой цензурой и устаревшим сентиментализмом относительно «Святой Руси». Но в самой России людей, которые отказывались видеть и понимать, [что происходит,] можно найти лишь в непосредственной близости от царя, в узком кругу, образованном придворной камарильей, крепко держащейся за произвол власти. Наиболее опасным лицом, страдающим этим своеобразным дальтонизмом, была императрица Александра572. Когда умная и великодушная великая герцогиня Виктория, дочь недавно скончавшегося герцога Эдинбургского573, попыталась объяснить Александре Федоровне, что реакционная политика, которой следует царь и вдохновительницей которой является императрица, вызывает всеобщее недовольство и угрожает династии и трону, ее удалили от двора. Как сообщается, императрица заявила: «Я знаю, что у тебя добрые намерения, но ты совсем не знаешь то, о чем говоришь. Только жалкие интеллигенты агитируют против самодержавия из властолюбия и подстрекаемые немцами. Русский народ – с нами и будет поддерживать нас». Доводы гипнотизера – Распутина – имели больший вес в глазах этой несчастной женщины, чем предостережения и просьбы великого князя Николая Михайловича574, императрицы Марии575 или ее собственной сестры Елизаветы Федоровны576. Что касается царя, то он чувствовал, что приближается, и временами делал слабые попытки освободиться от пут камарильи, но он был также загипнотизирован своей женой, как она Распутиным577 и другими знахарями. Quos perdere vult Jupiterprius dementat 578.

Все, кто имел глаза, чтобы видеть, наблюдали поток недовольства, нарастающего день ото дня. Главным образом это были не жалобы на высокие цены, недостаток хлеба и топлива, плохой транспорт. Конечно, у стоявших в очередях перед булочными были основания проклинать «предусмотрительную деловитость» администрации, и вынужденное посещение этих своеобразных «клубов» на ветру и под снегом едва ли улучшало настроение домохозяек и служащих. Но разговоры в таких «клубах», в трамваях, в бараках, даже на сельских сходах вращались вокруг более сложных политических тем. Не только интеллигенция, но и простые люди размышляли о размере и глубине надвигающейся дворцовой катастрофы; о распространении терроризма; о связи между внутренними беспорядками и неудачами на фронте; о немецких происках и измене высших должностных лиц. Зловещие, хотя и упрощенные формулировки передавались из уст в уста. Главнокомандующий заявил: «Победа не является целью штабов». Простой народ с готовностью нашел объяснение вялому ходу войны: «Как можно надеяться на победу над немцами с немецкой императрицей, владеющей военными секретами?»

Размеры грядущей катастрофы, опасность, возникающая из непонятных зигзагов общественного мнения и пробуждения неисчислимых сил, отнюдь не недооценивались интеллигентами. Напротив, все было сделано ведущими лидерами Думы для того, чтобы избежать открытого конфликта с царем. Несмотря на растущее недовольство, золотой мост был открыт для традиционных властей в случае, если бы они сочли возможным воспользоваться им. После развала снабжения военным снаряжением в 1915 г., который привел бы к разрушению любой другой, а не только стойкой русской армии, назначение разумного бюрократа Кривошеина579 было бы встречено реформатами с удовлетворением. Однако предпочтение было отдано Штюрмеру580, а не Кривошеину, потому что он был сторонником Плеве. Даже после этого преобладающим требованием было не республика и не просто парламентское правительство, а министерство «общественного доверия», т. е. министерство, составленное из бюрократов, как подходящих представителей императорского правительства, пользующихся доверием народа, – графа Игнатьева581, генерала Поливанов582, г-на Сазонова583 было бы воспринято с энтузиазмом. Кадеты – партия, которая придерживалась доктринерских взглядов в 1906 г., поддержала умеренную программу «общественного доверия» в 1916 г. и решительно выступила против более радикальных предложений, выдвигаемых прогрессистами, а также трудовой группой и социалистами. На этой основе был создан bloc из кадетов и их бывших врагов, октябристов и либеральных националистов. В том, что компромисс в виде умеренной конституционной монархии не был достигнут, нет вины думского большинства.

Такому компромиссу помешала не только слепота императора, но также циничное отношение наиболее влиятельных бюрократов. Такие люди, как Щегловитов584, Протопопов585, Курлов586, Белецкий587, не уповали на сентиментальные фантазии о мистической привязанности народа к царю, но они твердо верили в грубую силу. Они видели и не поняли значения бешеной атаки и крушения первого революционного движения 1905 г. Они думали, что решительная полиция сможет справиться с любым выступлением с помощью пулеметов и что в конце концов имущие классы встанут на сторону правительства из страха экспроприации и мародерства. Эти расчеты оказались ошибочными, потому что они не приняли во внимание огромные изменения, которые произошли за последние десять лет: изменившееся поведение армии, слабость полицейских сил, оставленных на произвол судьбы, значительные успехи всех классов в политическом образовании. Однако, я сейчас рассматриваю не неизбежную непригодность реакционных схем, а их влияние на политику правительства. В то время как думские лидеры делали все возможное, чтобы защитить основы конституционной монархии, лидеры реакции изо всех сил старались сделать решение, предотвращающее крайности, невозможным. Только в свете этой особой ориентации партий можно понять действительный ход событий. В отравленной атмосфере полицейского заговора плелись интриги так называемой «провокации». Запоздалые ученики Макиавелли588 полагали разумным спровоцировать восстание для того, чтобы подавить его с помощью пулеметов и восстановить полную власть самодержавия, которая была утрачена после японской войны. С молчаливого одобрения военного министра генерала Беляева589 около боо пулеметов, произведенных главным образом в Великобритании для использования в военных действиях, было передано в распоряжение полиции для расстрела непокорного населения Петрограда. В этих целях были выбраны позиции, прежде всего верхние этажи зданий, возвышающихся над оживленными улицами. Стачек и манифестаций самонадеянно ожидали 27 февраля и 4 марта. Промышленные рабочие не пожелали подчиниться желаниям Протопопова и Белецкого. Наконец фактический сигнал был дан самим правительством, которое 5 марта (20 февраля) уволило 40000 рабочих под тем предлогом, что не было в достатке горючего и металла для того, чтобы продолжать изготовлять военное снаряжение. Эта знаменательная черта мартовского движения была почти не замечена за границей, и сами русские не сумели понять ее значения. Это доказывает, в конце концов, также, что правительство отмахнулось от всех сомнений в разумности восстания в критический момент войны. Секретная служба Протопопова хотела восстаний – вместо этого она получила революцию. Первые шаги по наклонной плоскости были довольно характерными. В четверг, 8 марта, в первый день всеобщей стачки толпы на улицах были очень сдержанными и добродушно перешучивались с казаками и солдатами, призывавшими их разойтись по домам и заняться своими делами. В пятницу, хотя стали раздаваться редкие выстрелы и конная полиция один или два раза атаковала толпу, вся серьезность ситуации еще не проявилась. Я бы хотел привлечь внимание к одному обстоятельству, которое не лишено интереса для британцев.

На пятницу, g марта, было назначено собрание Англо-русского общества, на котором должны были быть зачитаны различные доклады о вкладе в войну Великобритании. Я должен был обратиться к собранию с приветственной речью, как председатель исполнительного комитета; полковник генерального штаба должен был рассказать о делах в британской армии; генерал Кладо590, профессор морской академии, объяснить role британского морского флота; а профессор г-н П. Н. Милюков591, хорошо известный лидер кадетов, должен был описать развитие общественного мнения в Англии в связи с войной. Беспорядки начались в четверг, 8-го, и на следующий день казалось сомнительным, смогут ли лекторы и слушатели добраться до зала Калашникова, где должно было состояться собрание. Было решено, однако, следовать намеченному, и все выступающие, за исключением одного, смогли добраться до назначенного места, хотя нам пришлось обходить главные улицы, запруженные возбужденными толпами. Собралось около 700 человек, и было приятно заметить, с каким интересом и симпатией они слушали наши выступления и выражали свое восхищение британскими союзниками и их решимостью воевать до победного конца.

Суббота, 10-е, и воскресенье, 11-е, были днями, когда народу пришлось уплатить самую тяжкую плату за революционные демонстрации. Конная полиция атаковала толпы, пулеметный и ружейный огонь часто использовался для того, чтобы очистить улицы. Казаки, обычно используемые в таких случаях для поддержки полиции, ясно показали, что они не склонны рубить восставших. Несколько раз пехоте приказывали открыть огонь, и солдаты делали это с явной неохотой. Действительно, Павловский полк Второй гвардейской дивизии после дня сражения рядом с полицией поднял мятеж и вернулся в казармы в воскресенье вечером. Этим событием, очевидно, открывалось второе действие драмы, когда войска постепенно начали переходить на сторону революционеров. Хорошо известно, что измена двух полков Третьей гвардейской дивизии – Волынского и Литовского, которые в понедельник утром штурмовали арсенал на Литейном, – перевесила чашу весов старого правительства. Очень ограниченная помощь, оказанная солдатами полиции, и быстрое распространение революционного движения среди рядовых являются, конечно же, важнейшими чертами в истории движения. В этом отношении факты 1917 года представляют полную противоположность происходившему в 1905 году. Более ранняя дата ознаменована активной борьбой между войсками и восставшими в Москве. Семеновский полк, например, особенно проявил себя в подавлении московского восстания 1905 года, тогда как в 1917 году его батальон, расположенный в Петрограде, ограничился тем, что два дня удерживал мост, а потом присоединился к революционным силам. Конечно, необходимо помнить, что полки петроградского гарнизона действительно представляли собой резервные батальоны, обучаемые для армии; первая линия батальонов бывалых солдат была на фронте. Это объясняет в какой-то мере нежелание рядовых участвовать в борьбе с народом. В действительности они сами являются частью народа. Большинство из них прослужило в армии не более нескольких месяцев, и, с точки зрения властей, было большой ошибкой использовать этих необученных новобранцев для поддержания порядка в столице. Но помимо этого, ход войны многому научил простой народ России. Солдаты, которые прошли через отступление 1915 года, имеют вполне определенное мнение о военном министерстве, которое оставило их без снаряжения; городское и сельское население всех районов России столкнулось со страданиями беженцев из западных губерний; каждый чувствовал на себе последствия обесценивания денег, транспортные и продовольственные трудности. Вместе с тем власть царя перестала быть не вызывающим возражений, доминирующим элементом русской политической жизни; а что касается бюрократии и полиции, то они были дискредитированы даже в собственных глазах. Ввиду таких общих изменений П. Н. Милюков был прав, когда заявил за пару дней до столкновения, что если Думу вынудят к принятию крайних решений, то ее поддержит страна. Другая черта ситуации была полностью объяснена в речи нашего самого красноречивого юриста В. А. Маклакова592: инерция народа велика, и это помогает поддерживать порядок; но если порядок пошатнулся, демократическая масса всем своим весом будет давить наиболее решительно в направлении наступающих перемен.

Мне нет надобности подробно останавливаться на многих интересных происшествиях двух последующих дней. Единственное, о чем бы я хотел упомянуть в связи с ними, так это о любопытном смешении добродушия и боевого духа, которые преобладали в революционных толпах. Я был на Невском в яркий солнечный день в самой гуще вооруженных рабочих и солдат, которые заполнили всю улицу. Они, как правило, находились в веселом возбуждении, обсуждая новости, стремясь присоединиться к любому митингу на углу улиц, хватая листовки, разбрасываемые с проезжающих автомобилей. Вдруг грохочущий шум пулеметной стрельбы раздался из близлежащего здания, и моментально картина изменилась. Несколько прохожих упали на мостовую, чтобы избежать пуль, другие быстро исчезли на соседних улицах, а через пару минут появился броневик и открыл огонь по вражескому зданию, занятому полицией. Группа солдат нацелила свои ружья в том же направлении, и в большинстве случаев импровизированную крепость брали штурмом с черного хода и с боковых входов. Такие происшествия были довольно обычными в продолжение революционной недели – с 12-го по 18-е марта; и, несомненно, смерть была обычным уделом полицейских. Народ был буквально приведен ими в ярость, и этих жертв правительственной глупости давили, как ос. В эти дни было убито также несколько офицеров, но их сравнительно немного, и самые ужасные восстания произошли не в Петрограде, а в Гельсингфорсе, Кронштадте и Ревеле.

Обращаясь теперь к непосредственным последствиям этого исторического события, я бы хотел подчеркнуть тот факт, что до 15-го марта, когда император Николай593 подписал свое отречение, сохранение монархии было все еще возможно. Формула отречения, как она была предложена царю Гучковым594 и Шульгиным595, предусматривала, как мы знаем, переход титула его сыну, великому князю Алексею596. Николай II, однако, отказался отдать сына в руки своих бывших подданных. Тем самым он обрубил нить монархии в России: его брат, Михаил Александрович597, совершенно обоснованно отказался занять необычную должность, созданную в результате передачи ему императорского титула. Таким образом, можно сказать, что старое правительство устранило все возможности компромисса с силами прогресса. До революции оно отвергало все попытки умеренных конституционных изменений; после революции оно помешало демократическому преобразованию монархии. Именно поэтому республика стала неминуемой формой управления для новой России. Династия Романовых598 изжила себя, а другой кандидатуры на русский престол не видно. Нельзя всерьез думать о призыве нового суверена из зарубежных стран; русские едва ли захотят подражать болгарам, которые нашли своего будущего царя в венском кафе. Что касается выбора наследника из какого-нибудь исторического рода, русского по происхождению, то неизменным возражением является то обстоятельство, что такие фамилии, как Трубецкие или Долгорукие599, через многочисленные свои ветви смешались с массой простонародья и не смогли бы возвыситься до возвышенного уединения правящей династии. На деле республика стала необходимостью до поры до времени; и если левые экстремисты бездумно не упустят этот шанс, нет оснований сомневаться в ее успехе. Федеративное устройство, наподобие принятого в Соединенных Штатах, едва ли было бы подходящей для России формой управления. Даже помимо сложности приложения принципа федерализма к компактной массе главного русского народа, теория разделения властей с ее возможными тупиками, ее преувеличенной независимостью исполнительной власти и ее частыми выборами никогда не подошла бы для огромного государства Старого Света. С другой стороны, система, похожая на французскую, с семилетним сроком президентского правления и ответственным парламентским кабинетом, представляла бы собой большой прогресс для России. Несомненно, ореола, окружавшего историческую династию, у новой власти не будет; но сама династия Романовых виновата в этой национальной утрате. Церемониальные чары имперской традиции не смогли перевесить низости того, что французы удачно назвали pourriture Imperial 600.

Однако успеха можно достичь лишь при одном условии: если социалистические группы, которые сыграли выдающуюся роль в осуществлении революции, осознают ответственность, наложенную на них победой. Русская демократия стала ответственной за управление государством, и любое одностороннее использование нынешней ситуации в классовых целях, несомненно, подвергнет риску достигнутые результаты и, возможно, откроет путь для контрреволюции. Предстоящие трудности огромны. Вся политика страны должна быть пересмотрена и урегулирована: различные национальности империи требуют расширения свободы в определении своей жизни; городские и сельские рабочие борются за все права, приобретенные их товарищами на Западе в отношении заработной платы, продолжительности рабочего дня, земельных наделов, социального страхования, совместных действий; долго подавляемое брожение религиозной мысли и церковное переустройство заявляют о себе с возрастающей силой; наиболее важные проблемы международных отношений, связанные с войной, требуют своего решения. И все эти проблемы связываются воедино в то время, когда главная опора, на которой в течение столетий стояло здание государства, показала свою гнилость и необходимость замены.

Ни при каких обстоятельствах такая ситуация не была бы легкой, и не следует скрывать, что «демократический контроль», под которым вынуждены подходить к ней, может, похоже, значительно осложнить дело. Огромная масса русского крестьянства не готова обсуждать и решать далекие ему проблемы мировой политики и социальной организации; его кругозор ограничен простыми и конкретными проблемами сельского хозяйства, землевладения, деловыми отношениями элементарного рода, национальным самосохранением в узком смысле слова; кроме того, оно стремится к немедленному переустройству аграрных отношений в пользу тех, кто обрабатывает землю. Городские рабочие, более или менее многочисленная группа, которая уже приобрела непропорциональное своей численности влияние вследствие своего участия в революции и своего развитого классового сознания, возбуждены победоносной борьбой и склонны верить экстремистским схемам социалистических преобразований. Средние классы и конституционные партии, которые представляют их в политике, приобрели большой политический опыт, выступая оппозицией старому regime и проводя полезную работу в самых неблагоприятных условиях; но у них нет практического опыта управления, и для многих из них будет трудно поддерживать власть, вместо того чтобы критиковать и противодействовать ей.

Для того, кто был свидетелем событий в России в судьбоносные мартовские дни, все эти опасения и ожидания дурного приобретают конкретный вид. Мы видели толпы рабочих и солдат, окружавшие Таврический дворец и заполнившие Невский проспект; мы видели костры с портретами императора Николая и имперскими крестами, горящими в них; мы слышали споры о капиталистах, спекулянтах и мародерах на улицах; мы читали заявления против международных «убийц» в социалистических листовках. Кроме того, мир уже знает сейчас, что маршал Гинденбург601, граф Ревентлов602, г-н Рорбах и другие сильно рассчитывают на разлагающее влияние экстремистской агитации на русском фронте, в то время как такой незаинтересованный социалист, как Шейдеман603, обещает своим русским «товарищам» оливковую ветвь в виде немецкого, австрийского и турецкого протектората над Центральной Европой; и еще мы читаем ежедневно отчеты о различной политике, проводимой двумя центрами власти в Петрограде – Временным правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов. Все эти симптомы не следует приуменьшать и нужно свидетельствовать об огромной и реальной опасности.

Однако в «смутные времена», в которые Россия вынуждена вступить в тот самый момент, когда мировая война достигает своей кризисной точки, следует не упускать из виду те преимущества, на которые мы могли благоразумно положиться. Тот элементарный инстинкт национального самосохранения, который вывел русский народ из куда более сложных положений – триста, двести, сто лет назад, несомненно, вновь проявит себя перед лицом предметных уроков иностранного завоевания. Действительно, он вновь уже утверждается в армии на фронте и в таких национальных центрах, как Москва. Конституционные партии постепенно объединяются в противовес революционным, а создание и деятельность Временного правительства являются лучшим доказательством патриотического духа и огромного продвижения в политическом взаимопонимании партийных лидеров. Тот факт, что Гучков и Милюков, октябрист и кадет, объединили усилия в политике национального переустройства, говорит сам по себе об огромном продвижении, сделанном в России в направлении зрелой государственной деятельности. Не гнилой компромисс свел их вместе, а глубокое понимание потребностей времени и жертвенная преданность общему делу – служению свободной России. Оба отказались от узких целей партийной выгоды ради конструктивных действий. Что касается премьера, князя Львова604, он представляет самый могучий организованный успех, достигнутый современной Россией, – огромную работу Земского и Городского союзов, проделанную вопреки всякого рода мешающим действиям со стороны бюрократии.

Необходимо отметить то, что конституционалисты, безусловно, не против социальных реформ. Напротив, все практические требования трудовых групп, несомненно, поддержаны ими. Фактически разумные социалисты должны понять, что современной политической комбинацией для их партии открыта столбовая дорога и что их главный интерес заключается в укреплении нового regime. Такие люди, как Плеханов605, лидер «минималистов», или Бурцев, социалист-революционер, хорошо понимают это, и можно надеяться, что их влияние на рабочих возобладает. Но едва ли удастся избежать смуты в ближайшем будущем, поскольку двухголовый контроль не может продолжаться неопределенно долго: революционеры бросят вызов конституционалистам, если последние не делают этого.

Положение вещей таково, что каждый шаг в направлении национального правительства с необходимостью ведет к усилению конституционалистов. Петроград не Россия, и никакая пропаганда не сможет обеспечить петроградским экстремистам руководство русским общественным мнением. Их сила проистекает главным образом, если не исключительно, из опьяняющего влияния революционной катастрофы. Главная политическая линия, которой должны придерживаться стремящиеся к созиданию государственные деятели, ясно намечена: центр управления должен быть перемещен, и нормальные институты для осуществления экстренных мер дня должны быть созданы как можно скорее. Москва – исторический центр, где национальное правительство должно вновь обрести свое равновесие. Что касается институтов, то жаль, что Учредительное собрание не может быть созвано из-за того, что миллионы избирателей находятся на фронте.

Мне кажется, однако, что есть другие средства, с помощью которых Временное правительство могло бы получить решительную национальную поддержку. Дума, избранная на основе искаженного избирательного права, разработанного Крыжановским606 и внедренного Столыпиным, едва ли бы была органом, адекватно представляющим страну. Но состав земских и городских советов должен быть изменен на демократической основе без промедления, и можно надеяться, что правительство сразу же получит выгоду от этой реформы, собрав съезд земских и городских представителей по образцу Союза союзов 1905 года, чтобы обсудить главные вопросы дня. Такой съезд обеспечил бы диктаторскому комитету так называемого Временного правительства широкую поддержку организованного общественного мнения, на которую он смог бы опереться в борьбе за право и порядок. В любом случае, какие бы ни предстояли смуты в ближайшем будущем, главная позиция завоевана: Россия сбросила свои путы.